Записки вратаря - Яшин Лев Иванович (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Потом мы бродили по делийскому базару, ходили по улицам и не уставали поражаться носящимся между прохожими собачьим стаям, лазающим по стенам и крышам домов обезьянам, чинно вышагивающим по мостовым слонам. Мы заходили внутрь величественных храмов из белого камня и заглядывали за занавески циновочных шатров, обнаруживая в каждом из них жующих, пьющих, спящих, что-то делающих людей, копошащихся среди пестрого скарба, детишек.
Потом мы были еще во многих индийских городах. Мы купались в теплой воде океана, пили молоко из кокосовых орехов, сорванных с дерева и вскрытых на наших глазах. Нас знакомили с видными общественными деятелями, нам устраивали встречи с друзьями Советского Союза в многотысячных залах. Нас катали на самых настоящих индийских лодках, сделанных из толстых древесных стволов.
А мы ведь еще играли и тренировались. Играли практически через день. Играли хоть и с босоногими наполовину, но очень неплохими и знающими толк в футболе командами.
А нам все было нипочем. Мы были рады этой первой и счастливой возможности побывать в чужих краях, увидеть хоть из заоблачных высот разные страны, побывать в сказочной, романтической Индии.
Романтика уволена?
Вот написал я слово «романтика» – и подумал: если и употребляется оно изредка сейчас по отношению к футболу, то звучит несколько даже иронически. Теперь говорят: «времена романтического футбола», как говорят о далекой доисторической эпохе, когда футбол был прост и наивен, когда игроки и тренеры больше полагались на импровизацию, чем на заранее распланированные схемы. Теперь характеристика «рациональный футбол» звучит как высшая похвала, как явное противопоставление тому, «романтическому футболу».
Можно сколько угодно вздыхать по минувшим идиллическим временам (а я по ним, признаюсь, и вздыхаю: они принесли нам самые большие успехи), но ясно: историю не повернешь вспять.
Ну, а если на это слово – «романтика» – взглянуть с другой стороны? Готовность отдать избранному делу всего себя без остатка, умение идти к победе. Невзирая ни на какие невзгоды и препятствия, неугасающая воля к победе – разве все это не обязательные черты истинных романтиков? Больше того, в наш рационалистический век, век математического расчета, достижение больших высот в избранном деле доступно лишь тем, в ком есть эти черты. Нет их, – и никакая квалификация не поднимет человека над уровнем посредственности.
Впрочем, назидательных бесед на эту тему ведется с футболистами и теперь немало, даже больше, пожалуй, чем прежде. Однако суть не в словах, а в делах. Когда же думаешь о делах, на ум невольно приходят строки Эдуарда Багрицкого:
...Романтика уволена за выслугою лет.
Сказанное – предисловие к рассказу о событиях, которые разыгрались вскоре после нашего возвращения из Индии.
События эти хорошо всем известны – матч со сборной ФРГ, Олимпиада в Мельбурне, отборочные игры к чемпионату мира 1958 года. Что скрывать: приятно предаваться воспоминаниям о событиях, которые прославили наш футбол. Но хоть я и был их непосредственным участником, не для того возвращаюсь я к давно минувшим дням, чтобы потешить собственное тщеславие.
«К нам едет чемпион»... Тогда еще новички на международной арене, мы не могли ясно представить себе, что это такое – лучшая профессиональная сборная в мире, тем более что матчи первенства мира 1954 года никто из нас не видел. Велико было наше волнение перед встречей с командой, обыгравшей в финале чемпионата мира самих венгров, в чьих рядах были Кочиш, Божик и Грошич, командой, возглавляемой Фрицем Вальтером, имя которого тогда не сходило со страниц печати и было у всех на устах.
В какой футбол они играют? Какими техническими приемами владеют? Как наступают и защищаются? Никто не мог дать ответа на эти вопросы. Зато ежедневно приезжавшие к нам спортивные руководители, один другого главнее, повторяли: вы обязаны победить сборную ФРГ.
