Лукашенко. Политическая биография - Федута Александр Иосифович (мир книг TXT) 📗

Лукашенко победил.

Скандалом больше, скандалом меньше…

Но этим дело не закончилось. Лучшая оборона — это наступление. Столь постыдный и мелковатый скандал должен быть поднят до уровня скандала принципиального. И в самый разгар конфликта Лукашенко отправляется на экономический форум в Кран-Монтано, причем с установкой на грандиозный скандал.

Аудитория была заведомо враждебна. Но Лукашенко спокойно переносит, что его, президента европейской страны, в лицо называют диктатором. Он даже доволен, потому что это оскорбление приходится как нельзя кстати: это прекрасный повод обратиться не столько к Западу, сколько к собственным «подданным», «авторитетно» — международная трибуна все же! — высказать свою версию происходящего:

«Резиденция посольства — это территория страны, которую представляет посол. Она неприкосновенна.

Этих цивилизованных норм мы никогда не нарушали и нарушать не будем. И то, что вас здесь вводят в заблуждение, будто мы "захватили" территорию посольств, — это заурядная ложь. Речь идет о временном жилье — об особняках и дачах, в которых жили послы, уехавшие для "консультаций". Вы являетесь приверженцами неприкосновенности собственности. Так вот, срок аренды у них давно истек, кроме представительств двух государств — России и США. Поэтому дипломаты этих двух государств имеют право остаться в "Дроздах". Все остальные переедут в новое комфортабельное жилье, которое построено по их же просьбе в самом фешенебельном районе Минска» 257.

Никакой срок аренды не истек, так что сведущим людям понятно, что президент Лукашенко попросту лжет.

Предположить, что все эти, мягко выражаясь, неточности, были от неведения, невозможно. Лукашенко ведь знал, о чем его будут спрашивать во время пресс-конференции, и, обвинив западных журналистов и организаторов форума в предвзятости и наличии двойных стандартов по отношению к Беларуси, сознательно шел на скандал. Не случайно во время проходившей в жесткой форме пресс-конференции он демонстративно покинул зал, а затем досрочно отбыл в Минск.

Теперь любые санкции, которые Европа может ввести по отношению к Беларуси, будут трактоваться не как реакция на нарушение белорусскими властями Венской конвенции, а как месть за «принципиальную» позицию президента в Кран-Монтано. Лукашенко ведь важно не то, что подумает Запад, а то, что скажет его электорат где-нибудь в Пуховичах или в Глубоком:

— Наш-то каков?! Не сробел!

— Как он их лихо отделал! Не покорился!

Избиратели из Пухович и Глубокого, не отягощенные познанием дипломатических конвенций, лукашенковское хамство воспринимают как нечто естественное:

— Не хотите нас признавать? А мы вас мордой в грязь!

— Не пускаете нас к себе? А больно нам это надо!

Так началась та личная изоляция, в которой оказался Александр Лукашенко после референдума 1996 года. Но Лукашенко полностью реализовал принцип Людовика XIV — «Государство — это я». И личная изоляция президента обернулась тем, что вся «республика оказалась в международной изоляции, она не признана в Европе, а в мире с ней решили "подружиться" лишь несколько диктаторских режимов» 258.

Наиболее ярким проявлением изоляции стало троекратно принимавшееся решение Европейского Союза об ограничении въезда на территорию ЕС высших должностных лиц белорусского государства 259.

У Запада оставалась лишь одна надежда: Лукашенко — это временно. В конце концов, все президенты приходят и уходят — по окончании срока полномочий.

Надежда была, прямо скажем, слабой. Привыкшие к определенным правилам игры, западные политики плохо представляли себе, с кем имеют дело. Лукашенко не вмещался ни в какие привычные рамки.

В какой-то момент он констатировал: «Так случилось, сегодня в Беларуси избрали президентом Лукашенко. Его наделили властью и требуют высочайшей ответственности буквально за все. Но это когда-либо кончится, понимаете?» 260

Поняли ли это его слушатели — неизвестно. Но он сам вдруг понял и ужаснулся.

Да, Лукашенко добился власти безмерной, но не бесконечной. Он не предусмотрел этого, перекраивая Конституцию. Тогда, в 1996 году, он думал, что двенадцать лет — это очень много. А оказалось — мало. Оказалось, что сделать свою власть еще и бесконечной сейчас ему мешает даже не вся Конституция, а всего лишь одна строка в ней: «Не более двух сроков…»

Конец первой книги

Молодежь шутит

Генералиссимус?

Книга вторая. Третий срок

Часть I. Дом, который построил «сам»

Едва расставшись с Администрацией президента, я стал обозревателем оппозиционной «Белорусской деловой газеты», то есть присоединился к критикам политики Лукашенко. Вернее, как выяснилось, я был в этом лагере, еще работая в Администрации. И вовсе не потому, что тогда я стремился как-то навредить Лукашенко и действовал против него, просто мои представления о политике власти заметно расходились с тем, что делал ее «высший носитель».

— Надо работать!

Так говорил Синицын каждый раз, когда я докладывал ему об очередной напасти, сваливавшейся нам на голову после новой президентской импровизации.

— Мы работаем, Леонид Георгиевич!

— Плохо работаете!

— То есть как — «плохо»?

— Не так работаете, как надо.

— А как надо?

Этого Синицын, похоже, не знал сам. Интервью и речи готовились. Справки по наиболее важным вопросам регулярно ложились на стол и самого Лукашенко, и всего руководства Администрации. Семь человек (включая технических сотрудников) — весь штат нашего управления — «пахали» круглые сутки. Какие претензии?

— Пойми: ты отвечаешь за гражданское общество! Где его поддержка?

Как ни странно, как раз в этом направлении работа шла, причем без всяких подталкиваний со стороны Синицына.

Попросился на встречу председатель Белорусского объединения военнослужащих Николай Статкевич 261. Вопрос у него был один:

— Лукашенко суверенитет сдаст?

— Нет, — не раздумывая, ответил ему я.

— Тогда мы будем его поддерживать.

Однако другие представители демократического лагеря не спешили оказывать содействие молодому главе государства.

Председателю Объединенной демократической партии Беларуси Александру Добровольскому я позвонил сам, чтобы договориться о встрече.

— Приезжайте к нам в офис, — ответил Добровольский и дал адрес.

В условленное время я приехал. Как оказалось, на заседание какого-то выборного органа ОДПБ: осторожный Добровольский решил подстраховаться и не вести никаких переговоров кулуарно. С добросовестностью бывшего школьного учителя я выпалил заготовленную тираду о необходимости сотрудничества, о том, как новая власть нуждается в интеллектуальной поддержке демократов.

Меня скептически выслушали, Добровольский поблагодарил и обещал, посоветовавшись с товарищами по партии, позвонить… На этом все и закончилось.