Троцкий - Кармайкл Джоэль (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Условия жизни были довольно суровыми. И все же ссылка чем-то напоминала каникулы. Делать было совершенно нечего — оставалось читать, разговаривать да встречаться с другими ссыльными — в основном тоже революционерами. Вскоре Александра родила первого ребенка, затем второго.
Ссыльные постоянно встречались друг с другом; переписка ничем не ограничивалась; при желании можно было легко добиться перевода из одного места в другое; вообще их жизнь была сносной, даже приемлемой. Кому нравилось, мог охотиться, уходить в походы, бродить по окрестностям.
Общество ссыльных разделялось на четко обособленные группы. Элиту составляли старые народники, которых сплотила их долгая ссылка. Более молодые марксисты держались своим кружком. Вынужденная житейская близость порой порождала сложные, напряженные личные отношения. Многие кончали жизнь самоубийством на романтической почве. Некоторые из ссыльных растворялись в массе местного населения, особенно в городах; многие становились алкоголиками. Бронштейн быстро понял, что «только напряженный интеллектуальный труд может спасти человека».
Еще на пути в Усть-Кут, в Иркутске, он познакомился с издателем тамошней газеты «Восточный вестник», который предложил ему первый в жизни настоящий контракт. Как это часто бывало, газета, начавшаяся как орган народников, постепенно попала под влияние марксистов; Бронштейн стал одним из ее самых плодовитых авторов. Обосновавшись в Усть-Куте, он немедленно начал высылать свои корреспонденции, которые вскоре принесли ему широкую известность.
Одной из его забот был выбор псевдонима; в конце концов он выбрал довольно экстравагантное словосочетание: «Антид Ото». Сам Троцкий объяснял свой выбор тем, что это было первое выражение, на которое он наткнулся, листая в поисках псевдонима итальянский словарь. Он «хотел впрыснуть марксово «противоядие» («антидот») в легальную прессу».
Зив иронически комментирует этот выбор: конечно же, Бронштейн не мог, как Ленин или Мартов, выбрать простой, невзрачный псевдоним и уж тем более ему не пришло бы в голову пользоваться своим настоящим именем, — хотя в его тогдашней среде это было бы тоже уникальным поступком. Но собственное имя привлекало бы внимание к его еврейскому происхождению, которое, по мнению Зива, всегда тяготило его.
Троцкий был одним из немногих революционеров, писательское дарование которых было настолько велико, что позволяло им писать и не на политические темы. Он всегда мог заработать на жизнь статьями и обзорами такого рода, которые при всех их марксистских исходных пунктах были достаточно общими, чтобы заинтересовать любого читателя.
Вскоре Бронштейны переехали в другую, более крупную колонию — Верхоленск. Здесь среди ссыльных ширилось ощущение приближающейся бури; приходили вести, что социал-демократические организации возникают уже и в Сибири — в частности на Транссибирской железнодорожной магистрали. В дополнение к своим прежним общим статьям Бронштейн начал писать прокламации и листовки.
Летом 1902 года начали прибывать книжные посылки. В переплетах книг были спрятаны самые свежие образчики заграничных революционных публикаций, напечатанные на сверхтонкой бумаге. Ссыльные узнали, что за границей началось издание марксистской газеты «Искра». Ее целью, как писал позже Троцкий, было «создание централизованной организации профессиональных революционеров, связанных железной дисциплиной действия».
Пошла волна побегов. Люди были так возбуждены перспективой непосредственного действия, что приходилось тянуть жребий, чтобы определить, кому раньше бежать из ссылки. Симпатизирующие «политикам» крестьяне помогли им выбираться из Сибири на лодках, в санях и на телегах. Шансов попасться было довольно мало: полиция была редко рассеяна по бескрайним просторам Сибири. Главной опасностью в пути были реки и мороз.
Идиллический перерыв подходил к концу. Сочинять все новые статьи и прокламации казалось уже бессмысленным; пришло время бежать.
Хотя у них было теперь уже двое маленьких детей — младшей было всего четыре месяца — и ясно было, что Александре придется тяжело одной, она сказала, как утверждает Троцкий: «Ты должен». Он вспоминает, что это она «пресекла все его сомнения».
