Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович (список книг txt) 📗
Но мы съехали раньше: как только подняла плату за аренду до семисот долларов. Сняли квартиру на Планетной, платили двести пятьдесят, но, ессно, такая у нас страна, квартиросъемщик абсолютно не защищен, уже со следующего месяца хозяин увеличил на пятьдесят, а позже еще… А потом еще. Там прожили год. В этой квартире у нас и умерла Хрюка. Возможно, не столько от старости, как от частых переездов. Собаке сложнее привыкать к новому окружению и другим собакам, где уже двор и дом поделены на сферы влияния. Кстати, с каждым переездом проблемно найти квартиру, чтобы пустили с собакой, даже такой замечательной, а она это все прекрасно понимала. Писали объявления такого плана: «Семья россиян из двух человек с очаровательной собакой снимут…»
Последняя квартира – по наводке старого друга по Союзу Писателей СССР Петра Кириченко: однокомнатная квартира дверь в дверь с его квартирой. Хозяин сдал только на год, так что у нас во весь рост встала проблема успеть купить квартиру за этот срок, так как изнурительные долги уже выплатили, вышли сперва на «ноль» – для кого-то трагедия, а для нас – великий успех, ибо сперва нужно было подняться от огромного минуса в сто двадцать тысяч долларов долга до уровня нуля! Теперь можно думать о следующей ступеньке к «благосостоянию».
Часто приходил в гости один любитель здоровой жизни и всякой эзотерики по имени Саша. Агитировал за правильное питание и режим дня. Я горько смеялся: сейчас заниматься здоровьем – все равно что в квартире, где пожар, выйти на балкон и упражняться на свежем воздухе с гантелями. Увы, восемь чашек крепчайшего кофе, чтобы не свалиться, а кофе пью чайными чашками, в то время как чай – компотными. Компот не пью, предпочитаю пиво. В результате кровяное давление 170 на 100, это в покое, и 200 на 120 при ходьбе.
Приходилось вкалывать, вкалывать, но – квартиру в самый последний месяц, даже в последнюю неделю, купили! Самую дешевую, на окраине, в Южном Бутово. За восемнадцать тысяч долларов. Через год, когда прошел слух, что в этом районе будет метро, стоимость подобных квартир взлетела до сорока тысяч. Хоть однажды судьба не подставила ножку, а сделала нечаянный подарок.
За всю свою жизнь я выбирал для жилья только верхние этажи.
Вид из окна всегда замечательный: взгляд не упирается в окна напротив, всегда смотрю поверх крыш вдаль, вижу перспективу, дальние районы, парки, леса, дороги с крохотными автомобилями…
Друзья удивляются, не понимают. В объявлениях о купле-продаже всегда это неизменное: «первые и последние этажи не предлагать», почему же, мол, ты так, что за чудачество… Ну как объяснить, что в таком случае надо мной никто не топает, не заливает, не бросает окурки на мой балкон, из домов напротив не видят, как хожу голым, а когда обедаю на кухне, рядом с грохотом не катится по трубе говно вышеживущего соседа?
Жил на самом высоком в Харькове, потом на ул. Горького, дом двенадцать, корпус семь, на шестом, выше только крыша. Потом на квартирах, всюду выбирал самый верхний, эту книгу начал на семнадцатом, и опять выше только крыша, с удовольствием посматривал свысока на остальные дома поменьше, это же так прекрасно, когда взгляд ни во что не упирается, а заканчиваю сейчас в доме напротив, тоже на самом верхнем, на двадцать четвертом!.. Зато какой вид, какой вид… В том и прелесть высокого дома, чтобы смотреть на окрестности и видеть все-все, а какой смысл в доме с двадцатью четырьмя этажами жить на пятом или десятом и смотреть в занавешенные окна дома напротив?
