Последний солдат Третьего рейха - Сайер Ги (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Мы все как один приподнялись с места. Стало ясно, что в следующие мгновения нам грозит новое сражение. На лицах застыло выражение загнанных зверей. Те, кто уже успел получить свою порцию картофеля, мигом проглотили ее.
К нам присоединился лейтенант Воллерс. Его полевая рация, которую он всегда держал рядом, передавала сигнал тревоги. Но мы не знали, какова численность противника. В спешке выставили патрули, чтобы узнать, оказывать ли сопротивление или поскорее уносить ноги.
Шестеро солдат, те, кто был рядом с Воллерсом, были посланы за пределы лагеря. Одним из них был я.
В других направлениях направили еще две роты.
Как и всем, мне не повезло. Было такое чувство, будто нас лишили сна для выполнения какой-то неприятной обязанности.
Мы зашли за конюшню, где находились еще несколько минут назад, и оказались на лужайке, где валялись старые бревна. Не следовало недооценивать опасность. От отчаяния мы одновременно и ненавидели смерть, и стремились к ней. Винтовка оттягивала мне руки как бесполезная штука: на нее нет смысла рассчитывать. А ведь было время, когда ее вес, приклад и штык придавали мне уверенности. Но сегодня, каким бы ты оружием ни располагал, организовать как следует оборону все равно невозможно.
Пройдя по лужайке, мы дошли до нескольких зданий, разделились на тройки и продолжали передвигаться с такой осторожностью, будто несли динамит. Завернули за угол избы. Вдалеке показались деревья, а за ними дорога, по которой шли солдаты. А издалека подходили новые роты.
– Их не меньше трех сотен, а то и все четыре, – шепнул находившийся рядом со мной солдат. – Ты только посмотри.
Позади избы стояли бочки с дегтем. Стараясь не производить шума, мы отошли за бочки. И тут же оказались лицом к лицу с четырьмя русскими разведчиками. Они также спрятались за бочки. Русские не отрывали от нас взгляда. Казалось, обе стороны охватила какая-то заторможенность. Никто не стрелял. Широко раскрыв глаза, мы смотрели друг на друга. Рассчитанными движениями и мы и русские отошли под прикрытие дома.
– Ну, хватит, – пробурчал Винер. – Уходим. Было такое чувство, будто мы видели сон.
Через четверть часа мы уже рыли окопы на севере деревни. Согласно данным разведки, против нас выступил пехотный полк, состоящий из двухсот-трехсот человек. Нас было тоже триста, и приказа отступать не последовало.
Один за другим текли часы напряженного ожидания. Мы привыкли к тому, что русские запрягают медленно. Но прекрасно знали, какая яростная атака нам предстоит. К вечеру русские осторожно, пользуясь сумерками, приблизились к избам. Теперь их пехотинцы не стремились сломя голову бросаться в бой, как под Белгородом или на Днепре. Советское верховное командование приказало отказаться от бессмысленного героизма. Несмотря на стремление отомстить и как можно скорее захватить немецкие города, русские понимали, что сопротивление будет отчаянным. Они возлагали большие надежды на танки и авиацию, считая, что те быстрее покончат с нашими маленькими, плохо вооруженными соединениями.
С немецкой стороны теперь тоже редко встречались солдаты, идущие в бессмысленные атаки под боевые кличи. Большевики также воевали «по-европейски», используя перенятые у нас приемы. Однако нам от этого было не легче.
Наш взвод открыл стрельбу по приближавшемуся к нам русскому патрулю. Зенитки мы оставили на потом: снарядов не хватало.
Это было первое столкновение. Тем, кто привык к огненным бурям, оно казалось малозначительным. Произойди что-либо подобное где-нибудь в Париже, обезлюдел бы целый район города, а в газетах появились бы умопомрачительные заголовки. У каждого времени свои законы…
Русские под прикрытием темноты и тумана подбирались к нашим позициям. От мысли, что они вот-вот появятся перед нами, становилось тоскливо. Вдруг этот вечер – последний в нашей жизни? Две тысячи пройденных километров, кровь и страх – все подойдет к завершающему концу. Возможно, сегодня – последняя ночь. Мы не знали, на что надеяться. Но ночь прошла спокойно. Время от времени вспыхивали огни. Русские не слишком торопились. Они наблюдали за нами, а мы следили за ними.
