Под белой мантией - Углов Федор Григорьевич (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Позднее в Москве она мне сказала: «Вот кончается год, а я ни разу не была на больничном». Действительно, давление у неё хоть и повышалось, но случалось это теперь редко и не мешало ходить ежедневно на работу, выполнять обязанности по дому.
…Этим своим наблюдением я как бы лишний раз подтверждал выводы Старцева. Однако в основе интерпретации учёного должны быть объективные результаты его экспериментов. И мне захотелось самому все посмотреть, «потрогать руками». Не зря восточная пословица гласит: «Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать».
Я снова отправился в питомник.
Старцев мне сказал:
— Вот, пожалуйста, смотрите. Это протоколы опытов, кривые записей, лабораторные анализы. Фотографии. Вот схема, показывающая неспецифичность влияния иммобилизационного стресса на организм обезьян.
Валентин Георгиевич на многочисленных материалах убедительно продемонстрировал справедливость и обоснованность свои взглядов.
— Теперь, если не возражаете, покажите мне вашу лабораторию.
— Здесь всё, в этой комнате… И кабинет и лаборатория.
— Как же так? А где размещаются сотрудники?
— Какие сотрудники? У меня один помощник.
— Почему?!
— Потому что мои работы внеплановые. Институт впрямую в них не заинтересован. Кандидатскую и докторскую диссертации я готовил сверх того, что обязан был делать, сверх данных мне тем. Руководство возражало против защиты докторской в нашем институте — не могло обещать перспектив; я оставался со своими исследованиями «незаконнорождённым». Когда же защита всё-таки состоялась, мне усиленно предлагали занять кафедру в каком-нибудь вузе. Это соответствовало бы моему новому званию, да и денег я бы получал почти вдвое больше, чем здесь, так как все эти годы нахожусь на положении рядового научного сотрудника.
— Почему же вы не пошли на кафедру?
— Я бы лишился возможности продолжать эксперименты на обезьянах. Предпочёл потерять в зарплате, хотя у меня трое детей, но не потерять питомник. И не жалею. Достигнутые результаты для меня ценнее материальных благ.
— Ваши труды опубликованы?
— Да, две монографии и много статей. Мне пишут как из социалистических, так и из капиталистических стран. Не однажды запрашивали разрешение переиздать мои книги за рубежом. Это приятно.
Пока мы находились в Сухуми, встречи с Валентином Георгиевичем продолжались. Гуляли вечерами по набережной, иной раз вместе купались. Как-то он пришёл на пляж с женой и детьми, втянул всех в весёлую игру. Невысокого роста, подвижный, жизнерадостный, он был больше похож на студента, чем на солидного учёного. И только сильная проседь в русых волосах напоминала, что у него за спиной нелёгкий путь в науке, что он затратил много энергии, чтобы добиться того, чего добился в свои сорок пять лет.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Оформляю документы на открытие, поскольку установленная мною закономерность — не описанный в мировой литературе факт.
— От всей души желаю успеха!
…Впоследствии мы переписывались. Но теперь вот давно нет весточки. Не знаю, чем конкретно занимается Старцев сегодня. Но как бы там ни было, я убеждён, что он так же упорно продвигается к истине. Главное — Валентин Георгиевич счастлив тем, что может развивать идеи, которые, он надеется, пригодятся людям.
Я с восхищением и признательностью думаю об этом человеке. Он без сожаления отказывается от собственного благополучия, выгодных предложений, чтобы только иметь возможность проводить редчайшие эксперименты, немыслимые без «участия» обезьяны. Жизненная удача в его понимании — это ставить опыты, фиксировать результаты, обобщать данные в теоретических книгах…
Любому научному работнику ведомо, что значит вести тему на правах бедного родственника в институте, где запланирована и утверждена другая программа. При этом у каждой из сторон своя правда. У энтузиаста, уверенного в нужности того, что он делает, — своя. У института, обязанного выдавать продукцию утверждённого профиля, — своя. В конечном же счёте должна торжествовать высшая правда — государственная.
