Мифы глубокой древности - Березкин Юрий Евгеньевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗

Ю.Е. Берёзкин

Мифы глубокой древности

На протяжении тысячелетий важнейшей частью духовной культуры являлись мифы. В них отражались представления людей о себе и мире, пространстве и времени, должном и сущем. Не обращаясь к мифам, нельзя понять духовный мир древнего человека.

Изучение мифологических традиций прошлого возможно на основе письменных источников. Осуществимо ли оно для дописьменных культур? Целостные повествования восстановить, конечно же, нереально, но ситуация не безнадёжна. Для реконструкции древнейших мифов могут быть полезны записи XIX-XX веков. Здесь уместно сравнение с материалами археологии. Хотя любая культура своеобразна, этнографические сведения о современных охотниках-собирателях в общем и целом соответствуют тому, что по данным археологии удаётся реконструировать для ранних доземледельческих обществ.

Корпус мифологических текстов, записанных у народов Америки, Африки, Южной и Юго-Восточной Азии, Австралии, Океании и Сибири, измеряется сотнями тысяч текстов. При этом некоторые народы, никаких связей в обозримый период между собой не имевшие, могут рассказывать очень похожие мифы. И, напротив, мифы соседних народов могут сильно отличаться друг от друга. Ясно, что в картине распространения подобных сходств и различий по миру заключена какая-то информация, причём очень значительная по объёму. Но о чём эти сведения, можно ли их использовать для реконструкции прошлого? Начнём с отличий.

Вполне понятно, что отдельные люди и группы людей по-разному видят и описывают одно и то же. Характерный пример – небесные объекты, доступные для наблюдения всем жителям нашей планеты, но получающие совершенно различное истолкование. Например, индусы, аборигены южной Австралии, майя и тотонаки в Мексике, некоторые индейцы Южной Америки считали, что Млечный путь есть огромный змей. Вьетнамцы, китайцы, японцы, чукчи, сэлиши, сиу, древние перуанцы, арауканы полагали, что это небесная река. Ненцы, ханты, якуты, эвенки, орочи, эскимосы юго-западной Аляски видели на небе лыжный след. Литовцы, эстонцы, саамы, марийцы, казахи, киргизы называют Млечный Путь «Птичьей дорогой». Для арабов, египтян, сербов, армян, чеченцев, таджиков это была просыпавшаяся с воза солома (рис. 1—3).

Рис. 1. Некоторые широкораспространённые представления о Млечном Пути. Зелёные кружки – Млечный Путь как дорога перелётных птиц; синие – лыжный след; красные – рассыпанная солома; фиолетовые – река; жёлтые – космический змей (в Океании – угорь, ящерица, акула).

Рис. 2. Фрагменты стенной росписи с севера побережья Перу, X-XII вв. н.э. Обрамляющий фигуру божества двуглавый змей, скорее всего, символизирует Млечный Путь. (Sicбn: Excavations at the pre-Inca Golden Capital. Tokyo, 1997. P. 173).

Рис. 3. Часть росписи на сосуде культуры мочика, север побережья Перу, IV-VI вв. н.э. Двуглавая змея над фигурой мифологического персонажа изображает Млечный Путь либо радугу. В ряде индейских традиций эти два объекта считаются ночным и дневным воплощениями одного и того же небесного змея. (C.P. Donna. MocheArt of Peru. Los Angeles, 1979. Fig. 183).

Другой пример – истолкование пятен на лунном диске (рис. 4). Народы Евразии от Скандинавии до островов Рюкю, а также индейцы северо-западного побережья Северной Америки различали в них фигуру человека, пошедшего за водой (обычно это девочка или женщина с вёдрами). Для части жителей Индии, китайцев, юкагиров, дакота, индейцев Мексики пятна складывались в силуэт кролика или зайца (рис. 5). А для большинства обитателей Южной Америки, Юго-Восточной Азии, Австралии и Южной Африки это были просто пятна – след раны, удара, ожога, грязь или краска на лице или теле Луны.

