Смерш (Год в стане врага) - Мондич Михаил (онлайн книга без txt) 📗
О чем может говорить Ленька в таких условиях? О бабах и о водке. Буйная фантазия доводит его до пределов нахальства и изворотливости.
В бабах он знаток. С какими только он ни имел дела! И со своими медичками, и с польскими шляхтичками, и с гуцулками. Разве всех припомнишь? А сколько их еще будет впереди?
«Берегись, Европа», часто говорит Ленька и плутовато улыбается.
1945
Вчера мы встречали Новый Год. Никаких тостов не было. Шло умопомрачительное пьянство.
Ленька напился до чертиков и всю ночь проспал на дворе. Проснувшись, начал опохмеляться. Это дело затянется у него, по меньшей мере, на два дня.
Мне жутко. Кругом нет ни одного трезвого человека.
Офицеры до сих пор не возвратились из города. Загуляли по-настоящему, с «бабами».
Больше всего меня убивает собственное бездействие. Я не нашел ни одного человека, с которым можно начать серьезные разговоры. На кой черт я только согласился на предложение капитана? В Мукачеве или Ужгороде я мог бы сделать много. Здесь же, в этом царстве пьяных, чего доброго, сам загуляю и пойду с Ленькой баб ловить.
Глупости. Баб ловить я, конечно, не пойду. Но на себя все же сержусь.
Настоящий революционер должен уметь бороться в любых условиях. Я, к сожалению, не настоящий революционер, ибо в данных условиях не нахожу никакой возможности борьбы. Единственно, что я могу делать, это приобретать себе друзей.
В 6 часов вечера наша «сбродная» рота возвратилась в «казармы». Командир приказал не расходиться. «Приехало начальство» — передавали друг другу уставшие люди. Начало смеркаться, а начальство все не появлялось.
Но вот, во двор вкатил «виллис».
— Смирно!
Наступило гробовое молчание. Из «виллиса» вышел высокого роста майор. Он медленно подошел к командиру роты и поздоровался с ним.
Я позавидовал майору. Настоящий боевой офицер. Выправка, походка, движения — все говорило в его пользу.
— Кто из вас владеет иностранными языками — три шага вперед, шагом марш!
Большая половина роты сделала три шага вперед. Командир роты смутился.
— Нет, нет! Только те, кто хорошо владеют русским языком.
Владеющих и русским и иностранными языками оказалось немного, всего пять человек, в том числе и я. Майор подходил поочередно к каждому из нас и спрашивал национальность, социальное положение родителей, профессию и знания иностранных языков.
Подошла моя очередь. Майор пристально оглядел меня с ног до головы, потом заглянул в глаза и еще раз оглядел. Мне стало противно. Не лошадь же я, чтобы меня так осматривать, хорошо еще, что не заставил рот открыть и показать зубы.
— Какими языками владеете?
— Русским, украинским, венгерским, чешским и немецким. Понимаю по-французски и по-румынски.
— Вы из Закарпатской Украины?
— Есть, товарищ майор, из Закарпатской Украины.
— Кто ваши родители?
— Крестьяне.
— Ваша профессия?
— Инженер.
Майор не сводил с меня пристального взгляда. Красивый человек этот майор. Правильные черты лица, волевой подбородок, тонкие губы, большие умные глаза, высокий лоб. Если бы не этот неприятный холодок в глазах и не эта надменность, — я был бы в восторге от майора. Но почему он подчеркивает всеми своими движениями свое превосходство, — «я, мол, особая статья, не то что вы, простые смертные».
— Так. Этого возьму, — проговорил майор, обращаясь к командиру роты. — Завтра в десять утра приеду за ним.
Ленька недоволен моим уходом. Говорит, превращусь в «штабную крысу». Предлагает распить бутылку водки.
— Кто его знает, увидимся ли еще когда-нибудь?
— Увидимся, Леня! Дорог в жизни не так много, как кажется.
Загадочный майор не выходил у меня из головы. Завтра узнаю и кто он такой, и куда меня увезет. Главное, что кончилась моя учеба и ползание по грязи.
