Морской фронт - Пантелеев Юрий Александрович (бесплатные полные книги txt) 📗
Запрашиваем наш пост наблюдения в голове дамбы Морского канала. Он тоже ничего не видит и не слышит. Атмосфера на командном пункте напряжена, все говорят почти шепотом. В чем же дело? Где корабли?
И вот около 21 часа раздался телефонный звонок. Пост наблюдения доносит, что в море отчетливо слышен взрыв… Проверили, быть может, это фашисты открыли артиллерийский огонь по кораблям? Нет… Через несколько минут доносят еще о двух взрывах в том же направлении, но не таких сильных. А корабли молчат, значит, идут. Опять запрашиваем пост: «Не светит ли противник?» Нет, не светит! Снова тянутся томительные минуты.
Звонит начальник штаба флота контр-адмирал Ю. Ф. Ралль, высказывает предположение: не взорвались ли это мины?
А с поста наблюдения ответы одни и те же: «Ничего не видим…»
Только около 22 часов старшина взволнованно доложил: «Слышен какой-то глухой рокот и словно бы треск льда, но пока ничего еще не видно…»
И наконец, радостное известие: показался головной ледокол «Волынец».
Оказалось, в районе Каменной банки, что против Петергофа, вблизи ледокола взорвалась мина, а через восемь минут еще две. Мины были, видимо, либо речного типа, либо просто армейские фугасы. Они причинили кораблю лишь незначительные осколочные повреждения. Но сам по себе факт тревожный. Стало ясно, что противник решил минировать Морской канал.
Мы немедленно увеличили число дозоров на льду. То же сделали и кронштадтцы. Это была единственно возможная тогда, но далеко не надежная мера противодействия. Ночью в пургу заметить немцев, выходящих на лед в белых халатах, было, конечно, трудно и на самом близком расстоянии.
— В буран даже своего напарника в двух-трех шагах не вижу… — сетовали бойцы.
Выставить же на ночь дозоры по всему каналу мы, конечно, не могли.
В составе Ленинградской военно-морской базы находился и отряд ледоколов. В него входили все линейные ледоколы, бывшие к началу войны на Балтике, в том числе и «дедушка» ледокольного флота «Ермак». Весь личный состав ледоколов по мобилизации остался на своих судах. Мы лишь дополнили экипажи артиллерийскими расчетами (на ледоколах установили морские и зенитные орудия), а также добавили сигнальщиков и радистов. Таким образом, ледоколы стали весьма сильными в артиллерийском отношении кораблями. Экипажи по возрасту были разношерстными. На палубах судов можно было встретить и пожилого машиниста, десяток лет служившего на ледоколе, и безусого матроса по второму году службы. Но первая же схватка с воздушным противником и с его наземными батареями сплотила людей в дружный боевой коллектив.
Ледоколы выполняли важнейшую боевую задачу — обеспечивали все наши оперативные перевозки по Морскому каналу и за его пределами. Отряд возглавлял опытный балтийский моряк, живой, отзывчивый и заботливый командир, капитан 1 ранга Федор Леонтьевич Юрковский. Он сумел чутко подойти к старым ледовым капитанам, быстро завоевал их доверие и уважение. Боевых рубок и вообще защиты от снарядов и осколков ледоколы не имели, укрываться от обстрела личному составу было негде. Юрковский, который лично участвовал во всех наиболее ответственных боевых ледокольных операциях и под огнем противника оставался на мостике, подавал пример отваги и выдержки.
Хотя все повреждения на «Волынце» быстро исправили, Федор Леонтьевич очень сокрушался, что у нас против мин во льду нет никаких средств борьбы. Выход был только один — не давать врагу ставить мины.
Морозы крепчали с каждым днем и в начале декабря достигли двадцати пяти градусов. Холод сопровождался штормовыми метелями. Ледокол «Волынец» из-за тяжелого льда ходить уже не смог и был заменен более мощным «Ермаком». В помощь ему с 4 декабря включили еще один линейный ледокол. Лыжные дозоры мы, конечно, усилили, и не зря. Так, ледокол «Ермак» тогда же прошел из Ленинграда в Кронштадт вполне благополучно. Мин в канале, видимо, не было.
Наступили долгие беспокойные зимние ночи. Мы ожидали, и не без оснований, от врага всяческих каверз.
