Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович
Наконец соглашение было одобрено радой всего ста голосами против семидесяти при множестве воздержавшихся. Его еще должно было утвердить центральное правительство. Хотя «министры доложили об этом правительству в Петроград по прямому проводу... подтверждение согласия, которого ожидали в тот же вечер, не прибыло».
В отсутствие четырех министров в Петрограде оставались четыре министра-социалиста (сторонники соглашения), четыре кадета (его противники) и трое колеблющихся. Все зависело от случая. Отсутствовавшим министрам пришлось срочно вернуться. В Петрограде эти четверо представили текст «декрета», согласованного с украинцами, предупредив, что они с огромным трудом добились его одобрения радой и что любые изменения к невыгоде Украины будут автоматически означать разрыв соглашения.
Кадетские министры расценили это как «грубое нарушение фундаментальных основ коалиции» и «явное доказательство невозможности ее дальнейшего существования» (Милюков). Демонстративная отставка четырех министров-кадетов вызвала большой шум в столице; на улицу вышли стихийные демонстрации с требованием передать власть Советам. Не меньшее возбуждение она вызвала и на Украине. Антикадетские чувства были там так сильны, что Украинскому комитету кадетов пришлось отречься от своих петроградских лидеров и заявить: «Создание единого органа местной власти на Украине возможно и желательно», в то время как «уход кадетов из правительства является необдуманным шагом, опасным для блага страны».
Партия Милюкова терпела одно поражение за другим. Даже ее внутренняя целостность оказалась под угрозой. Министрам-социалистам пришлось поставить Некрасова и Терещенко перед альтернативой: либо разорвать коалицию вообще, либо попытаться создать на базе левых кадетов и их союзников новую партию, которая могла бы плодотворно сотрудничать с демократией трудящихся. После долгих колебаний они заявили, что не смогут заручиться поддержкой никаких влиятельных групп.
Предложение было сделано не по адресу. Левую, но несоциалистическую партию мог бы создать только Керенский с активной помощью Некрасова, Терещенко и других. Но Керенский по каким-то непонятным причинам считал себя социалистом-революционером, и партия эсеров разделяла его иллюзию. В результате по мере развития событий ситуация становилась все более двусмысленной: Керенский и партия находились в постоянном негласном конфликте, но для многих Керенский был воплощением политики эсеров, и партия была вынуждена нести ответственность за все его «слова и дела».
Кризис коалиции, вызванный уходом кадетов из правительства из-за украинского вопроса, уходом представителя промышленных кругов Коновалова из-за политики в вопросах труда и ультиматумом князя Львова из-за аграрного вопроса, был полным. Центральный комитет партии кадетов поставил условие: либо повысить однородность правительства, либо отказаться от принятия решений с помощью голосования (поскольку кадетов в правительстве было меньшинство). Второе на практике означало, что кадетское меньшинство в каждом вопросе получало бы право вето.
После долгого правительственного кризиса Керенский пришел к выводу, что создать широкое коалиционное правительство с участием кадетов и торгово-промышленных кругов на узкой платформе революционной демократии невозможно. Он также наотрез отказался создавать унитарное правительство из одних трудовиков. Умеренные советские партии не отваживались создать собственное правительство. Им пришлось бы столкнуться с объединенной атакой всех буржуазных партий с беззащитным тылом, откуда в решающий момент могли нанести удар большевики с их безответственной демагогией.
Поэтому когда в Петроград прибыла новая делегация Центральной рады, в которую входили члены Генерального секретариата Украины, для конкретизации соглашения, она обнаружила, что все нужно начинать заново.
Автора соглашения Церетели больше в правительстве не было. Его отправили в отставку ради сохранения коалиции с кадетами (вместо Чернова, которым отказалась пожертвовать партия эсеров). На сцене вновь появилась кадетская «юридическая комиссия», которая хоронила все новшества. Решающий голос в ней принадлежал правоведам старой школы Кокошкину и барону Нольде. Как говорил Милюков, Кокошкин «старался насколько возможно исправить вред, причиненный России соглашением от 2 июля». Полномочия Генерального секретариата, регионального органа Временного правительства, были сильно урезаны. Он мог управлять неполными пятью губерниями вместо девяти. Заготовки, почта и телеграф, юстиция, железные дороги и война не подлежали его юрисдикции. Треть оставшихся портфелей следовало отдать неукраинцам. В экстренных случаях Временное правительство могло иметь дело непосредственно с местными властями, через голову Генерального секретариата. Кроме того, существовало множество других ограничений, мелких, но очень обидных. Иногда комиссия Временного правительства устраивала закрытые совещания, на которые украинские делегаты не допускались. «Было ясно, – докладывал Винниченко раде, – что некоторые министры провоцируют срыв переговоров». Однако у ведущих партий рады хватило политического чутья не доводить дело до разрыва между Украиной и остальной Россией в тяжелейший момент, когда последняя оказалась меж двух огней: с минуты на минуту мог вспыхнуть корниловский мятеж, а большевистский путч находился в процессе подготовки.
Рада утвердила для Генерального секретариата инструкции, которые остро критиковали даже те, кто проголосовал за их принятие. Украинские социалисты-революционеры назвали эти инструкции «позорным документом». Пленум губернского Совета крестьянских депутатов охарактеризовал их как «оскорбление демократии». Объяснения рады только подлили масла в огонь. Она заявила, что первоначальное соглашение было нарушено новыми требованиями, отражающими тенденции великорусского империализма; предоставив неукраинским национальностям непропорциональное представительство в органе региональной власти, Временное правительство подорвало единство украинской и неукраинской демократии.
Все усилия Церетели по умиротворению оказались тщетными. Но хуже всего было публичное доказательство того, что на слово Временного правительства полагаться нельзя. Его тактика всегда была одинаковой – шаг вперед, два шага назад.
Второй крупнейшей национальной проблемой после украинской была финская. При попытках ее решить каждое крыло Временного правительства тоже говорило на собственном языке.
Цензовое правительство с самого начала вступило в юридический спор с финнами: кто после падения самодержавия унаследовал права русской короны в Финляндии?
Согласно правому кадету Маклакову, «финны представили предложения, которые предусматривали передачу финскому сейму прав русского императора и великого князя Финляндского после отречения последнего... Это было логично, но на практике означало независимость как de facto, так и de jure. Кадеты этого не хотели и пытались доказать, что Временное правительство, признанное российским народом, унаследовало все права самодержца, включая его права на Финляндию».
Чем это можно было доказать? Тем, что Николай отрекся в пользу Михаила, а Михаил – в пользу Учредительного собрания? Тем, что князь Львов был назначен премьером Временного правительства по указу Николая II? Эти документы нельзя было считать законной основой власти Временного правительства – тем более что состав последнего несколько раз менялся. Если русский царь был одновременно великим князем Финляндским и если все совместные финско-русские отношения решались русским и финским законодательством параллельно, то тогда конец царского самодержавия означал и конец русско-финского двоевластия. Прерогативы русского царя могли перейти к Думе, к Учредительному собранию, к Временному правительству и вообще к кому угодно. В таком случае прерогативы великого князя Финляндского должны были перейти к финской стороне. Маклаков признает, что в юридическом смысле «закон был на стороне финнов; наши попытки доказать, что права великого князя Финляндского перешли к Временному правительству, не имели под собой юридической основы».
