Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир (книга жизни .txt, .fb2) 📗
Попыткам Джунеджо спасти лицо я не удивилась, однако разозлили его потуги подтолкнуть нас к насилию. Режим постоянно подстрекал нас к проявлению насилия во время наших публичных акций, но мы столь же неустанно подчеркивали свое намерение добиться перемен мирным, ненасильственным путем, политическими средствами. Мои телохранители даже не носили оружия. Но марионетка Зии нуждалась в предлоге для запрещения всякой политической активности в Пакистане через восемь месяцев после отмены военного положения. Джунеджо только что вернулся из Соединенных Штатов, где президент Рейган осыпал его хвалою за «заметные шаги в переходе к демократии». В интервью журналу «Тайм» Джунеджо и сам себя нахваливал за решение пакистанских проблем после отмены военного положения. «Мы добились этого, — резюмировал он. — Что еще могут решить выборы?»
— Еще одна наша победа, — сказала я соратникам, скептическими взглядами изучавшим вместе со мною экранную версию физиономии Джунеджо, с декоративным мужеством отзывавшего в стойла своих политических сторонников. — Джунеджо хвастается, что он демократический премьер, но где его поддержка? Он отменил митинг своей партии, потому что боится сопоставления с ПНП. Противник бежит с поля боя.
— Таким образом, нам не нужна демонстрация 14 августа, — сказал один из присутствующих. — Мы уже победили.
— Нет-нет, нельзя отступать, — тут же возразил второй. — Давайте устроим демонстрацию 15.
— Нельзя. День независимости Индии, — напомнил третий.
— Тогда 16.
— Завтра я буду на митинге ПНП в Фейсалабаде, — сказала я. — Тогда и решим.
Сразу же после этого разговора я направилась на экстренную встречу лидеров ДВД. Там царило совсем иное настроение. Резко негативную реакцию присутствующих вызвало уже мое упоминание намерения проконсультироваться по поводу переноса демонстраций.
— Вы ничего не понимаете в политике, — заявили мне они. — Мы должны идти своим курсом. Демонстрации в День независимости должны состояться. Время приспело. Мы не должны отступать, колебаться, менять планы.
Я возразила. Я знала, что ПНП не готова бросить вызов с полной силой. Мы только что провели акции в «Черный день», времени для организации следующей акции явно недостаточно. Что более важно, наша стратегия основана не на прямом противостоянии режиму, а на постоянном и постепенном наращивании темпа и мощи демонстраций в течение некоторого периода с целью подрыва и истощения режима. Если парализовать правительство постоянными забастовками, сидячими демонстрациями, то окажется затронутой экономика, вся жизнь страны и правительство ощутит недовольство населения. Прямая конфронтация с режимом в данный момент противопоказана, контрпродуктивна, утверждала я. Последуют аресты лидеров партий. Аресты активистов. И завоеванные позиции придется оставить.
— Нет-нет, только вперед! — настаивали лидеры ДВД.
Я стояла перед выбором. Или я соглашаюсь, или же рухнет коалиция с ДВД. Согласие мое означает участие в демонстрациях. Мой голос — один против девяти.
— Хорошо, — не без колебаний согласилась я. — Но ради бога, не объявляйте об этом сразу. Подождите до завтра.
Мне нужно было время, чтобы предупредить лидеров партии, чтобы дать им возможность уйти в подполье. Если нас всех арестуют, то все планы на осень рухнут.
ДВД поспешило объявить о своем решении немедленно.
13 августа 1986 года.
Я направляюсь в аэропорт, чтобы согласно планам вылететь в Фейсалабад. Полиция ждет меня у входа в здание аэропорта.
— У нас указания выдворить вас из Пенджаба, но, если желаете, можете лететь.
Новая тактика. Заставить меня действовать вопреки официальным решениям, чтобы затем обвинить в провоцировании властей. Я отказываюсь играть по их правилам. Вместо этого я тут же совещаюсь с теми товарищами, которые провожали меня в аэропорт. Я стопроцентно уверена, что на Клифтон, 70, меня уже ждет полиция, и даю последние указания, спешные инструкции по координации действий руководителей и активистов в разных частях страны на случай моего ареста.