Работа переводчика в армии не может не быть интересной. Попаду в какой-нибудь штаб, познакомлюсь поближе с советскими генералами. Они-то, наверное, думают не о бабах и водке, как Ленька! Их отношение к Сталину, к войне, к советской действительности может играть в будущем решающую роль.
Во вторник 16 января «виллис», в котором мы ехали, остановился у небольшого домика на городской площади.
Я вошел в небольшую комнату и удивился, — полно знакомых: Мефодий, Ева, Соня и другие.
Начались расспросы: откуда, куда, почему?
Оказалось, что никто ничего не знает.
Через два часа майор вызвал меня в соседнюю комнату.
— Садитесь и пишите свою автобиографию.
Я коротко изложил на бумаге, где и когда я родился, где и когда учился. Не забыл приписать о своем участии в партизанском движении.
Майору не понравилась моя лаконичностей он заставил меня писать еще раз, более подробно.
— Кто ваши родители, братья, куда вы ездили, с кем из ваших карпатских политиков встречались, в какой партии числились или косвенно принимали участие?
Я и раньше догадывался, что попал в серьезное учреждение. Чрезвычайное же любопытство майора окончательно убедило меня в этом. Не что иное, как НКВД.
Вторая моя биография успокоила майора. Он развернул перед собой специальную карту генерального штаба и, отыскав село, в котором я родился, заставил меня перечислить все соседние села. Убедившись, что не обманываю, он подал мне какую-то бумагу с венгерским текстом.
В бумаге говорилось: «Я, житель села Росвигова, подтверждаю, что у коммуниста Варги каждую среду и субботу происходят собрания…».
— Эта бумага из Кеймелгаритов, — проговорил майор. При этом он посмотрел на меня так пристально, словно хотел проникнуть в сокровеннейшие уголки моей души. — Доносчик был расстрелян…
Но я был уже равнодушен, так как майор перестал смотреть на меня и с видом удовлетворенности зашагал по комнате.
— Идите вот в ту комнату. Капитан даст вам анкеты.
Началась канитель с анкетами. Каких только вопросов в них не было! Я благодарил судьбу за то, что родился в семье крестьянина и что никаких выдающихся людей между моими родственниками не было.
В 12 часов ночи меня и еще пятерых, прошедших все испытания, посадили в открытый «газик».
— Куда едем? — спросила Ева.
— Не знаю.
«Газик» миновал Мукачево и выбрался на ужгородское шоссе. Кругом непроглядная ночь. Сырой ветер пронизывает до костей.
Ева прижалась ко мне. Чувство отвращения пробежало по всему моему телу. Про Еву ходили в Мукачеве нехорошие слухи. На вид она некрасивая: веснушчатое лицо, глупые глаза, курносая, чувственные губы. Какие побуждения заставили ее записаться в переводчицы? Скорее всего — жажда новых впечатлений. В армии много интересных мужчин и спрос на женщин большой.
Другое дело — Соня! Она хорошенькая, милая, скромная. Тяжело будет ей переносить солдатскую грубость.
Утром, в десять часов, майор собрал нас и отвел в левое крыло здания. По всем коридорам шныряли, как муравьи в муравейнике, щегольски одетые капитаны, майоры и подполковники. Все они с подозрением смотрели на нас, но никто с нами не заговаривал.
— Войдите, — обратился ко мне майор.
Я вошел в большое помещение. На паркете — персидские ковры, по сторонам — красивые шкафы для бумаг и картотек. В правом углу — массивный письменный стол.
В кожаном кресле за столом сидел полковник. Проворный следователь из уголовного розыска описал бы его так: среднего роста, полный, лицо круглое, бритая голова, серые глаза, правильной формы нос, косматые черные брови, бычья шея. Особых примет нет.
Я не следователь из уголовного розыска, и полковник произвел на меня иное впечатление. Строгие, холодные глаза, непреклонная воля и решимость во всей фигуре, быстрые движения и уверенность в себе.
Одет он был, в сравнении с офицерами, которых я видел в запасном полку, более чем хорошо. Китель, с красной окантовкой пехоты, галифе, начищенные до блеска хромовые сапоги — все было первосортного качества и пригнано по фигуре.