Из долгов выбрались, Лилия сказала, что теперь можно и ребенка бы, мол, кто знает, будет ли еще возможность, если захотим завести именно «нашего», откладывать не стоит, как все время откладывали из-за тяжестей жизни. Поколебавшись, чуть было не согласился, но после долгих раздумий и споров сам с собой уговорил перейти наконец-то на новую ступеньку или взять новый рубеж в жизни: наконец-то начать жизнь и для себя. Это не совсем верно, конечно, и раньше жил не только для детей, но и чуточку для себя, еще чуточнее для общества, но все же львиную часть времени и энергии был ведом мощным родительским инстинктом, который гласит: ты – никто, ты всего лишь строительный материал для будущих поколений, ты должен это постоянно чувствовать и отдавать всего себя детям, детям, детям, ибо они – будущее, а ты – прошлое. И на все твои великие замыслы и свершения можно выделять время только после того, как дети накормлены и спят, когда все их проблемы решены, как пеленочные, так и детсадовские, школьные, институтские, сердечные и даже семейные…
Но мои дети и дети Лилии, наши дети, растут и заводят своих детей, у них все в порядке, не пора ли наступить инстинкту на горло и «пожить для себя», что значит выбрать в качестве поводыря не слепой нерассуждающий инстинкт родителей, а накопленную мудрость зрелых людей?
Конечно, какое-то время льстило бы внимание, мол, смотрите, Никитину далеко за шестьдесят, да и Лилия… гм, в ее возрасте уже не рожают, у Никитина внуки в институтах, скоро правнуками обзаведется, но все-таки родили еще, значит будут своего ребенка подкидывать уже взрослым внукам, когда будут бегать на дискотеку? Но если я всю жизнь не стремился к вниманию, такому вниманию, то тем более оно мне не требуется сейчас. Поступаем, как нужно нам, а не журналистам.
Вместо ребенка обзавелись щеночком: отыскали дочь Хрюки, подыскали ей красавца жениха, а из щеночков выбрали самого красивого. Я назвал его Барбосом. Ессно, народ удивлялся и даже возмущался: как это, породистую собаку, клубную, элитную и вдруг – Барбосом!.. Пришлось объяснять, что моя девочка по имени Барбос и другая девочка по имени Барби – тезки. У них один общий предок – грозные и великолепные по фильмам варвары, barbarians, что владели миром. От них пошли имена: у нас – Варвара, а на Западе – Барбара. Уменьшительное – Барби.
Интеллигентные соседи тут же стали звать нашего щеночка Барби. Я понимаю, что им самим хотелось бы свои имена тоже как-то облагородить под Ричардов, Генри или Бушей. Лилия зовет ее Барбуся или даже Буся.
– Барбос! – командую я. – Ко мне!
Все оглядываются, ожидая увидеть огромного лохматого пса, неухоженного, в сосульках грязной свалявшейся шерсти, а ко мне мчится сверкающее оранжевое тело, за километр видно, что элитный щенок, прекрасно развитый, толстолапый, крупноголовый, веселый и здоровый.
Среди писем по емэйлу сегодня одно из Харькова: «Юрий Александрович! Я буду в Москве по делам с понедельника по среду. Можно с вами повидаться? Мама много рассказывала о вас, нашем знаменитом земляке. Крис Сухорукова. Это по бабушке!..»
Я порылся в памяти, имя ничего не говорило, пока не вспомнил, что Оля вышла замуж за Игната Сухорукова, у Линды девичья фамилия должна быть Сухорукова. Вряд ли сейчас она Сухорукова, наконец, она – дитя времени, а это значит, сменила этих фамилий несколько, а ее дочь сообразила, как назваться, чтобы я вспомнил.
«Хорошо, – отстучал я ответ. – Можешь в понедельник или во вторник вечером. Запиши телефон, позвони предварительно, чтобы я не ушел в булочную или гулять с собакой».
Через три дня раздался звонок, я поднял трубку.
– Юрий Александрович? – прозвенел веселый голос, который показался знакомым. – Это Кристина из Харькова, я вам писала…
– Привет, Кристина, – ответил я. Взглянул на часы. – Если еще не передумала, то можешь приезжать прямо сейчас.
– А как к вам добираться?
– Записывай адрес. Южное Бутово…
Она старательно записывала, перепрашивала, уточнила, сколько туда добираться в это неизвестное Бутово, а я пояснил, что есть даже два Бутова: Северное и Южное. Северное – это лютый холод, метели среди лета и поездки на оленях, а Южное – что-то вроде Кипра и Флориды. Добраться можно на легком метро, остановка как раз напротив дома, в котором живу.
– Буду через полтора часа, – прощебетала она. – Я верно посчитала?
