Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Грищенко Александр Игоревич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Но даже если допустить, что призвание на Галилейском море было вторым, то и оно по-разному описано у «синоптиков» и Иоанна. Что же произошло на самом деле: Иисус окликнул братьев или они сами пришли к Нему? Об этом Златоуст не говорит ничего, но поучает нас примером апостольской веры:
«Посмотрите же, какова их вера и послушание! Они заняты были своим делом (а вы знаете, как увлекательна рыбная ловля) — но, как только услышали призыв Спасителя, не медлили, не отложили на потом, не сказали: «Сходим домой и посоветуемся с родственниками?» — но, оставив всё, устремились к Нему точно так же, как Елисей последовал за Илиёй. Христос желает от нас такого послушания, чтобы мы ни на мгновение не откладывали следования за Ним, хотя бы и препятствовала тому самая крайняя необходимость. Вот почему, когда некто другой пришёл к Нему и просил позволения «похоронить отца своего», Он и этого не позволил ему сделать, показывая тем, что следование за Ним должно предпочитать всему. Ты скажешь, что им много было обещано? Но потому-то я особенно и удивляюсь им, что они, не видев ещё ни одного знамения, поверили столь великому обещанию и всему предпочли следование за Христом — поверили, что и они в состоянии будут уловлять теми же словами других, какими уловлены были сами!»
Епифаний был восхищён красноречием и мудростью Иоанновой проповеди. Даже записанная на пергамене и читаемая здесь и сейчас недостойным и многогрешным монахом, она звучала так, будто сам Златоуст произносил её посреди церкви в Антиохии, окружённый любовью и почитанием слушателей.
— Нет и не может быть тут никаких противоречий! — воскликнул Епифаний, и библиотекарь Фома, задремавший было над своим аналоем, испуганно взглянул на студийского монаха.
— Завтра, брат Епифаний, в канун Христова Рождества, — сказал ему Фома, — после Божественной литургии вместе с Феодором и другими студитами ты должен последовать за патриархом и всем клиром и мирянами в его покои. Феодор знает для чего. Брат его, архиепископ Иосиф, тоже. Ты же, погружённый в чтение отцов и благочестивое писательство, мог и не слышать…
— Нет, Фома, я знаю, знаю. Я сам отвозил письмо Иосифу в Фессалоники, и вот он здесь, как и многие другие епископы.
В поисках ответа на всё ещё мучивший его вопрос, кем был второй ученик Предтечи, вместе с Андреем последовавший за Иисусом, Епифаний развернул другой свиток Златоуста, с толкованиями на Евангелие от Иоанна, — и сразу же нашёл нужное место:
«Почему евангелист не назвал имени и другого ученика? Некоторые объясняют это тем, что второй ученик, последовавший за Христом, был тот же, который и написал об этом, то есть сам Иоанн Богослов; другие же думают иначе — что он был не из числа избранных учеников, а евангелист рассказывал только о лицах, более замечательных. Но что пользы узнавать имя этого ученика, когда не названы имена и семидесяти двух апостолов? А об Андрее упомянуто ещё по одной причине. Какая же это причина? Та, чтобы ты, зная, как Симон с Андреем, лишь услышали: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков», — не усомнились в этом необычайном обетовании, — чтобы, говорю, ты знал и то, что начатки веры ещё прежде Симона положены братом его».
— Именно! — и тут не удержался Епифаний. — Прежде брата своего уверовал Андрей, а с ним и сам Иоанн, таинственнейший из евангелистов.
