Одри Хепберн – биография - Уолкер Александр (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Этот переезд, как оказалось, привел к значительным переменам в жизни. Дотти не оставил свой пост в римской клинике, а новое место жительства жены и детей означало, что они будут встречаться изредка. В газетах изображали Дотти этаким плейбоем-завсегдатаем ночных клубов, куда он наведывался, когда его жены не было в городе. «Это далеко не идеальная ситуация, – признавала Одри. – Мой муж привык то подниматься, то опускаться, так же, как и я. Мы как будто обречены быть навеки привязанными к аэропортам и самолетам».
Курт Фрингс прислал Одри сценарий. Он назывался «Возвращение Робин Гуда». Но как только Одри согласилась сниматься в фильме, он был сразу же переименован в «Робина и Мариан». В картине должны были принимать участие eщё два талантливых и популярных тогда человека – Ричард Лестер, eё режиссёp-постановщик, и Шон Коннери, который искал возможность сняться в ролях, подходящих для его возраста и позволяющих проявить чувство юмора и душевную теплоту. Незадолго до этого он закончил сниматься в фильме «Человек, который будет королем» в постановке старого знакомого Одри Джона Хьюстона. За роль Робин Гуда Коннери получил миллион долларов. Одри за роль Мариан – 760 тысяч долларов. Сюжет фильма был основан на романтической, но при этом вполне реалистической встрече стареющего Робин Гуда, утомленного крестовыми походами. страдающего подагрой, с девой Мариан, которая избрала для себя монастырскую жизнь и стала аббатисой.
Ричард Лестер приехал в Толошеназ, чтобы укрепить желание Одри вернуться в кино. «Как только мы пообещали ей снять фильм в течение летних каникул, и поэтому она может взять детей с собой в Испанию, а также заверили ее, что мы закончим съемки к началу школьного учебного года, нам больше не потребовалось никакого давления. Но eё нужно было успокаивать, говоря, что на экране она будет выглядеть великолепно. И это потребовало некоторых усилий. Ведь она не снималась целых восемь лет. Кино за это время сильно изменилось».
"Мне всегда было страшно начинать новый фильм, – признавалась Одри корреспонденту «Интернейшнл Геральд Трибьюн». – Я по складу личности интроверт, знаете ли. Мне всегда было трудно делать что бы то ни было на глазах у людей. А ведь игра – это совсем не езда на велосипеде, и вы никогда не можете быть уверены в том, что полностью не утратили навык.
Даже при условии неплохого сценария, хороших актеров и режиссёpа, мы всегда остаемся один на один с собой".
Лестер стал свидетелем этого «одиночества» в той самой трогательной форме, когда Одри полетела в Лондон, где шили для нeё костюм. «Ее костюмы для этого фильма делала Ивонна Блейк, – рассказывает режиссёp, – или, точнее, eё костюм. В этой картине на ней была одежда одного стиля – облачение матери-настоятельницы. Оно изготавливалось из того же материала, который используется для рабочих перчаток, грубого и жесткого, а Ивонна, кроме того, выбивалась из сил, чтобы придать одежде средневековый облик, сшивая его костяными иглами. Я видел, как Одри набросила его на себя, подошла к зеркалу и с надеждой, что его можно хоть немного усовершенствовать благословенными ножницами Живанши, начала приподнимать, подворачивать его так и этак. Но в конце концов она смирилась с его непослушной формой. Одри всегда была молодцом. После того, как она занимала первое место в списках самых изысканно и модно одетых женщин мира, теперь в фильме Одри оказалась в одеянии, напоминавшем огромную перчатку».
Но больше всего актрису беспокоило то, как она будет выглядеть на экране. Ее всегда это беспокоило, но многого она уже не знала, многого из того, что изменило представление о том, как звезды должны выглядеть перед кинокамерой. Теперь кинокамера не всегда проявляла благоговейное почтение, как это было раньше. Она побеседовала с Денисом 0'Деллом, продюсером фильма. Тот, в свою очередь, поговорил с Дэвидом Уоткиным, оператором, и тот посочувствовал Одри, однако ей было сказано, что у нeё ничего не остается, кроме как положиться на саму себя.