Рис. 4. Распространение вариантов истолкования лунных пятен. Синие кружки – девушка-водоноша или иной персонаж с вёдрами в руках. Оранжевые кружки – лунные пятна не имеют фигуративного истолкования, это след удара, ожога, грязь или краска.

Рис. 5. Рисунок кролика на луне на сосуде культуры мимбрес, южная Аризона, XI в. н.э. В XIX-XX веках у индейцев Юго-Запада США подобный образ не зафиксирован, поэтому вероятно, что художники мимбрес заимствовали его из Мезоамерики, где он известен по памятникам доиспанской иконографии и до сих пор популярен среди мексиканских и гватемальских индейцев.

Каждое истолкование Галактики по-своему логично и объяснимо, но редко бывает понятно, почему выбран именно данный вариант, а остальные отвергнуты. Ещё сложнее определить, что лунные пятна больше напоминают «на самом деле». Вряд ли надо доказывать, что если одинаковая – причём лишь одна из многих возможных – система образов встречается у соседних народов, то она у них скорее всего имеет общее происхождение. Вероятность того, что каждому из народов, живущих близ Тихого океана (в том числе корякам и чукчам), независимо пришло в голову сравнивать Млечный Путь с рекой, а каждому из народов Сибири – с лыжнёй, трудно в точности оценить, но она явно ничтожна. Франц Боас, один из основоположников культурной антропологии, ещё сто лет назад писал об этих проблемах. Его вывод был ясен – в исследовании культуры следует принимать во внимание как возможность независимого возникновения сходных явлений у разных народов, так и высокую вероятность заимствований, многократного копирования элементов культуры от поколения к поколению и от одного народа к другому.

Боас был осторожен в предположениях и склонялся к мнению, что общие представления у совершенно неродственных народов в разных райнах Земного Шара возникали случайно. Во многих случаях с ним трудно не согласиться. Например, при наделении небесных светил мужским или женским полом потенциально возможных вариантов так мало, что было бы странно предполагать исторические связи между японцами и индейцами Парагвая на том основании, что в их мифологиях Солнце – женщина. Положение меняется, если обратиться к таким образам и фабулам, в которых нет заранее известного ограниченного числа вариантов.

Приведём в пример известную по греческой мифологии историю спасения героя из пещеры одноглазого великана. Согласно Гомеру, оказавшийся на незнакомом острове Одиссей вместе со спутниками заходит в пещеру. В ней живёт Полифем – одноглазый пастух огромного роста. Полифем закрывает выход тяжёлым камнем, убивает и пожирает одного из гостей и ложится спать. Люди выжигают людоеду единственный глаз, но не могут отодвинуть камень и убежать. Тогда Одиссей предлагает спрятаться, вцепившись в густую шерсть животных из стада Полифема. Выпуская коз и овец, великан ощупывает их лишь со спины, люди оказываются на свободе.

Ещё в XIX веке стало известно, что этот же миф распространён на Кавказе, знаком многим тюркским и некоторым другим, в том числе восточнославянским, народам. Одни версии повторяют гомеровскую почти дословно, другие богаче её и отличны в деталях. Знаменитый кавказовед Всеволод Миллер доказал, что кавказкие варианты не восходят к Гомеру, и что перед нами древний западноевразийский сюжет. Одна из ранних казахских версий («Этнографическое обозрение, 1891, вып. 9, № 2) особенно любопытна. Бурган-батыр пошёл с товарищем охотиться. Старик с одним глазом во лбу привёл их в пещеру, завалил выход, Бурган-батыру велел убить и зажарить товарища, сам лёг спать. Бурган-батыр выжег вертелом глаз людоеда и спрятался в загоне для животных. Чтобы выйти из пещеры, он нацепил шкуру козла, а оказавшись на свободе, окрикнул одноглаза. Тот попросил взять его скот. От подарка Бурган-батыр отказался, поэтому животные разбежались. Это были не козы и овцы, а дикие олени, куланы, арахары. Именно с той поры по степи бродят копытные, на которых охотятся люди.