На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

16 декабря 1992 г. Среда, мой день, «Павел I», утро

Благодарю тебя, Господи! Я дома, я долетел, снотворным перебил все климатические перепады, все поясные расстояния.

— Ну, теперь ты погиб, — сказал мне Любимов, — приходи, разберемся.

Итак, репетиции «Живаго» еще не начались.

— Всех загоняют в ГУЛАГ, — еще мне сообщил Любимов.

17 декабря 1992 г. Четверг, утро, молитвы, зарядка

«Павел I» вчера был хороший, несмотря на бестолково-нервное проведение времени у шефа. Оказывается, есть решение Моссовета (Гончара) о разделе театра. Сегодня Любимов собирает труппу, а завтра хочет провести общее собрание с голосованием поднятой рукой. Кроме скандала, по-моему, ни хрена не выйдет. Был Ноткин Борис, телеведущий. Спрашивал меня об «антисемитском» инциденте на Шукшинских чтениях.

— Вы по-другому выглядите рядом с Ю. П. Когда вы разговариваете с Любимовым, вы другой человек.

— А какой? — встревает Любимов.

— Когда он один, он такой маститый, этакий Станиславский, сам по себе...

Ладно. Писали записку Ельцину, которую Ноткин должен лично отнести в Кремль.

21 декабря 1992 г. Понедельник, утро, «Живой»

У меня была странная уверенность (очевидно, самоуверенность), что люди в театре — билетеры, реквизиторы, не говоря об актерах — в своем поведении и отношении к событиям в театре ориентировались по мне, а я в свою очередь по Демидовой равнялся. И вдруг они поверили Токареву — Губенко — Филатову. Для меня это было странно и обидно.

Ельцину вчера ночью послана телеграмма.

Кажется, я прошел акклиматизацию после Америки. Спал спокойно до шести. Быть может, от сознания выполненного «гвоздя» дал телеграмму. Славина сняла свою подпись: «У меня свое мнение».

Перед «Годуновым» Ю. П. сидел с евреями в кабинете, горела ханукальная свеча, они пили вино. Потом он уехал в посольство Израиля и не вернулся.

Собрание я провел элегантно. «Молоко за вредность вам надо выдать», — сказал мне Бугаев. Никита Любимов погладил меня: «Вырывался из купола и входил в него, молился правильно, поэтому и получилось». Вечером того дня я отвозил Л. домой. Неужели мы не стряхнем эту позорную осаду Губенко? Неужели он добьется раздела театра? Любимов изводит своих людей капризами, придирками и требованиями — все у него виноваты, и никто угодить ничем не может, а нервничает он по понятным «живаговским» причинам. «Подростком» он весьма неудовлетворен, меня он, кажется, полностью забирает в «Живаго», и правильно делает. Сегодня первая репетиция, сбор.

Шеф белый, зеленый, жалко его. Интеллигенция молчит, после интервью никаких откликов, никакой поддержки. Отсутствует Глаголин — гипертония, но шеф видит в том уловку. Выделенцы торжествуют.

23 декабря 1992 г. Среда, мой день. «Павел I»

Начались музыкальные репетиции «Живаго». Пока я плаваю в океане неведения и непонимания, разбираемся с хорами. А что, собственно, надо будет петь мне и где применение моему оставшемуся голосу — отыскать и предположить не могу. Дни идут в борьбе за «нераздел» театра. Надежды были, что Любимов в интервью с Ноткиным скажет что-то убедительное, призывное, а то уши вянут, что называется, — все про прошлые закрытия спектаклей, про нынешних политиков... Тошно слушать.

«Кто будет играть Живаго? Золотухин. Золотухин — прекрасный актер, выдающийся актер, но...»

24 декабря 1992 г. Четверг, «Высоцкий»

«Выдающимся» Ноткин меня назвал вторым. Первый — Зельдин. Актеры очень чутки к словам, которыми их обзывают. Замечательный, прекрасный актер — это одно, а выдающийся — это степень иная и ступенька высшая.

25 декабря 1992 г. Пятница

10 утра — почему они все веселы и уверены в себе? Сегодня уверен в себе Шопен. Завтра будет уверен Бортник, а вчера был уверен Феликс. Когда же буду уверен в себе я?