Вернувшись на Клифтон, 70, снова удивляюсь, полиции там не обнаружив. Но радио Индии уже поспешило сообщить о моем аресте. Непрерывно звонит телефон. В Лиари вспыхнули спонтанные протесты. Народ, собравшийся в аэропорту Фейсалабада меня встречать, разогнала полиция, использовав палки и слезоточивый газ. Таковы восхваляемые президентом Рейганом «заметные шаги в переходе к демократии».
Сижу, жду полицию. Никого. Но все остальные лидеры ПНП и ДВД арестованы. Меня не беспокоят. Режим намерен парализовать партию, не трогая меня, чтобы избежать грозящего указательного пальчика Запада, в особенности американской администрации, где осенью предстоит голосование по вопросу военно-экономической помощи Пакистану. Я вижу в происшедшем возможность отложить противостояние с режимом до более подходящего времени.
Вместо полиции на Клифтон, 70, повалила пресса: Росс Манро из журнала «Тайм», телесъемка Би-би-си, знакомая мне со времен Рэдклиффа Энн Фэдиман из «Лайф», прибывшая с фотографом Мэри Эллен Марк, чтобы осветить мое возвращение в Пакистан; Махмуд Шам и Хазур Шах, корреспонденты-ветераны из «Джанг» и «Дон». К вечеру арестованы более тысячи лидеров и активистов ПНП и ДВД. Но не я.
Из пресс-клуба Карачи прибывает еще один корреспондент. Один из лидеров ДВД сообщил ему, что намеченная на завтра демонстрация в Карачи состоится и что я на ней должна присутствовать. Я в замешательстве. Никто со мной не консультировался об изменении планов. Но новость подтверждается из других источников. Би-би-си трижды сообщает в своих новостях, что я собираюсь на демонстрацию в Карачи 14-го. Я не хочу быть насильно втянутой в провокацию ни режимом, ни ДВД. Но что я могу сделать? Если я не появлюсь на демонстрации, противники объявят, что я струсила.
Я поручаю одному-другому из нижнего звена руководства партии собрать всех, кто смог спастись от полиции, на Клифтон, 70, на следующий день утром, чтобы вместе отправиться на митинг.
14 августа, День независимости Пакистана.
— Джайе, Бхутто! — Моя сестра, твоя сестра Беназир! Проснувшись утром, я слышу за стенами Клифтон, 70, эти крики, политические лозунги, шум толпы. Тысячи сторонников ПНП собрались у дома, отозвавшись на призывы ДВД, подтвержденные сообщениями Би-би-си. Слышу и объяснение того, почему я не арестована. Не рискнув принять решение самостоятельно, здешнее начальство запросило указаний у Зии. Тот ответил лишь утром, в 9 часов. Приказал арестовать. Но полиция не отважилась. «Сквозь толпу у ваших ворот? Да от меня бы клочков потом не нашли», — невесело усмехаясь, сказал мне позже один из полицейских. Открыть огонь полиция тоже не решилась. Рядом дома дипломатов, посольства, консульства, которые, как опасались власти, возмущенная толпа могла бы и запалить.
Не было у полиции уверенности и в том, где я находилась в то время. У меня на Клифтон, 70, заночевала подруга Путчи, рано утром отправившаяся по своим делам в своем автомобиле. Сквозь тонированные стекла полиция не смогла разглядеть, кто находится в машине, и почему-то решила, что я направилась в Фейсалабад, пренебрегая запрещением. Вскоре, однако, они поняли, где я находилась.
— Когда вас ждать? — спросил по телефону один из представителей ДВД.
— В два, — ответила я ему. Почти тут же поступило сообщение, что в два полиция все-таки за мною прибудет. Неизвестно, на каких основаниях, ведь запрета на демонстрации министерство внутренних дел так и не объявило.
Мы решили выехать в час. И журналисты с нами. В Гарварде, вспоминала я давно минувшие идиллические времена, приходилось мне почитывать в «Лайфе» колонку «„Лайф" идет в кино». Сейчас «Лайф» отправлялся на нерадостную встречу с пакистанской полицией и навстречу моему неизбежному аресту. Я больше беспокоилась за Энн Фэдиман. Росс Манро, руководитель бюро «Тайм» в Нью-Дели, к превратностям политической чехарды привык. Никто не может знать, что ждет нас за воротами дома.
