На правый бой - Аношин Иван Семенович (мир книг txt) 📗
На примере действий частей 4-й гвардейской стрелковой дивизии хорошо видно, как наши командиры, опираясь на опыт предыдущих боев, малыми силами побеждали более сильного врага. Именно на это нацеливали мы весь командно-политический состав.
К 14 часам 13 апреля, на седьмые сутки боев, стрельба затихла. Войска 3-го Украинского фронта полностью овладели Веной — столицей Австрии.
В приказе Верховного Главнокомандующего от 13 апреля 1945 года, посвященном этому событию, говорилось: «Войска 3-го Украинского фронта при содействии войск 2-го Украинского фронта после упорных боев сегодня, 13 апреля, овладели столицей Австрии — городом Вена, стратегически важным узлом обороны немцев, прикрывающим пути к южным районам Германии.
В ходе боев за подступы к Вене и за город Вену с 16 марта по 13 апреля войска фронта разгромили одиннадцать танковых дивизий немцев, в том числе 6-ю танковую дивизию СС, взяли в плен более 130 тысяч солдат и офицеров противника, уничтожили и захватили 1345 танков и самоходных орудий, 2250 полевых орудий и много другого военного имущества».
В день освобождения Вены я вместе с политработниками 4-й гвардейской армии находился в городе, в боевых порядках наступающих частей. Рушились здания, заминированные гитлеровцами, черные клубы дыма застилали улицы. Горел знаменитый Венский оперный театр. Советские воины тушили пожар.
Жители Вены были до крайности запуганы гитлеровской пропагандой. Фашисты пытались воспитать в людях ненависть к Красной Армии, к советским бойцам и командирам. Приведу один из характерных примеров, с которым мне пришлось столкнуться.
Проезжая по одной из улиц освобожденной австрийской столицы, я услышал истеричные крики. Приказал остановить машину и послал своего порученца майора Конина вместе с переводчиком и двумя бойцами выяснить, в чем дело. Вскоре Копии вернулся и рассказал, что кричали две женщины. Оказалось, что они, увидев советских бойцов, решили, что настал их последний час, что вот-вот последуют репрессии, о которых говорили гитлеровцы.
Переводчик разъяснил, что все это ложь и никто не собирается обижать мирных жителей, а советские бойцы зашли в дом, чтобы разминировать его. И действительно, вскоре саперы, так напугавшие австрийских женщин, стали выносить на улицу обезвреженные мины.
Особенно мрачное впечатление у меня осталось от набережных Дуная. Где бы мы ни выезжали на его берега, везде жестокие следы войны: газоны, тротуары — все перекопано, на мостовых зияют воронки, валяется битый кирпич… А над веселой от ясного весеннего неба водой торчат покореженные пролеты и полуразрушенные фермы мостов.
— А вон, Иван Семенович, целехонький мост. Красивый! — не удержался от восхищения майор Павел Романович Копин.
— Это Рейхсбрюкке — Имперский мост, — объяснил я.
— Австрия давно ведь республикой была, а вот с имперскими названиями не покончила.
— Теперь покончат, — сказал уверенно обычно молчаливый водитель, посмотрев на сидевшего рядом с ним Павла Романовича, и мельком взглянул на меня. Что, мол, я скажу.
— Это дело австрийцев, — сказал я назидательно. — Наше дело — добить фашистов, освободить от них австрийцев. А уж как называть мосты и улицы, города и села, какие порядки заводить у себя дома — это нас не касается. Это дело самого народа, и никто не вправе ему диктовать извне.
— Так-то оно так, — проговорил, не оборачиваясь, водитель. — Только ведь сколько крови пролили, сколько жизней положили за эти годы, а придут буржуи — опять могут за оружие взяться, великую империю строить…
— Теперь умнее будут, — ответил Павел Романович. — Подумают, прежде чем крикнуть «Дранг нах Остен».
Они замолчали, видимо надеясь услышать, что скажу я. Но я промолчал. Да и что мог сказать? Что и мне хотелось бы, чтобы тут пришли к власти наши братья по классу — рабочие и крестьяне? Только слишком мало на это надежды — компартия ослаблена, лучшие ее кадры уничтожены… А старые политиканы, как Карл Реннер, уже предлагают свои услуги, надеются заручиться нашей поддержкой, думал я. И придется поддержать Реннера. На этот счет Военный совет получил телеграмму с совершенно четкими указаниями.