«…Бог Своими дарами не предваряет наших желаний, но лишь когда мы сами устремимся к Нему, тогда и Он подаёт нам многие способы к спасению. «Что вам надобно?» — сказал Иисус ученикам Крестителя. Что это значит? Ему ли, ведущему сердца людей, проникающему в наши помышления, — Ему ли спрашивать? Но Он спрашивает не для того, чтобы узнать, а чтобы вопросом ещё более приблизить их к Себе, сообщить им более дерзновения и показать, что они достойны беседовать с Ним. Они, вероятно, стыдились и страшились, как люди незнакомые с Ним и только от своего учителя слышавшие свидетельство о Нём. Чтобы уничтожить в них стыд и страх, Он Сам спрашивает их и не оставляет их в молчании идти до Его жилища. Впрочем, может быть, то же было бы, если бы Он и не задал вопроса, потому что они не перестали бы идти за Ним и по Его следам пришли бы к Его жилищу. Для чего же Он спрашивает их? Для того, как я сказал, чтобы успокоить их смущённое и неспокойное сердце и внушить им дерзновение. Между тем они выразили свою преданность Христу не только в следовании за Ним, а и в самом вопросе. Не будучи ещё учениками Его и ничего не слыша от Него, они уже называют Его учителем, причисляют себя к Его ученикам и показывают причину, по которой они последовали за Ним, — они желали услышать от Него что-либо полезное. Заметь же и благоразумие их. Они не сказали: «Научи нас догматам или чему-либо другому нужному», — но — что сказали? — «Где живёшь?» Они хотели в уединении беседовать с Ним о чём-либо, послушать Его, научиться от Него; поэтому они и не откладывают своего намерения, не говорят: «Придём на другой день и послушаем Тебя, когда Ты будешь говорить в собрании народа», — но показывают всё своё усердие к слушанию, от чего не удерживаются и самым временем. Солнце уже склонялось к западу, поскольку сказано: «Было около десятого часа». Поэтому и Христос не рассказывает им примет своего жилища, не назначает места для беседы, а только более и более привлекает их к следованию за Ним, показывая, что принимает их к Себе. Поэтому также Он не сказал и ничего вроде того: «Теперь не время вам идти в моё жилище. Приходите завтра, если хотите услышать что-нибудь, а теперь ступайте домой», — нет, Он беседует с ними как с друзьями и людьми, уже долгое время бывшими с Ним. Отчего же Он в другом месте говорит: «Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову», — а здесь: «пойдите и увидите», где живу? Но слова «не имеет, где приклонить голову» означают, что Он не имел собственного пристанища, а не то, чтобы Он не жил ни в каком доме. На это и указывает приточное выражение. Далее евангелист говорит, что они пробыли у Него тот день, а для чего — об этом он не сообщает, потому что цель ясна сама по себе. Ни для чего другого и они последовали за Христом, и Христос их привлекал к Себе, как для назидания. И в одну ночь насладились они Его учением в таком обилии и с такою охотою, что немедленно оба пошли привлекать и других ко Христу.
Отсюда научимся и мы предпочитать всему слушание божественного учения и никакого времени не будем считать для того неудобным; но, хотя бы нужно было войти в чужой дом, хотя бы тебе пришлось знакомиться со знатными людьми, хотя бы и несвоевременно — никогда не будем упускать такого приобретения. Пища, пиры, бани и прочие житейские дела — пусть для них будет определённое время, изучение же высокой философии не должно иметь никаких определённых часов: ему должно принадлежать всё время».
Последняя мысль Златоуста так тронула Епифания, что он переписал её себе на дощечку, чтобы выучить наизусть и цитировать при общении с мирянами, особенно императорскими сановниками, которые превыше мудрости и познания истины ставили суетные удовольствия.
С хор Святой Софии было видно, как движется вокруг её купола солнце, пробиваясь сквозь вереницу окон, роняя свои лучи на зеркала-подоконники, собираясь в сияющее облако под золотыми мозаиками, над шестикрылыми серафимами, венчающими храмовые столпы. Время, отведённое на работу в патриаршей сокровищнице, таяло, и, неохотно отложив свиток с Хризостомовыми проповедями, Епифаний раскрыл толстый кодекс в тиснёном кожаном переплёте с причудливыми бронзовыми застёжками. Святителя Кирилла Александрийского он нашёл, однако, менее убедительным: в его толкованиях не было того стремления к разъяснению тайного, как у Златоуста, к явлению простой истины, казавшейся до того незримой и непостижимой. Кирилл лишь поучал: «Дело учительской доблести — ещё не усвоенное научение внедрять в души учеников посредством неустанного и терпеливого повторения для пользы учеников. Не помедлил Креститель указать на Господа своим ученикам и вторично сказать: «Вот Агнец Божий», — и принёс им тем самым великую пользу, поскольку убедил их наконец последовать за Ним и охотно стать Его учениками».
