Лукашенко. Политическая биография - Федута Александр Иосифович (мир книг TXT) 📗

Новой Администрации нечего было предложить партиям и «общественности», потому что она сама не вполне четко представляла себе, чего хотела. Реформы без демократии можно проводить, лишь опираясь на силу. Но если вы хотите править именно так, тогда при чем здесь вообще вся эта трескотня — «гражданское общество», «общественное мнение», «поддержка»? Выводите танки на улицу, как Пиночет, и реформируйте экономику!

Поднаторевший в политике Синицын не мог этого не понимать. Но ему нужно было «отрабатывать номер»: он не мог признаться ни мне, ни себе в том, что возводимое здание «государства, управляемого Лукашенко А. Г.» 262, не имеет ничего общего с демократией.

— Надо работать! Плохо работаете, Александр Иосифович!

— Как надо работать?

— Думай! Тебя поставили — ты и думай! Нужна концепция.

Я и придумал. И даже назвал это концепцией «приемлемой критики». Критиковать власть, согласно этой концепции, было можно, — но лишь до определенного предела. И конструктивно. Я даже придумал, как «научить» этому негосударственную прессу. Хотя бы в одной газете должны были появляться острые, но не переходящие «грани дозволенного» статьи-подсказки, критикующие власть и как бы подсказывающие конструктивное отношение к трактовке принимаемых ею решений.

Такой газетой могла стать «Белорусская деловая газета», только-только набиравшая авторитет. В ней сотрудничали лучшие журналисты — Юрий Дракохруст, Роман Яковлевский, Александр Старикевич. Острая, но вполне адекватная позиция газеты свидетельствовала, что «БДГ» вполне пригодна для уготованной ей роли.

Издатель «БДГ» Петр Марцев предложил мне при знакомстве:

— Почему бы вам самому не попробовать что-то такое написать. Мы ведь с вами оба, кажется, филологи? 263

…Уже первая моя статья, вышедшая под псевдонимом «М. Ж.», с яростью обсуждалась в Верховном Совете, поскольку, мягко поругивая в ней Лукашенко, я накатил на парламент. Разумеется, особую ярость вызвало клозетное звучание моего псевдонима… Синицын тут же позвонил:

— Слушай, что там за писака такой объявился?

Я зашел и честно все объяснил.

— Смотри, Федута, доиграешься! — Синицын явно не намеревался оказаться в соучастниках моего проекта. — «Батька» уже дал команду разузнать, кто там такой смелый нашелся.

— «Батьке» я объясню, Леонид Георгиевич.

На следующий день я докладывал Лукашенко о работе управления. Доложил и о своей концепции. Умолчал только о своем авторстве.

— Понятно… — Лукашенко изображал полную доброжелательность — как всегда, когда решение им уже было принято и на человеке ставился крест. — Посмотрим, что из этого получится.

Уже через две недели, когда Виктор Гончар с размаха ушел со своего поста, концепция, как мне показалось, сработала. В комментарии говорилось, что Гончар совершил глупость, хуже — ошибку. Что ему нужно было работать, помогая президенту, — ради реформ, ради демократии и развития экономики… Вслед за «БДГ» отставку Гончара, как по команде, осудила едва ли не вся негосударственная пресса, о чем я с гордостью и доложил Лукашенко. Опять ни словом не обмолвившись о своем авторстве.

Как я сейчас понимаю, он уже знал, кто автор, и ждал от меня признания.

Но я был неопытным чиновником, мечтавшим о политике и своей самостоятельной роли в ней. Хотя бы о самостоятельной работе на своем участке. Мне казалось, что мы все делаем общее дело: направляем государство курсом демократии и должны друг другу доверять, радуясь многообразию оценок и суждений, плюрализму мнений и свободе высказываний. И Марцев, и все журналисты, с кем я общался, видели свою задачу именно в этом. А Лукашенко казался нам поначалу вполне перспективным гарантом демократического развития страны: ведь он-то пришел во власть из оппозиции и должен быть заинтересован в поддержке новых идей в обществе, в увеличении числа своих политических соратников. Сейчас, спустя десять лет, я вижу всю наивность и беспочвенность этих ожиданий. Я понял это раньше Синицына лишь потому, что по долгу службы «кувыркался» в «надстройке» — курировал идеологию, а Синицын занимался «базисом», где не все так сразу становится очевидным.