Что же удивительного в том, что большую часть первого тайма мы пребывали в каком-то оцепенении. Даже таких наших «технарей», как Игорь Нетто, не желал слушаться мяч. Они теряли его в довольно простых ситуациях, их пасы и удары были неточны. А бывалый и уверенный в себе соперник терзал и терзал нашу оборону, которая едва успевала отбивать мяч куда попало.
Быть может, я сгущаю краски и внешне все выглядело для нас не так уж скверно в эти первые полчаса, тем более что именно в начале матча Николай Паршин открыл счет. Но мне игра в те минуты представлялась именно такой. И сам я испытывал чувство скованности, мешавшее принимать решения быстро и точно. И в обоих случаях, когда мяч побывал в наших воротах, была моя вина. И тогда, когда после удара Вальтера мяч, задев кого-то из наших защитников, влетел в сетку, и тогда, когда воспользовавшийся моим неосмотрительным выходом Шефер забил гол в ближний от меня угол.
Мы выиграли этот матч 3:2. И в статьях, появившихся сразу после игры и спустя некоторое время, и в интервью, которые давали журналистам Г. Д. Качалин и немецкий тренер Зепп Гербергер в тот же вечер, были названы разные причины нашего успеха, такие, скажем, как лучшая физическая подготовленность, преимущество в скорости и т. д. Все это было верно, все базировалось на объективных данных. Но было еще одно обстоятельство, которое ускользнуло, -да и не могло тогда не ускользнуть – от внимания аналитиков.
...Когда второй гол влетел в сетку ворот за моей спиной, я был в состоянии, близком к отчаянию. У меня было в те минуты такое чувство, словно на мне скрестились испепеляющие взгляды всех шестидесяти тысяч зрителей, как скрещиваются на одной точке жгучие солнечные лучи, собранные увеличительным стеклом. Казалось, вот сейчас я сгорю под этими взглядами, сгорю от стыда за свою оплошность. (Уже спустя много лет я прочитал воспоминания одного крупного спортивного журналиста об этом матче и, в частности, о голе Шефера, голе, который, по мнению этого журналиста, хотя тогда и считался плодом моей ошибки, на самом деле был итогом удивительного и в те времена никому не ведомого резаного удара, когда мяч, пущенный почти с лицевой линии, делает неожиданную петлю и влетает в ближний от вратаря угол ворот. Если этот вывод и верен, в те времена ни я, ни другие додуматься до него не могли.) Но мысль: «Все, конец, проиграли» – я тут же яростно отбросил. И все мои товарищи тоже. Я это понял потому, как вдруг резко изменилась картина игры. Немецкая команда оказалась прижатой к своим воротам, наши устремились вперед, все, включая защитников. Душевный подъем, охвативший всех нас, был так велик, что великолепные немецкие футболисты, превосходившие нас и опытом и техникой владения мячом, были бессильны что-нибудь ему противопоставить.
...Отвлечемся теперь на минуту от той игры и вообразим себе, что происходит она не двадцать лет назад, а в наши дни. Дело идет к концу, и сборная СССР проигрывает чемпиону мира 1:2. Воспринимает ли кто-нибудь на поле или на трибуне случившееся как катастрофу, как нечто невозможное и недопустимое? «Ну, уступили лучшей команде мира с почетным счетом... Хорошо уже, что играли на равных или почти на равных... За такое поражение никто строго не спросит, оно естественно и простительно...»
Цитируя не высказанные никем слова о никогда не бывшем матче, я, тем не менее, не фантазирую и ничего не преувеличиваю. Не этот, выдуманный, так другие матчи проигрывали. И той же сборной ФРГ, и англичанам, и бразильцам, и шведам. И в гостях и дома. И атмосфера на поле и вокруг была вполне благодушная: все в порядке, все так, как и быть должно,– выше головы ведь не прыгнешь...
А в спорте тот, кто хочет добиться убедительных побед, обязан пытаться прыгнуть выше головы.
Мы уходили с поля, не слыша счастливого рева трибун. Мы не слышали и не видели ничего. Входя один за другим в раздевалку, мы валились в кресла, не в силах сделать больше ни одного движения, даже нагнуться, чтобы расшнуровать бутсы. Мы не могли даже улыбаться. Да и не хотелось – мы были опустошены этой игрой настолько, что не было сил ощутить счастье, победы.
