Десять прогулок по Васильевскому - Бузинов Виктор Михайлович (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Вот что пишет о ней в своих недавно увидевших свет воспоминаниях живший по соседству знаменитый топограф Федор Шуберт: «Граф Ангальт, прежний директор Кадетского корпуса, самолично распорядился расписать всю стену сплошь картинками, рядом с которыми размещались соответствующие каждой нравоучительные изречения или правила поведения. Так как он сам был автором всех этих надписей, но был не слишком умен, то попадалось среди них многое, что давало поводы для смеха». Но смеялись здесь, под сенью кадетских садов, и по другим поводам. Например, когда читал однокашникам строки своей «Куклиады» кадет Кондратий Рылеев, или, лет за семьдесят до него, практиковался в язвительных сатирах будущий известный драматург, кадет Александр Сумароков.
Кстати, сад этот всегда был для кадетов, как, скажем, сады Царского села для лицеистов, «Приютом муз и вдохновенья». Многие из них становились в будущем известными литераторами, поэтами и, о чем следует сказать особо, — актерами. Да, здесь в стенах шляхетского сухопутного кадетского корпуса складывался первый профессиональный русский театр. Конечно, во многом способствовала этому сама личность Александра Сумарокова. Он писал не только оды и сатиры, но и пьесы, которые разыгрывались тут же в холодных спальнях корпуса Сашиными друзьями, поклонниками его таланта.
В 1749 году, когда закончивший корпус Сумароков стал уже известным поэтом и драматургом, здесь была поставлена его по тем временам знаменитая трагедия «Хорев». Александра Петровича пригласили в корпус посмотреть спектакль, и автор был изумлен вдохновенной игрой любительской кадетской группы. Слухи о юных дарованиях с помощью того же Сумарокова быстро дошли до Елизаветы Петровны, которая пригласила кадетов сыграть «Хорева» во дворце. Пикантность же этой истории придает то обстоятельство, что все женские роли в спектакле, естественно, исполнялись юношами, и Елизавета, участвуя в подготовке спектакля, сама перед выходом на сцену румянила «дамам» щеки и вдевала в уши серьги с бриллиантами.
Здесь же закрутилась интрига вокруг красавца Никиты Бекетова, быстро вошедшего в фавор к Елизавете. Чтобы расправиться с юношей, претендовавшим на место Шуваловых, был пущен слух о причастности Никиты к «садомскому греху…».
Для поддержки кадетской самодеятельности из Ярославля в Петербург была вызвана группа актеров во главе с Федором Волковым, которая и сыграла на придворной сцене все написанные Сумароковым трагедии, а затем поселилась в корпусе, чтобы учиться и «учить». От кадет они отличались лишь формой одежды Особой прилежностью к наукам выделялся Федор Волков. Кроме наук, которые преподавали кадетам, а также искусства декламации, Волков самостоятельно упражнялся в рисовании и музыке, и траты имел, — как пишет биограф Волкова А. А. Ярцев, — на покупку «нужных ему театральных книг». При этом закладывал за неимением денег «епанчу на лисьем меху и плащ суконный красный» в самые холодные зимние месяцы.
В 1756 году последовал Указ правительствующему сенату об учреждении российского театра: «Актеров набрать из обучающихся в кадетском корпусе певчих и ярославцев, к ним прибавить других не служащих людей и актрис».
Вот так неожиданно — и это воинское сооружение Джузеппе Трезини, эта каменная ограда старого сада, эти места, где учился Сумароков и преподавали Херасков и Княжнин, — могут напомнить нам историю создания профессионального российского театра.
Вообще каким-то особым таинством наполнены эти пространства бывшей Меншиковской усадьбы. Они были всегда — и два века назад, и век, и уже в мое время — скрыты от обозрения. Они таились за сонными корпусами низкорослых военных зданий, прятались за каменными оградами, отсекались глухими переулками, а затем и возникшими в этих переулках владениями маленьких заводов, крошечных фабрик, секретных контор, институтов и училищ, вход в которые всегда охранялся от посторонних.
Я, как и очень многие василеостровцы, никогда не был внутри этих пространств, обозначенных на современных планах города бледно-зеленой краской как «нежилая застройка».