Славина звонит глубокой ночью, в час волка и собаки, работникам театра, всем без разбора, пожилым и молодым, и требует не подписываться «под президентом Золотухина». Никто ничего не понимает: «Какой президент, что такое?» — «Не подписывайте, они продадут нас за доллары».

Любимов все ищет предлога, причины, исходящей от выделенцев, чтобы закрыть театр. «Все видно на сцене, они выключены, они нагло ведут себя, нет, в такой обстановке нельзя работать, надо закрывать театр». Под каким предлогом? Под каким соусом? Этого ведь могут и не понять. «К 1 января 1993 г., — гласит решение президиума Моссовета, — раздел произвести». На наши телеграммы и факсы реакции пока никакой.

26 декабря 1992 г. Суббота, уютная гр. № 204

Ю. П.:

— Ты задай мне один вопрос: зачем мне на старости лет все это нужно? Я разговариваю с тобой как равный с равным, задай мне вопрос, спроси меня: зачем мне это нужно? Играет бездарная дрянь, а я должен мучиться, смотреть.

27 декабря 1992 г. Воскресенье

Никита Любимов сказал: «Буду молиться за тебя, но и ты помогай».

Счет за телеграмму Ельцину — 161 руб. 50 коп.

28 декабря 1992 г. Понедельник. «Живой»

— Ох, какой Борис у меня был вчера, ох, какой! Я хочу в ноги к тебе упасть! Русский, какой же ты русский, один... гений.. глаза... Мне хотелось к ногам Высоцкого упасть, когда видела его глаза под наркотой, и сейчас мне хочется упасть к твоим здесь, но скажут — пьяная.

Л. Селютина действительно была подшофе крепко, но сосредоточенная и целеустремленная.

Тысячу раз повторила «какой же ты русский!». И удивление, и угроза, и восхищение, и опасность — если столько русского, как же играть еврея Живаго...

И решил я на волне «гениальности» своей, своей силы и уверенности собрать сегодня как председатель совета труда коллектива зав. грим цеха, уборщиц, коменданта, директора и всем дать взбучку за то, что в гримерных нет ни мыла, ни полотенца, лицо вытирать гримеры положили мне две салфетки, а если я три часа по полу катаюсь, за лицо свое хватаюсь, мало свое — партнерши, да что лицо, я Демидовой под юбку далеко залезаю, а если она подцепит что-нибудь от меня, если я заражу ее чем-нибудь? Ведь вот куда может завести отсутствие мыла, средств моющих, отсутствие гигиенические условий.

31 декабря 1992 г. Предновогодний четверг

Я хочу отправить Сережу в Америку на год-два хорошо изучить английский и заработать деньги нам на жизнь оставшуюся. Вот такая задача. Для этого наладить почтовые связи с Лилей, с Ларисой Крицкой, с Галей Брискиной. Открыть Сереже валютный счет. Научить Сережу водить автомобиль, чтоб сдал на международные права.

Ю. П. на старой сцене:

— Нация погибнет, если нет традиций. У нас есть традиции — 30 лет я прихожу первый, дверь моя закрыта, секретарей нет. У доски расписания долго стоит вперившаяся Славина. Через полчаса я вижу ее там же — что-то она с доски списывает. Что может она там списывать — в театре для нее выходные дни. Она все еще играет в хозяйку театра, а сама ждет не дождется, когда наступит раздел театра и она похозяйничает в худ. совете у Губенко, который первый же ее и отстранит. Сон видел. Вызывной лист: «Записывайтесь в Государственный театр на Таганке под руководством Губенко!»

С шефом надо идти до конца. Год Сергия Радонежского, и я заложил фундамент храма Покрова Пресвятой Богородицы. Это было главное дело минувшего года. И я благодарю тебя, Господи!

О. Александр:

— Денис мучается, как ему быть. «Вы даете гарантию, что, если я женюсь, вы меня рукоположите?» Как я могу это гарантировать? Если он женится, место дьякона ему обеспечено.

Они его скрутили... Мать: «Филатов тратит на тебя деньги, а ты, неблагодарный...» А он любит вас, поверьте, очень любит. Я ему говорю: «Ты должен решить сам, чтобы не сказал потом... Деньги — это хорошо, но ты носишь фамилию Золотухин, и ты фамилией своей достигаешь уважения людей». Как я могу дать гарантии — сегодня патриарх один, завтра другой, все может перемениться!