Последний солдат Третьего рейха - Сайер Ги (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Я больше не могу идти, – сказал Шлессер. – Мы отвыкли есть.
– Так выспимся прямо здесь! – предложил кто-то. – Заодно переварим съеденное. В два часа ночи нас разбудили.
– Поднимайтесь! – крикнул старик фельдфебель. – В путь, а не то русские придут в Берлин раньше вашего.
Мы возобновили поход. Отряду удалось добыть где-то несколько фургонов, запряженных лошадьми. Так что наши ноги смогли отдохнуть. К рассвету мы добрались до города, раскинувшегося на склоне горы. Одни плескались в ледяной воде, другие спали, растянувшись на земле. Солдаты уходили на запад, на родину. Они надеялись на теплую встречу и даже не представляли себе, в каком состоянии находится Германия.
На своем дальнейшем пути мы наткнулись на величественное дерево, ветви которого упирались прямо в небо. А с ветвей свешивалось два куля на веревках. Мы подошли поближе и увидали два обескровленных трупа. Это были Фреш и его приятель.
– Не волнуйся, Фреш, – шепнул Гальс. – Мы все съели.
Линдберг закрыл лицо ладонями и зарыдал. Мне с трудом удалось прочитать записку, прикрепленную к шее Фреша: «Я вор и предатель».
Чуть поодаль у мотоцикла и «фольксвагена» стояло десять жандармов. Мы прошли мимо, встретившись с ними взглядами.
Часть пятая
Развязка
Осенне-весенняя кампания 1944/45 года
Глава 16
Из Польши в Восточную Пруссию
Тем сентябрьским утром мы оказались где-то в Южной Польше.
Испытанное накануне мешало нам адекватно реагировать на происходящее. Мы смотрели на все застывшими глазами, будто нас накачали наркотиками.
Перед нами выступал офицер, то ли с речью, то ли с отчетом, но мы ничего не слышали. Мы смотрели на небо, чтобы не думать о земле, поддерживавшей жизнь человека. Из состояния летаргии нас мог вывести либо взрыв, либо свисток фельдфебеля.
Но в данном секторе поддерживалась хотя бы видимость порядка. Мы тоже попытались хоть немного вернуть прежние силы и боевой дух.
Русские вели наступление на юг с таким ожесточением, что и территория Румынии оказалась вражеской. Вскоре мы будем вести бои в Венгрии и дойдем до Будапешта.
Офицер продолжал разоряться. Он говорил о контрнаступлении, о необходимости овладеть инициативой, провести перегруппировку. Он даже упомянул слово «победа», хотя оно давно уже потеряло для нас всякий смысл. Мы не смирились с неизбежностью поражения, но то, что победить невозможно, мы уже осознали. Знали, что от нас потребуют приложить все усилия для обороны, но понимали и то, что остановить врага у германской границы нам не удастся.
Несмотря на это, мы не собирались сдаваться. Те, кто остался в живых, не желали примириться с фактами.
Тогда, хоть настроены мы были весьма решительно, идти в бой мы были не в состоянии. Требовалось хоть немного отдохнуть.
– Генерал Фризенер восстановил Южный фронт, – гремел офицер. – Наши полки будут переформированы и усилены значительными резервами. Враг не должен пройти дальше. И остановите его вы.
Нас разделили на взводы, роты и полки и погрузили в машины. Бензин еще не кончился. Отряды «Великой Германии» отправили на север, чему мы немало подивились, ведь основные части дивизии воевали с группой армий «Центр». Некоторые роты уже сражались с группой армий «Север».
Мы добрались до поезда, стоявшего на одноколейке. Его прикрывал сосновый бор. Станции не было. Ехали в разномастных вагонах. Взвод, в котором я находился, погрузили на открытую платформу, точно такую, в какой я уже прибыл из Польши в Россию. Сегодня России можно было больше не опасаться. Немцев давно выгнали из нее. Мы отправлялись на север. Двигались осторожно, опасаясь заминированной дороги и бомбежки. На поезде добрались до Лодзи.
Там мы пробыли часов тридцать. Линия фронта проходила рядом. Как и во всех приграничных городах, в Лодзи было полно войск и тоже производилась перегруппировка. Из полкового списка вычеркивалась четверть, затем треть и даже половина имен – все они были убиты или пропали без вести.