Конечно, трудно назвать «неживью» или точнее — «нежилью» все, что относится к Университетскому городку и лежит к востоку от Филологического переулка. Здесь жизнь бьет ключом. Здания Двенадцати коллегий, набережная, Менделеевская и Биржевая линии наполнены господами студентами; в библиотеке Академии наук восседают над фолиантами ученые мужи, а знаменитые музеи на Стрелке принимают тысячи гостей города.
Истинная «нежиль» обосновалась ближе к Кадетской, за спиной самого Меншиковского дворца.
Когда я впервые попал в этот дворец с экскурсией, то сразу же, непроизвольно, ринулся к окнам, выходящим в его внутренний двор. Я не увидел там ничего удивительного, но все-таки шарил и шарил глазами, стараясь понять, как устроено это закулисье.
А ведь оно как-то устроено. Имеет свою географию, свои ориентиры. Кто знает, что находится за зданием, принадлежащим Государственному Оптическому Институту, которое просматривается с Донского и Тучкова переулков? Кто задумался: а с чем, собственно, граничит с юга Биржевой переулок? Обо всем этом осведомлена сотня-другая живущих на границах с этой «неизвестной землей» аборигенов. Для всех остальных сие было долгие десятилетия тайной за семью печатями.
Помню один повторяющийся сон, который посещал меня в юности. Будто я, каким-то чудом, вошел в эту таинственную зону. Там есть — лесок; пригорок, по которому стоят кресты древнего погоста; и ручей течет в сторону Невы. Кто-то ищет меня, узнав, что я пробрался сюда, нарушив запрет. Меня преследуют. И я, петляя по Бог весть откуда взявшимся здесь узеньким улочкам, похожим и на Соловьевский, и на Волховской переулки, пытаюсь вырваться из их лабиринтов. Это преследование, с криками, улюлюканьем, лаем собак длится долго, пока я не просыпаюсь в ужасе, окончательно поняв, что заблудился и вот-вот буду схвачен…
Много позже я рассказал об этом сне знакомому психиатру. Он глянул на меня исподлобья: «Ты что-то забыл там?…» Теперь, на пороге старости, я понимаю: «там» осталось самое жадное существо на свете — подавленное юношеское любопытство; интерес к тому, что находится рядом, и о чем почему-то не дано знать… Кстати, это Зазеркалье, где некогда располагались склады купца Елисеева, Андрей Н., автор проекта «Эксперимент на Васильевском», после того, как остров поднимет мосты, отводил под огромную туристическую зону. Дескать, именно здесь, и в старинных улочках-переулочках сам Бог велел нам «стричь» интуриста.
Усадьба Меншикова в ее былых границах прекратила свое существование сразу же после высылки Александра Даниловича в Березов. Хотя еще при Екатерине I в 1726 году предполагалось начать на Кадетской каменное строительство.
В начале же 1730-х все простиравшиеся до Малой Невы земли стали раздавать новым застройщикам, а часть бывшей усадьбы, переданная Кадетскому корпусу, теперь дотягивалась со стороны нынешней Съездовской линии лишь до Кубанского переулка, одного из самых крошечных на Васильевском, как и соседний с ним Донской переулок. Когда-то, правда, Кубанский был длиной не в один дом, как теперь. Назывался он тогда Загибениным и проходил —действительно делая «загибы» перед границей Кадетского корпуса — маршрутом нынешнего Тучкова и Волховского переулков.
Надо сказать, что Загибенин переулок (в той его части, которая стала впоследствии называться Тучковым) играл для Кадетской линии ту же роль, что для Первой линии — Соловьевский, о котором я столь подробно рассказывал в предыдущей главе. Дома здесь до Среднего проспекта тоже не имеют въездов во дворы со стороны фасадов. Это — особенность парадной линии, каковой и стала Кадетская.
Съездовская линия, дом №9. Это одна из первых работ Федора Лидваля в Петербурге. 2002г.
Давайте остановимся у одного из домов на бывшей границе с Кадетским корпусом. Это дом № 9, одна из ранних работ Федора Лидваля. Он перестраивал его в 1900 году из уже существовавшего дома. Тогда же строился им и знаменитый доходный дом на Каменноостровском, 1-3. И если в доме на Петроградской вполне просматривался стиль будущего мастера «Северного модерна», про дом на Съездовской ничего подобного не скажешь.