Мне даже удалось соснуть, хотя мы должны были караулить непрерывно. Спали и многие другие. Лишь мороз помешал нам как следует отдохнуть.
Наступил рассвет. И тут содрогнулись небо и земля. Обычно дождь приглушал звуки, но теперь мы ясно различали передвижение множества танков. Русская пехота спокойно ждала нашей гибели.
Мы знали, что против танков бессильны. Противотанковых орудий у нас нет, а гранаты не остановят такую массу танков. Волосы встали дыбом. Мы, как обычно, в спешке стали готовиться к отступлению.
Мотоциклисты передавали приказы командования. Орудия тащили на руках: мы не могли позволить, чтобы русские услыхали шум двигателей. Рота отошла в молчании, достойном быть запечатленным в голливудском фильме про индейцев. Остались лишь солдаты прикрытия: три взвода по десять человек в каждом. Солдатам роздали по две противотанковые мины.
В моем взводе были два солдата: Смелленс и парнишка, специально обученные обращению с противотанковыми минами. Их прикрывали я, Линдберг и еще двое наших. Впервые я был назначен командиром: на меня возложили ответственность за жизнь пятерых товарищей. Во втором взводе противотанковые мины должен был ставить Ленсен.
В каждом взводе было по зенитному орудию – тяжелому, неповоротливому. На всех – всего восемнадцать снарядов. При наибольшей удаче мы могли бы остановить восемнадцать из шестидесяти-восьмидесяти танков, которые приближались к нам.
Поняв всю безвыходность своего положения, мы застыли от страха. Лейтенант Воллерс обнадежил нас. Когда пять-шесть танков загорятся, сказал он, это деморализует русских, и через сутки мы вернемся в роту. Но никакие заверения не могли отвлечь нас от простейших арифметических подсчетов. Сегодня, в этот проклятый день, видно, настанет и наша очередь.
Наш взвод слушал последние указания начальства, а за нами молча следовала остальная рота. Урчание танков не прекращалось. Рядом с ветераном я приметил Гальса и пошел последний раз пожать им руку. Решив дать Гальсу что-нибудь на память, чтобы тот переслал это моей семье, я пошарил в карманах, но ничего не нашел. Пришлось ограничиться кривой ухмылкой.
Воллерс ушел. Отряды разделились. Я остался наедине со своим взводом и со взводом приятеля Линдберга. Правда, полагаться на такого друга было нельзя: он весь побелел от страха. Я сам тоже был слишком молод для возложенной на меня задачи. Бросил беглый взгляд на своих подчиненных. Они смотрели на юг, откуда доносился звук. Ленсен крикнул что-то и указал на группу из четырех-пяти строений – вероятно, хутор. Мы побежали за ним. Третий взвод принялся искать укрытие на дороге.
Ветер усиливался. Пошел снег. Русские начали обстрел только что оставленных нами позиций. Дома в расположенной в километре от нас деревне взлетели на воздух. Я в спешке послал двух бойцов на позицию близ корней выкорчеванных деревьев. Они принялись рыть окоп, чтобы хоть как-то уберечь себя.
Мы же искали убежища поблизости. Молодой солдат-взрывник действовал бесстрашно и решительно. Линдберг со своим напарником бросились в стоящий в ста метрах слева дом. Русские продолжали утюжить деревню. Нам повезло, что мы вовремя ушли.
Мы слушали, как медленно крадутся к нам танки. Так сложно ждать, когда же начнется бой! Прошлое с дьявольской скоростью проносилось в памяти. Мне вспомнилось детство, война и Паула – и все, что я обязан был сделать. На мне висел долг, но, чтобы выполнить его, оставалось слишком мало времени.
Нас разрывало противоположное желание: бежать или броситься навстречу опасности. «Ни одному большевику не будет позволено ступить на землю Германии». Но вот же они, здесь. И их тысячи. А нас, призванных их остановить, всего восемнадцать – восемнадцать юнцов, ожидающих чуда, которое спасет их.
Но вот появились русские. Пока их было всего десять. Они шли по дороге, охраняемой нашим третьим взводом. Наши солдаты выполнили свой долг. А мы поддержали их, повинуясь возникшему велению сердца.