В Лодзи находился сборный пункт «Великой Германии», устроенный в кондитерской. Все прилавки и товары оттуда вытащили. На дверях комнаты привратника висела табличка с изображением белой каски на черном фоне – эмблема полка. С обеих сторон у двери стояли часовые.
– Приехали, – сказал Ленсен. – С возвращением в «Великую Германию».
Полтора часа мы слонялись по городу, из которого ушло все мирное население, чтобы найти этот дом. Лейтенант Воллерс передал офицеру список находящихся с ним солдат. В списке перечислялись роты, полки и взводы. Нас было человек двести.
– Вот список тех, кто вышел со мной, господин капитан.
– Вы что, орду русских привели, лейтенант? – спросил капитан, окинув нас взглядом с головы до ног. Многие были одеты в русские телогрейки.
– Виноват, господин капитан. Нам не хватает обмундирования.
– Да-а, – вздохнул офицер. – Давайте в темпе на склад. – Он кивнул в сторону приземистого здания. – Может, что-либо подберете. Только одна нога здесь, другая – там.
Обмундирования на складе оказалось вполне достаточно. Многие получили почти все необходимое. Ожидая, мы разглядывали только что мобилизованных. Это был «фольксштурм», батальон из новобранцев. Да, дела пошли совсем плохо, если берут воевать таких.
Некоторым из «новобранцев» было не меньше шестидесяти пяти. Но еще более странно было видеть молодых. Для нас, тех, кому пришлось пережить столько в возрасте восемнадцати, девятнадцати, двадцати лет, молодые подкрепления представлялись юношами, но никак не подростками. Здесь же перед нами предстали настоящие дети. Самым старшим было по шестнадцать. Но встречались и такие, кому явно было не больше тринадцати. Их одели в ношеную форму, предназначенную для мужчин. А на плече у них были ружья, едва ли не большего размера, чем они сами. Сцена одновременно комическая и трагическая. У них в глазах застыло тревожное выражение, но они еще не знали, куда их бросили! Кое-кто смеялся, позабыв про жесткие требования дисциплины, которой их учили уже недели три. У некоторых были ранцы. Вместо учебников в них лежали продукты и одежда, заботливо запасенные матерями. Кто-то продавал засахаренные сладости – такие полагались по карточкам тем, кто не достиг тринадцати. Старики, шедшие рядом, смотрели на них непонимающими глазами.
Что с ними станет? Куда их пошлют? Вопросы оставались без ответа.
Неужели командование рассчитывает остановить с их помощью Красную армию?
Поглотит ли их тотальная война? Немцы герои или совсем сошли с ума? Кто оценит такое самопожертвование?
Мы молча стояли и наблюдали за тем, как у новобранцев заканчивается детство. И были бессильны им помочь.
Через несколько часов нас привезли на сборный пункт в город Медау. Здесь оказалась большая часть нашей дивизии, отделившейся от нас на юге. Даже наш полк находился там. Мы увидели знакомые лица офицеров и с удивлением убедились, какая еще мощная, оказывается, «Великая Германия». Наше настроение улучшилось, ведь никто не желал смириться с неизбежностью краха. Приходилось искать меньшее зло: или кровопролитные бои, или плен, или просто конец. Бреши, образовавшиеся в дивизии, теперь заполняли юные новобранцы.
Среди старых знакомых мы, к удивлению, увидели Винера – ветерана. Он не меньше нас удивился, узнав, что мы еще живы.
– Никак не можем расстаться! – воскликнул он. – Когда я оставил вас на втором фронте на Днепре, будущее казалось таким мрачным. Я и подумать не мог, что кого-нибудь из вас снова встречу.
– Многие погибли, – сказал Воллерс.
– Ничего не поделаешь! Война…
Мы сообщили Винеру о смерти Весрейдау и Фреша. А он назвал и имена других, кого больше не было с нами.
Мы расспрашивали Винера, не знает ли он хоть что-то о Германии, о том, как там живут мирные граждане. У всех было за кого тревожиться. Мы слушали его затаив дыхание.