Наступила его очередь: спрятавшись под соломой в крестьянской телеге, он выехал из поселка вместе с еще одним ссыльным. Александра выполнила свою часть плана: в течение нескольких дней она укладывала в постель чучело; полицейский надзиратель с сочувствием выслушивал ее рассказ…
Свою разлуку с Александрой он описывает с характерной для него лаконичностью:
«В течение первых дней моего побега она успешно скрывала мое отсутствие от полиции. Из-за границы мне трудно было переписываться с ней. Затем я был сослан вторично. Позднее мы встречались лишь эпизодически. Жизнь разделила нас, но мы сохранили нерушимыми нашу интеллектуальную близость и нашу дружбу».
Бронштейн вынырнул из ссылки совершенно иным человеком: он выглядел теперь весьма почетным членом общества. Од сел в попутный поезд, подмышкой у него была «Иллиада» в русском переводе, а в кармане — чистенький паспорт на имя Троцкого, которое, как он утверждал, было выбрано им случайно, но отныне приклеилось к нему на всю жизнь. Он никогда не упоминал, что эта фамилия принадлежала внушавшему ему трепет надзирателю одесской тюрьмы. Зив считает, что, если это совпадение и было случайным, побег все равно послужил Бронштейну поводом еще немного замаскировать свое еврейское происхождение выбором нейтрального псевдонима.
Прибыв в Самару, Троцкий связался с местным подпольщиком, инженером и другом Ленина, который был тогда главным агентом «Искры» в России и был известен под псевдонимом Клер (Кржижановский).
Беглеца сразу же запрягли в работу. Клер дал ему кличку Перо — дань уважения к его журналистским успехам в Сибири — и отправил в поездку по трем городам, чтобы установить контакт с тамошними революционерами; некоторые из них уже были сторонниками «искровской группы», других предстояло завербовать. Результаты поездки были более чем средними: «Связи на юге были очень слабыми, харьковский адрес оказался неверным, в Полтаве я столкнулся с местным патриотизмом».
Между тем Ленин, которому Клер горячо рекомендовал Перо, убеждал Троцкого выехать за границу. По словам Клера, Перо был «настоящий молодой орел» — и стопроцентный искровец. Ленин уговаривал Перо эмигрировать на Запад и писать для «Искры».
Клер раздобыл деньги, документы и адреса, необходимые для перехода австрийской границы. Все обошлось удивительно легко. Единственная трудность состояла в том, что, добравшись до Вены, Троцкий оказался без копейки денег, — он растратил все, что ему дал Клер.
Хотя Троцкому было всего двадцать два года, он уже считал себя представителем русских революционеров. Он полагал само собой разумеющимся, что марксистские лидеры массовых партий континента так же жаждут встречи с ним, как он жаждал встречи с ними. Поэтому он счел вполне нормальным разбудить Виктора Адлера, самого блестящего журналиста австрийской социал-демократической партии, в совершенно неподходящий утренний воскресный час. Адлер — которого Троцкий позднее обвинял в мелкобуржуазной пассивности, — принял его очень тепло и помог добраться до следующего пункта назначения — Цюриха, где Троцкий разбудил очередного товарища в три часа пополуночи, — ему не хватило денег расплатиться с извозчиком, а ждать до утра он не хотел.
К тому времени, как он добрался до Лондона, за ним уже прочно установилась репутация ранней пташки. Ленина он тоже разбудил. Во всяком случае Крупская, услышав громкий троекратный стук в двери, спустилась вниз, опасаясь, что ранний гость разбудит весь дом.
«Перо!» — воскликнула она и побежала расплачиваться с извозчиком.
Глава третья
НА ПОДМОСТКАХ
На переломе века, накануне раскола революционного движения вдоль жестко обозначившихся разграничительных линий, многочисленная русская эмиграция была рассеяна по всей Европе — в Париже, Лондоне, Цюрихе, Женеве, Вене, Брюсселе. Ее «спаянные братством, энтузиазмом и усердными занятиями группы» вели довольно приятную светскую богемную жизнь. Энтузиазм этой студенческой среды, возбуждаемый общением с немногочисленными профессиональными революционерами, дополнительно подогревался еще одним фактором — приверженностью общему делу. Общей для всех революционных течений была некая внутренняя убежденность, почти что вера в неизбежную революцию, которая вскоре освободит Россию».