В одном из фронтовых очерков Сергей Александрович Борзенко приводит слова умудрённого жизнью девяностосемилетнего старика:
«Грех обрезать крылья, когда они сами растут». Тем более если это могучие крылья и их обладатель может послужить во славу отечественной науки.
Как-то Пётр Трофимович сказал, что в Ленинграде живёт его друг Владимир Васильевич Калинин. Вместе с группой учёных он написал очень хорошую статью о памятниках русской истории и культуры.
— Советую обратить на него внимание. Не пожалеете. Удивительная личность! Какой-то особой чистоты и одухотворённости!.. К тому же, по-моему, есть нужда в вашей консультации. Он ненароком проговорился — пожаловался на здоровье. Я порекомендовал обратиться к вам. «Что вы, что вы, — замахал руками, — как можно беспокоить хирурга по таким пустякам?» — «Но ведь неизвестно, пустяки это или нечто серьёзное». И слушать не хочет. Сам ни за что не позвонит, скромен предельно. Пожалуйста, пригласите его к себе.
О Владимире Васильевиче я упоминал коротко в своей книге «Человек среди людей». Однако сейчас попробую подробнее описать нашу встречу. Она относится к числу тех, которые надолго западают в душу.
Выполняя обещание, позвонил Калинину, представился.
— Давно хотел познакомиться. И обследоваться вам надо. От Петра Трофимовича слышал, что вы себя плохо чувствуете. Приходите в клинику.
— Спасибо, приду обязательно. Но прежде зайдите вы ко мне в музей. Покажу много интересного. Если пожелаете, кое о чём расскажу ещё.
Я не стал с ним пререкаться. Что толку спорить, кто к кому пойдёт первым. Важно было ускорить дело, «свести» его с медициной. Едва выдалось свободное время, мы с женой отправились в Музей имени В. И. Мухиной, директором которого был Владимир Васильевич. Музей находился неподалёку от нашего дома, в центре занимал довольно большое помещение. Калинин по-хозяйски водил нас по залам. Экспозиция отражала успехи воспитанников Мухинского художественного училища. Любуясь произведениями молодых мастеров, мы радовались, что Россия не оскудевает талантами. Тут и картины различных жанров, и скульптуры, и изделия из хрусталя и фарфора, и другие искусные работы.
Экскурсия закончилась в кабинете Владимира Васильевича — крошечных размеров комнате. Кроме стола, заваленного всяческими материалами, в ней уместился лишь диван: директор часто засиживался допоздна и оставался здесь ночевать. Повсюду нагромождения экспонатов, кипы снимков, альбомы.
Владимир Васильевич сразу заговорил на волновавшую его тему.
Горячность речи Калинина напомнила мне аналогичное выступление профессора Фёдора Александровича Морохова. Действительно, высокий патриотизм — в крови истинных ленинградцев.
— Понятно, что время диктует свои требования, — продолжал Владимир Васильевич. — Городу нужны дома административного и другого назначения, гостиничные комплексы, концертные залы и прочее. Но у нас, как нигде, необходима особая осторожность. Нельзя допустить, чтобы в угоду «модным» веяниям уничтожались шедевры, которые кому-то показались уже «лишними». От этого предостерегали первые декреты Советской власти, взявшие под охрану тысячи памятников страны. Выли и последующие постановления партии и правительства. Создано специальное общество. Однако до сих пор приходится сражаться с теми архитекторами, кто по недомыслию, безответственности или из соображений, скажем, тщеславия, желая утвердить собственный проект, готовы принести в жертву наше классическое наследие.
— Чем же они мотивируют такую позицию?
— Официально — надобностью реставрировать город. Под их нажимом нередко снимают с охраны и разрушают то, что разрушать совершенно недопустимо. А многое само по себе ветшает…
Владимир Васильевич показал один из альбомов с фотографиями. Там были засняты творения лучших русских зодчих, а рядом — тот вид, какой они приняли впоследствии, или пустырь, где они красовались раньше.
