Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна
Однажды Вера Игоревна сидела на привычном месте у остановки – в том же выгоревшем плаще и сером берете – а рядом, у рекламной стенки, вертелась девочка лет шести, в красной курточке. Мать ее, в двух шагах от ребенка, с края тротуара высматривала, не идет ли троллейбус. Но Вера Игоревна не связала их вместе. Беспокойство охватило ее: почему ребенок играет на остановке, и один без взрослых? Это опасно! За детьми надо приглядывать! Подкатил троллейбус, открылись его двери. Непоседа в красной курточке, опережая маму, запрыгнула на ступеньку, скрылась в салоне! И будто молния пронзила гаснущий разум Веры Игоревны: опять внучка-негодница со двора убежала.
– Верочка, стой! Вернись сейчас же! – вскрикнула Вера Игоревна и, приподняв клюку, чтобы водитель не захлопнул двери, засеменила к троллейбусу.
Водитель заметил старушку, подождал, а кто-то из пассажиров протянул ей руку, помогая забраться в салон.
Игнорируя предложенное ей место, Вера Игоревна углядела на ближайшем кресле «свою внучку» и метнулась в ее сторону. Озорница уже сидела у окна, рядом с мамой, беспечно болтая ножками, но, когда чужая бабушка начала ругаться, выговаривать за самовольство, девочка испугалась. Притихла, прижалась к матери, уткнулась лицом в ее живот.
– Отойдите немедленно от моего ребенка, – закрывая девочку рукой, заявила ее мать. – Вы что-то перепутали, бабушка.
Вспышка ложного узнавания померкла в душе Веры Игоревны. Она залепетала слова извинений и замолчала, стояла, крепко вцепившись в поручень, потому что троллейбус набирал ход, и его изрядно покачивало. Но тут же её усадили, пассажиры даже не успели понять, из-за чего разгорелась ссора. А на ближайших остановках свидетели инцидента и вовсе вышли из троллейбуса.
Маршрут был длинным, пересекал весь город. Вера Игоревна глядела на улицы за окном троллейбуса и с трудом узнавала их. Что случилось с городом? Вроде бы знакомый дом, но вместо ряда простых окошек весь первый этаж занимают огромные окна-витрины, над ними реклама с иноземными буквами. А здесь ведь должен быть сквер! Но на его месте стоит стеклянный небоскреб. Или она опять что-то путает? Неужели с ее памятью что-то неладно? Вот и с Верочкой обозналась, приняла за нее чужого ребенка. Совсем забыла, что ее внучку на день отводят в детский сад.
Троллейбус завернул на кольцо, в парк – рабочая смена бригады завершилось. Дородная кондукторша в оранжевом жилете, занятая подсчетом выручки, вначале не заметила, что в салоне осталась сухонькая старушка в выгоревшем сером плаще. А, увидев, приблизилась к ней и грубовато спросила:
– Вы почему раньше не вышли? Я же объявляла, что едем в парк! Вы хоть знаете, куда вам надо, бабуля?
Глаза Веры Игоревны испуганно метнулись из стороны в сторону. Она вдруг забыла, где находится, и не понимала, что от нее требует эта грозная женщина? Ее морщинистое лицо покрылось нездоровым румянцем, она судорожно хватала ртом воздух, дрожащими руками расстегнула плащ – в вагоне, действительно, было жарко.
Кондукторша понизила голос. Может, пассажирке плохо? Начинается приступ? Неровен час, здесь окочурится. И тут заметила на подкладке расстегнутого плаща старушки белую тряпицу с чернильными буквами.
Прочитала имя: «Вера Николаева», подумав, что буква в отчестве пропущена.
– Вера НиколаевНа, значит.
– Просто Вера! – со странной живостью откликнулась теперь пассажирка. Вера Игоревна вдруг почувствовала непривычную легкость, все страхи покинули ее. Теперь рот ее расплылся в блаженной улыбке, обнажив беззубые десны, а в потухших глазах на миг вспыхнул огонек. – А тебя как звать?
«Ясно, еще одна ненормальная! Весеннее обострение!».
Кондукторша достала ручку и деловито переписала телефоны с пришитой меточки. И приказала явно невменяемой пассажирке:
– Сиди здесь, милая. Пойду диспетчеру карту сдавать и позвоню твоим родным. Там решим, что с тобой делать.