Имперским мостом мы полюбовались только издали: по нему нескончаемым потоком шли войска — война продолжалась…
Падет Берлин — конец войне. Так, наверное, думал тогда каждый участник воины. Так думал и я, совершенно забыв о декларации Ялтинского совещания «Большой тройки», об обязательствах нашей страны перед союзниками.
Это — потом. А сейчас мы ехали с остановками по дымным от пожарищ улицам пятой по счету европейской столицы, освобожденной нашей доблестной армией за каких-нибудь восемь месяцев. Как много вместили эти трудные, бесконечно долгие восемь месяцев!
Но вот пришел в чужой, незнакомый город советский солдат, силой вышвырнул из него гитлеровцев, и сразу стала пробуждаться жизнь. На приветливых лицах горожан читаю не страх, не заискивание перед завоевателями, а благодарность и неподдельный интерес: какие они, эти русские большевики, которыми нас пугали нацисты?
А обыкновенные — не завоеватели, а освободители…
Наши войска делали все возможное, чтобы спасти красавицу Вену от разрушения. Вышибая гитлеровцев из города, они, рискуя жизнью, принимали меры к спасению того, что можно было еще спасти.
Никогда не забыть площадь Шварценберг. Когда мы въехали на нее, усыпанную битым стеклом и кирпичом, с полуразрушенными домами без окоп, у одного уцелевшего здания увидели походную кухню, окруженную оборванными худющими детишками. Это оказался батальонный повар рядовой В. Четвериков.
— Товарищ генерал, — объяснил он свой поступок, — дети же голодные… Наши солдаты так и сказали: покорми сначала их, а мы потерпим.
— Правильно сказали, — улыбнулся я и спросил, чем он их кормит.
— Рисовой кашей, — охотно доложил солдат и поспешил к своей кухне, где маленькие венцы терпеливо ждали своей очереди…
И невольно подумалось: до чего же гуманен нага советский человек! На его долю в этой войне выпало столько горя, что трудно представить. И все-таки он не ожесточился. Он лютой ненавистью ненавидел только фашистов, гитлеровцев, а к простым людям любой национальности, даже вражеского государства, питал чувства интернационализма, спешил им помочь чем только мог, хотя знал, что, быть может, нелегко, очень нелегко сейчас его собственным детям, голодающим в трудную годину войны. Ведь то, чем сейчас кормил он стариков, женщин и детей разграбленной фашистами Веды, давалось тяжелым трудом русских женщин, заменивших своих мужей у рычагов тракторов и штурвалов комбайнов, а то и впрягавшихся в плуги вместо лошадей.
И совсем не случайно нашу армию австрийцы назвали не только армией-освободительницей, но и благородной армией…
Вечером, когда вернулся на командный пункт фронта, с чувством огромной радости узнал, что получен приказ Верховного Главнокомандующего, в котором объявлена благодарность войскам, участвовавшим в освобождении Вены, и в Москве дан салют 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.
В ознаменование одержанной победы наиболее отличившимся соединениям и частям присваивалось наименование Венских.
Воины по радио слушали Москву, раскаты орудийных залпов и поздравляли друг друга с победой…
Указом Президиума Верховного Совета была учреждена медаль «За взятие Вены», которой награждались все участники операции.
На другой день на КП фронта прибыл Карл Реннер в сопровождении нескольких соратников. Когда ему сообщили о содержании телеграммы Ставки Верховного Главнокомандования, старый политик растрогался. Он искренне благодарил маршала Ф. И. Толбухина, генерал-полковника А. С. Желтова, в их лице советское руководство и всех советских воинов за избавление Австрии от немецко-фашистского ига. Воодушевленный полученной поддержкой, он изъявил желание обратиться к Верховному Главнокомандующему с личным посланием.
«Красная Армия застала меня и мою семью во время ее наступления в моем местожительстве Глогниц (вблизи Винер-Нойштадта), — писал К. Реннер, — где я вместе с моими товарищами по партии, преисполненный доверия, ожидал ее прихода. Местное командование отнеслось ко мне с глубоким уважением, немедленно взяло меня под свою защиту и предложило мне снова полную свободу действий, от которой я вынужден был отказаться с болью в душе во время Дольфуса и Гитлера. За все это я от своего имени и от имени рабочего класса Австрии искреннейшим образом покорнейше благодарю Красную Армию и Вас, ее покрытого славой Верховного Главнокомандующего…
