Троцкий. Мифы и личность - Емельянов Юрий Васильевич (библиотека книг .TXT) 📗
Еще до публикации ленинской статьи Парвус попытался восстановить свои связи с единомышленниками Ленина в германской социал-демократии. Однако Цеткин и Либкнехт приняли Парвуса холодно, а Роза Люксембург сразу же указала ему на дверь. Провал попыток Парвуса взять под свой контроль левое крыло международной социал-демократии сорвал его попытки разжечь революцию в России. Все его усилия привели лишь к небольшим выступлениям в Николаеве, откуда Троцкий начинал свою революционную деятельность. Эти выступления были быстро подавлены. Не удалось Парвусу и организовать национальные восстания на окраинах России.
Хотя многие свои действия Парвус окружал секретностью, его связи с правительствами Центрального блока стали широко известны и шокировали левых социал-демократов. Один из них, Э. Давид, так характеризовал Парвуса в своем дневнике: «Действительно великолепнейший тип: ультрарадикальный революционер, русский осведомитель, негодяй, мошенник (дело Горького!), а теперь еще турецкий агент и спекулянт».
В условиях, когда поддержание отношений с Парвусом серьезно компрометировало всякого социал-демократа, Троцкий в 1915 году торжественно объявил о своем разрыве со своим другом, наставником и покровителем. В «Некрологе живому другу» Троцкий объявил Парвуса «политическим Фальстафом, который рыскает по Балканам, клевеща на покойного двойника».
В то время как Троцкий с помощью литературного приема отделил Парвуса-марксиста от Парвуса-финансиста и «социал-шовиниста», в адрес самого Троцкого было брошено обвинение, после которого ему пришлось доказывать, что речь в данном случае идет о двух разных Троцких. Бывший союзник Троцкого по Августовскому блоку Алексинский обвинил его в пособничестве Германии. Это обвинение было поддержано и другими выступлениями в печати. При этом указывалось, что некий Николай Троцкий возглавлял «Спилку» – «Союз за освобождение Украины», антироссийскую националистическую организацию, находившуюся на содержании у австрийцев. Хотя Троцкий порой ставил перед своей фамилией инициал «Н», он утверждал, что речь идет о другом Троцком и другом Николае.
Как и в истории руководства Троцким отрядами еврейской самообороны на Украине в 1905 году, здесь неясно, когда и при каких обстоятельствах «Н. Троцкий» руководил вооруженной организацией националистов, но известные основания для обвинений Троцкого в прогерманских симпатиях давали его публикации в «Нашем слове». Старый революционер Дейч, «прочтя только что полученный номер газеты Троцкого, с негодованием воскликнул: «Не знай я Троцкого лично, я бы не сомневался, что он продался немецкому правительству». И. Недава объясняет это тем, что Троцкий разделял прогерманские настроения части еврейского населения России и Западной Европы: «Угнетенные еврейские массы, только что испытавшие горький вкус дела Бейлиса, постоянно преследуемые страхом погрома, с нетерпением ожидали поражения России в войне… Германия и Австрия, где евреи десятилетиями пользовались более или менее полным равноправием, не казались им врагами. Несомненно, огромное большинство мирового еврейства было в ту пору на стороне Германии – конечно, не из любви к немцам или нелюбви к русским, а лишь из более чем понятной ненависти к царизму… В России они немедленно были обвинены в поголовном шпионаже в пользу немцев и подверглись новым репрессиям, включая выселение из прифронтовой полосы».
Объявив всему миру о лживости обвинений в сотрудничестве с германской армией и публично порвав с Парвусом, Троцкий в эти годы оказался там, где в это время жил отвергнутый им друг и наставник – в Цюрихе. Правда, впоследствии Троцкий ничего не говорил о своих контактах с Парвусом в это время и писал, что тогда он «активно вошел в жизнь швейцарской социалистической партии». Публичной декларации Троцкого о его разрыве с Парвусом противоречили сведения, которые позволили Земану и Шарлау утверждать, что Троцкий сохранял дружеские отношения с Парвусом вплоть до кончины последнего в 1924 году.