Звонок мобильного остановил медсестру Верочку на выходе из больницы, только что освободилась. Надо же, собиралась сегодня заехать к бабуле, а тут по ее поводу и звонят! Забирайте, говорят, вашу лягушку-путешественницу. Верочка поймала такси, чтобы побыстрее добраться до отдаленного троллейбусного парка. Радовалась своей предусмотрительности: пригодилась-таки метка! И все же надо маме сказать, чтобы больше не выпускала бабушку одну на улицу.
Выйдя из такси на троллейбусном кольце, Верочка побежала к желтой будке диспетчера.
– Где моя бабушка? – распахнув дверь, спросила у дежурной.
– Бабушка? Какая бабушка? Ах да, кондуктор с седьмого маршрута говорила, что какая-то бабушка свой плащ в салоне оставила. Плащ с меточкой. Она сюда его принесла. Вот он, возьмите!
– Да, да, спасибо. А где сама бабушка? Где ваша кондуктор?
– Кондуктор сдала выручку и домой ушла, а про бабушку я ничего не знаю. А плащ вот…
Старый плащ еще долго висел в домашнем гардеробе, но через год его выбросили. Лишь метку отпороли и сохранили на память о бабушке.
2010
Книга перемен: мои петербургские адреса
Автобиографические эссе Первое окно
Мое первое окно выходило на тихую, неприметную улицу в центре старого Петербурга. Она затерялась среди рек, каналов и парадных проспектов – и Время забыло о ней. Улица пронесла через века и архаичное название свое, и скромный облик. Там и ныне бродят призраки «маленьких людей» Достоевского.
Мы жили в мансарде, на последнем этаже. Подавшись плечами за край окна и свернув голову набок, можно было разглядеть над крышами соседних кварталов купол Исаакия. Сверкающий золотом ориентир – самый ценный дар моего окна. Однако он стал моим достоянием не сразу. Мир открывался мне постепенно.
Однажды, мне было лет шесть, я осталась дома одна. Подставив стул, я вскарабкалась на подоконник и впервые самостоятельно распахнула окно. Невский ветер ворвался в комнату, приглашая девочку к играм. Я слезла с подоконника, отыскала ножницы и настригла ворох мелких бумажек. Затем кинула в окно самодельное конфетти. Безумный ветер закружил белые лоскутики в чудном танце. Я подкидывала вверх новые порции и наслаждалась устроенным мною зрелищем.
Возмущенные голоса за спиной оборвали мой восторг. Я обернулась: на пороге комнаты стояли соседи по коммуналке и дворник тетя Катя. Она погнала меня на улицу и заставила собирать с булыжной мостовой раскиданные мною бумажки. Наказание не было суровым, но горькие слезы обиды терзали меня. Я отправляла белых птичек в небо, а они упали на землю.
Прошло несколько лет. Я снова я оказалась наедине со своим окном. И где еще, как не у раскрытого окна, уместно раскурить первую папиросу. Я достала беломорину из дедовской пачки, пыхнула спичкой и вдохнула горьковатый дым. Голова слегка закружилась. Я крепче ухватилась за карниз, но бездна притягивала. На недавно асфальтированной мостовой так отчетливо рисовалось мое распростертое тело. Ростки писательского воображения уже играли во мне.
Скоро случайные фантазии начали складываться в осмысленный бред. Я выстроила воздушный мостик над улицей, перекинув его из своего окна в окно напротив. Там, за прозрачным тюлем, часто появлялся силуэт незнакомого мне юноши, играющего на скрипке. И, когда окно его тоже было открыто, то божественные звуки волшебного инструмента вырывались на улицу. Тогда я бежала по шаткому мостику навстречу пьянящему сладкоголосью, и дворники уже не могли помешать мне.
Я выросла и уехала из комнаты, где осталось мое первое окно. Я больше не мусорю в общественных местах и курить я так и не научилась, и муж мой не знаком со скрипкой. Но фантазии мои продолжают жить. Они заполнили белые страницы, и, подхваченные неистовым Бореем, взлетели к небу. И хочется верить, что хотя бы одна из них взовьется над Исаакиеским собором. Канал Грибоедова