6 декабря в пяти милях от головы дамбы Морского канала наш дозор обнаружил четыре свежие проруби, едва подернувшиеся льдом. Видимо, наши дозорные спугнули немцев: удирая, они оставили около прорубей две чеки и две пружины от мин. Санные следы вели к Петергофу. К обнаруженным лункам немедленно направлена была минная партия. Минеры произвели в лунках взрывы глубинных бомб. Это был новый и единственный способ борьбы с минами подо льдом. Несколько фашистских мин взорвалось, но сколько их еще осталось — и осталось ли вообще, — судить было трудно.
Когда через день, 8 декабря, около полуночи к этому району подходил «Ермак», ведя из Кронштадта на буксире эсминец «Стойкий», впереди ледокола, чуть в стороне от фарватера, взорвалась мина большой силы. Масса битого льда обрушилась на судно. Осколками убило матроса, трех человек ранило, шестнадцать были контужены. Старый корабль получил незначительную деформацию палубы, но остался в строю. Это был взрыв большой магнитной мины противника, поставленной, видимо, на мелком месте в стороне от фарватера.
По приходе ледокола в Неву мы немедленно отправились на него. Капитан «Ермака» М. Я. Сорокин сжато и спокойно рассказал о случившемся, провел нас по палубе и показал, как прогнулись в носовом помещении металлические пилерсы толщиной более чем в кулак.
— Это все ерунда, — говорил он, — вот матроса жаль… Остальные ребята все скоро вернутся в строй, тяжелораненых нет…
— Сколько времени понадобится на ремонт? — спросил я.
Старый капитан удивленно взглянул на нас:
— Пойдем хоть завтра, если некому будет идти, перевозки не сорвем… Подремонтируемся своими силами!
И действительно, дружная и опытная команда быстро исправила все повреждения, и через несколько дней «Ермак» вновь ушел в Кронштадт за кораблями.
Усиление нашей дозорной службы, видимо, сбило расчеты противника. Лунки стали обнаруживаться далеко от фарватера. Гитлеровцы на льду явно нервничали, торопились и ставили мины где попало.
Последний взрыв мины на канале в ту зиму произошел в ночь на 12 декабря, когда один из линейных ледоколов вел из Кронштадта эсминец «Свирепый», тральщик «БТЩ-210» и подводную лодку «Щ-309». В районе Петергофа впереди ледокола, но значительно в стороне от курса опять раздался взрыв. В воздух взлетела масса битого льда, тем дело и кончилось. Однако попытки заминировать фарватер противник продолжал вплоть до вскрытия льда.
Для усиления дозоров с середины декабря был создан на голове дамбы Морского канала специальный резерв лыжников в составе двух рот. В сторону Стрельны и Петергофа начали выходить ударно-разведывательные лыжные группы. Такие же группы стали высылать и кронштадтцы в своей зоне. Южнее фарватера, против Петергофа, мы выставили на льду пехотное минное поле. Контр-адмирал Грен к этому времени достаточно полно разведал позиции вражеских батарей, стрелявших по нашим кораблям на отрезке Петергоф — Стрельна. Выделенные им батареи немедленно открывали огонь по прожекторам противника, установленным на берегу. Без прожекторов огонь противника был для нас почти совсем не опасен. Движение по Морскому каналу, таким образом, продолжалось почти ежедневно и беспрепятственно.
Как-то в середине декабря начальник штаба флота срочно вызвал меня к себе и сообщил:
— Готовьте лучший ледокол. Он должен вывести в море подводную лодку «К-51».
— А как же она зимой вернется, Юрий Федорович? — удивился я.
Начальник штаба разъяснил, что новая большая крейсерская подводная лодка «К-51» только вступает в состав флота и по плану должна всю зиму действовать на коммуникациях противника в Балтийском море. Вернется же она в базу весной, как только уйдет лед. Лодку надо было вести с ледоколом почти до Готланда. Руководство этой операцией возлагалось на опытного подводника капитана 2 ранга Л. А. Курникова.
С оперативной точки зрения замысел был очень интересным. Фашисты на весь мир орали об уничтожении нашего флота и заблокировании его остатков в Ленинграде. И в это самое время в Балтийском море появляется советская подводная лодка и топит фашистские корабли! Идея похода была заманчива и созвучна активному поведению всех наших сил армии и флота в обороне Ленинграда.