Второй заботой Одри была продолжительность съемок. Она и думать не могла о расставании с детьми. "Она слышала, что я работаю быстро, – рассказывал Лестер, – и это помогло уговорить ее. Мы сделали фильм практически за шесть недель. Когда на место съемок в Испанию приехали Шон и Лука, мать в своем жестком, тяжелом облачении настоятельницы не произвела на них заметного впечатления. Гораздо больше Луку восхитили луки и стрелы, а также испанский замок XII века, превращенный в крепость ноттингемского периода. «Почему папа не играет Робин Гуда?» – спросил Лука. «Потому что у него нет подходящего костюма», – ответила Одри.
Андреа Дотти же в это время был не прочь окружить себя отрядом «вольных стрелков». Не успела Одри начать сниматься в фильме, как до нeё дошли шокирующие новости о поведении eё мужа в Риме. Однажды, когда eё «дорогой доктор Килдар», как Одри прозвала его, был в каких-нибудь ста метрах от дома, четыре человека в плащах попытались затащить его в «мерседес», стоящий у тротуара. Он начал сопротивляться. И пока со множеством синяков и порезов он лежал на земле, закрыв лицо руками, охранники из расположенного неподалеку египетского посольства избили напавших на него террористов. Выйдя из больницы, Дотти попытался связаться с Одри по телефону, стараясь упредить журналистов с их версиями происшедшего. Этот эпизод укрепил решимость Одри сделать Толошеназ их главным семейным убежищем.
Фильм «Робин и Мариан» давал Одри возможность вернуться в кино. А кроме того, была привлекательность в самом повествовании о двух уже немолодых людях, когда-то разлученных судьбой и теперь пытающихся прожить свою жизнь заново и так, чтобы старость не одержала победу. Она почувствовала, что этот фильм был каким-то водоразделом в eё собственной жизни. У нeё в темно-каштановых волосах появились седые прядки. Красота eщё не оставила ее, но кожа на лице казалась уж слишком туго натянутой. Ходили слухи, что она сделала пластическую операцию, но Одри это отрицала. Готовясь к роли Мариан, она сменила прическу. В прошлом остались и стрижка «под мальчика», и укладка. Их место занял стиль из «локонов и колечек», придуманный модельером Серджо из Рима. «История любви зрелых людей» – так кратко она определила суть фильма интервьюерам, которым удавалось прорваться на съемочную площадку. По просьбе Лестера актриса опять стала встречаться с журналистами во время съемок. Это тоже был признак перемен: теперь судьба фильма больше, чем в прежние годы, зависела от рекламы.
То, как Одри выглядела, вполне совпадало с тем, как она себя чувствовала. Счастливой, по eё словам. В глубине души она была рада, что Шону Коннери наплевать, молода она или нет. Ему было сорок шесть, то есть на год меньше, чем Одри, но выглядел он лет на десять старше. «Кости хрустят в фильме и у меня в ногах, – признавался Коннери. – Этот Робин пытается быть молодым революционером в возрасте пятидесяти лет, но у него ничего не выходит». Вся сила Одри уходила на борьбу с жарой, а не с ноттингемским шерифом. Она сидела в тени, терпеливо ожидая своей сцены. «Я потею. Это у меня eщё с того времени, когда я занималась танцами».
Лишь благородство Коннери позволило согласовать их разные подходы к подготовке роли. «Ему нравилось, когда работа шла быстро, – вспоминает Лестер, – он с радостью будет играть ту или иную сцену без всякой репетиции. Одри же предпочитала хорошенько выверить все заранее, а затем отделаться от проработанной сцены как можно скорее за один или за два дубля. Нам пришлось искать что-то среднее. Шон вел себя на репетициях как настоящий джентльмен». Но как только начиналась съемка, все шло очень быстро. Одна из причин этою «ускорения» была в том, что Лестер – один из немногих режиссёpов – стал использовать несколько камер. Одна снимала общий план, вторая – средний, избрав в качестве центра кого-либо из актеров, третья снимала крупные планы. Одри нововведение Лестера помогало сохранить спонтанность в игре. И ей действительно это нравилось, но до определенных пределов. Одри с тоской вспоминала, как в былые годы вокруг нeё суетилась вся съемочная группа. «Конечно, это значило, что на нeё уже более не обращают того внимания, к которому она привыкла, – рассказывает Лестер, – и некоторое eё напряжение из-за этого вполне объяснимо. Более того, по окончании съемочного дня мы не просматривали отснятый материал. Он редактировался в течение съемок. Одри к этому тоже не привыкла».