С конца 1914 года Троцкий начинает во многом действовать независимо от Парвуса. Троцкий вполне мог обходиться без постоянного покровительства своего патрона, который направлял его действия по крайней мере с 1904 года, так как к этому времени он обрел обширные связи в международных кругах, позволявшие ему в разгар мировой войны перемещаться из одной страны в другую, удобно устраиваться в них и предпринимать попытки занять выгодную «центристскую» позицию в международном социалистическом движении.
Вскоре после начала войны Троцкий написал брошюру «Война и Интернационал». Как признавал Троцкий, «не было… недостатка в намеках на то, что брошюра является искусным орудием антиантантовской пропаганды». По этой причине французские власти, по его словам, задержали «мою книжку ввиду ее «германского происхождения». Однако удивительным образом это обстоятельство не помешало Троцкому вскоре переехать со своей семьей во Францию. 19 ноября 1914 года Троцкий пересек французскую границу как военный корреспондент «Киевской мысли», но вскоре он стал работать в газете «Голос», которая издавалась Мартовым. В этой газете публиковались статьи представителей различных направлений социал-демократии – Вандервельде, Каутского, Аксельрода.
Раскол в международной социал-демократии открыл Троцкому возможность попытаться снова занять «центристскую» позицию, которая позволила бы ему играть роль объединителя. Примкнув к «левому» центристу Мартову, Троцкий решил воспользоваться ситуацией для создания нового внутрипартийного блока. Однако разногласия между фракциями были слишком глубоки и отражали конфликт, исход которого решался на полях сражений. Поэтому попытки Троцкого создать новый блок между «центристами» и «патриотами» различных стран, которым бы он руководил, успеха не имели.
Неудача заставила Троцкого искать иные силы, на которые он мог опереться. В феврале 1915 года он вместе с Мартовым возглавил газету «Наше слово», которая объединила меньшевиков (В.А. Антонов-Овсеенко, Д.Б. Рязанов, С.А. Лозовский, A.M. Коллонтай, М.С. Урицкий, И.М. Майский), отзовистов (А.В. Луначарский, Д.З. Мануильский). В газете стали активно сотрудничать Карл Ра-дек, с которым Троцкий установил дружеские отношения еще в Вене, а также Анжелика Балабанова, порвавшая с Муссолини.
«Наше слово» подвергало критике позицию «социал-шовинизма». Троцкий одобрил ленинскую позицию о банкротстве II Интернационала и необходимости создать новый Интернационал, а в июле 1915 года дал положительную оценку интернационалистской позиции большевиков. Однако Ленин не поддержал этих инициатив Троцкого, объявив, что его интернационализм – чисто номинальный, коль скоро он сохраняет связи с «меньшевистскими социал-патриотами».
Как и в предыдущие годы, Троцкий решил воспользоваться международными связями для обоснования своего положения лидера, стоящего над фракциями в российской социал-демократии. Он откликнулся на предложение итальянского социалиста О. Моргари провести международную конференцию социалистов и развил активность по ее организации. Однако Ленин категорически возражал против участия Троцкого. Чтобы преодолеть это сопротивление, Мартов и Мануильский отказались от своих мандатов в пользу Троцкого.
Международная социалистическая конференция состоялась 5– 8 сентября 1915 года в швейцарской деревне Циммервальд. Проект манифеста, предложенного левыми делегатами конференции, выдвигал лозунг: «Не гражданский мир между классами, а гражданская война!». В проекте говорилось: «Вы должны идти на улицу, бросить господствующим классам в лицо клич: довольно резни».
Троцкий поддержал Ленина по многим позициям, но отказался одобрить лозунг поражения своего правительства. Вместо этого он предложил одобрить требование «мира без победителей и без побежденных». Троцкий подготовил текст Циммервальдского манифеста, который был принят всеми единогласно, хотя Ленин и ряд делегатов зарезервировали свои оговорки к этому документу. Возможно, осторожность Троцкого в поддержке ленинского лозунга объяснялась и личными мотивами. Он продолжал сотрудничать с «Киевской мыслью», которая поддерживала войну. Поэтому военные репортажи Троцкого из Франции вполне соответствовали духу официального российского патриотизма. «Это ставило автора «Циммервальдского манифеста» в самое неудобное положение», – отмечал Дейтчер.