Мы искренне собирались строить новое здание — и Синицын, и Марцев, и чиновники, и журналисты — все вместе, хотя и по-разному. И вместе изобретали, каким оно должно быть.

Но мы были не нужны. В этом государстве уже был архитектор. И, в отличие от нас, он уже определился с его конструкцией.

Глава первая. Из самых благих побуждений

Зачем нужна власть?

Референдум и «конституционная реформа» 1996 года законодательно обеспечили возможность строить государство «по Лукашенко». По Конституции, принятой большинством населения, он получил полную власть.

Теперь он мог реализовывать все, что было задумано.

Но что было задумано? Был ли замысел? Знал ли наш герой, для чего нужна ему власть? Были ли хоть какие-нибудь намерения, в основе которых лежали бы его, Лукашенко, собственные представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо»?

Свидетельствует Леонид Синицын:

«Было ли изначальное понимание, чего мы хотели от власти? В начале было только четкое знание, что власть нужно взять, что она бесхозна. Было ощущение какой-то своей предназначенности и ясное понимание, как совершить революцию. Это действительно была революция. Ведь реально власть была взята очень маленькой группой людей, пальцев одной руки хватило бы, чтобы их пересчитать.

Самое трудное — это утро после победы. Вот тогда, видно, и проснулось какое-то понимание».

Синицыну вторит Петр Кравченко:

«Никаких четких, связных представлений о модели государства, о векторе развития у Лукашенко никогда не было. Он — природный интуитивист, интуитивно схватывает идеи, которые на слуху и популярны у народа.

Как политик, он родился не на трибуне Верховного Совета, хотя так часто говорят. Как политик он родился в шкловской бане, где голый, с тазиком, слушал полупьяных мужиков, которые резали правду-матку, и получал нужный заряд информации о том, чем люди живут, чем они недовольны. А уж после этого он выходил на трибуну парламента и резал эту банную "правду-матку" паркетным политикам Минска и Москвы. Говорил то, что народ хотел слышать.

Таким же интуитивным популистом он и остался, став президентом».

Об эклектике его экономического мировоззрения мы уже говорили. Рыночных идей он искренне не воспринимал; как человеку насквозь советскому, еще брежневских времен, ему ближе всего, конечно же, был «социализм с человеческим лицом».

Каковы же особенности этого социально-политического устройства?

Прежде всего, это соблюдение «совковых» минимальных стандартов в сфере социальных гарантий:

«Мы ввели социальные стандарты… Что это такое? Мы ввели планку на уровне советских времен, что будем все делать за счет бюджета, как вы говорите, бесплатно" 264.

«Свою социальную политику Лукашенко уместил ровно в пять слов: "Народу нужны чарка и шкварка". Умри — лучше не скажешь» 265.

Используя старую белорусскую пословицу о «чарке со шкваркой», он не имел, конечно, в виду, что только этим и ограничится рацион белорусов. Но основу благосостояния (в своем понимании) брался обеспечить: белорусы будут питаться небогато, но сытно 266.

Для этого нужно обеспечить каждого белоруса работой, оплачиваемой пусть и по минимуму, но регулярно:

«Те, кто сегодня хочет работать, может работать, стремится к этому — накормить свою семью, обеспечить себя, — они в нашей стране имеют постоянное место работы… Когда человек знает, что он каждое утро придет на работу и получит зарплату, а как вы видите, в нашей стране эта уже проблема снята, хотя, конечно, зарплата у определенных категорий людей желает быть выше, но тем не менее той проблемы с заработной платой, которая существовала даже три года тому назад в нашей стране, благодаря развитии) экономики нет» 267.