Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна
Во-первых, у нас не было детей. Во-вторых, Лапа оказался большим ветреником, с чем мне пришлось смириться. Правда и я не отказывала себе в удовольствии иногда развлечься, но голову не теряла. Лапа же иногда заходил слишком далеко. Однажды я заглянула к нему на работу в сторожевую будку (он руководил службой безопасности на рынке) и застала его в объятиях директорши рынка. В окружении светящихся телеэкранов наружного наблюдения они занимались любовью!
Я, конечно, пыталась бороться за свою семью, но директорша оказалась круче. Однажды она увезла моего Лапу к себе на дачу, и больше он не вернулся домой. Я осталась у разбитого корыта: ни мужа, ни ребенка. А тут еще и рынок закрыли, так что еще я потеряла и работу.
* * *
Что-то опять не сложилось. Как ни крути: хоть ублажай мужиков, хоть под башмаком держи – итог один. Они все равно вывернутся, себе на пользу твое присутствие обернут. Тьма за окном снова стала кромешной, огоньки исчезли. Засвистел ветер, зажатый между нашим поездом и встречным. Удвоенный двумя составами грохот напомнил мне судьбу Анны Карениной. Она смогла! А я? Что, если выпрыгнуть на всем ходу и кинуться под колеса встречного, ломая голову и шею? Я обхватила руками свои плечи, будто удерживая себя от безрассудного шага. Нет, жизнью нельзя бросаться. Это страшный грех!
Но…. Может необязательно связывать свою жизнь с кем-то, искать свою половинку? Ее не существует. Это миф, выдумки поэтов. Жить одной, счастливо и свободно, что может быть лучше. Правда, я так и так остаюсь сейчас одна, и время мое упущено. Сорок лет, а я все на старте. Госпожа Судьба, дай мне еще одну попытку!
4.
В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко, с незнакомыми мне людьми. Позади два курса института, но я уже определила цель своей жизни. Аспирантура, хорошая работа, самостоятельность. Девчонки в группе уважают меня, ценят за независимость суждений, хотя немного сторонятся. Я для них – не от мира сего. Ну и пусть, у меня своя дорога. Гадостей я никому не делаю, чужих парней не отбиваю, но и в свою жизнь вмешиваться не позволю. Сейчас моя основная задача – учеба, мужчины мне не нужны. Дорожные знакомства я и вообще презираю, там никогда правды о человеке не узнаешь. Наплетет о себе с три короба – и не проверишь!
Сейчас в купе нас только двое: я и измученная бесконечным вязанием усталая женщина. Не спит, не ест, даже в туалет, не замечала, когда ходит. В очередной раз распустила она свое изделие и чуть не плачет, шарфик не удался, петли вытянуты неровно. Не умеет вязать, уж и не бралась бы! Впрочем, до нее мне нет никакого дела.
Я высвободила из-под резинки свои волосы и расчесываю их перед зеркалом. Волосы у меня красивые: густые, каштановые, чуть ниже плеч. Я, вообще, своей внешностью довольна. Лицо – то задумчиво-серьезное, то приятно-насмешливое. Подруги считают, что я перед зеркалом тренирую его выражение, настолько оно изменчиво. Но они не правы. Просто внешность моя определяется настроением и требованием момента. Когда я сдаю экзамены: волосы заплетены в короткую, но толстую косу, лоб слегка нахмурен, в глазах сосредоточенность – какой препод не поставит мне «отлично»! Правда, и знания мои всегда на уровне.
Вечеринка – другое дело. Волны взбитых волос струятся по спине, достигая лопаток. Изящный макияж, прикид соответственный – прямо модель с обложки модного журнала. Впрочем на вечеринках я бываю редко, если только на чей-нибудь день рождения. На дискотеки и вовсе не хожу.
Попутчики в купе мне попались неважнецкие. Кроме женщины с вязаньем со мной едут еще спортсмен с одной извилиной и унылый вдовец. Оба на стороне время проводят. Спортсмен в соседнем вагоне, со своей братвой выпивает – вряд ли они при таком режиме хороших результатов добьются. Вдовец в вагоне-ресторане весь день сидит. Наверно, невесту себе высматривает. А супружеская пара на боковых местах вообще смех вызывает. Муженек, по прозвищу Лапа, вокруг своей половины вытанцовывает, пока она рядом. А, едва она отлучилась, он мне стал двусмысленные знаки подавать. Оттого я и не жалую мужскую братию, что все они сволочи.
Я продолжила расчесывать волосы. Закрутила их в замысловатый пучок, укрепила резинкой – красоваться здесь не для кого и нечего. Снова обратила свой взгляд на вязальщицу. Все-таки любопытно, для кого она так старается:
– Извините. Я гляжу на вас всю дорогу. Вы то плетете, то распускаете свою пряжу. Не хотите передохнуть, чаю попить? А то корпите, как Мойры над своей пряжей.
– Мойвы? – повторила за мной женщина. Она, оказывается, не глухонемая. И слышит, и говорит, – мойвы, мойвы… Нет, не хочу.
Потеряв надежду разговорить нелюдимую попутчицу, я стала пить чай в одиночестве. Кстати, и не заметила, когда проводник принес очередной стакан.
И снова я лежала на своей верхней полке, глядя в потолок и повторяя по памяти греческие слова. К окончанию института я решила выучить этот редкий язык, чтобы не иметь конкуренции и возить за границу туристов. Еще я подумываю об аспирантуре.
В конце того путешествия я осталась в купе одна. Остальные сошли на промежуточных станциях. Даже вязальщица не доехала до моря. Уже на подъезде к конечной станции в купе заглянул студент-проводник и спросил, не могу ли я порекомендовать ему приличную хатку на пару дней у моря. Ему хотелось бы покупаться всласть, пока поезд вновь не отправится на Север.
Но я сказала, что благотворительностью не занимаюсь, сама еду к чужим людям.
Отдохнула замечательно. В доме подруги я не знала никаких забот. Ее мать и готовила, и убирала, и в магазин за продуктами ходила. Мы же с подружкой целыми днями на пляже валялись, вечера проводили в кафешках, иногда к нам подсаживались парни. Подруга моя вскоре от меня отделилась: попала под чары местного красавца, я же сохранила независимость, о чем ни капли не жалею.
Через год были еще каникулы – тоже безмятежные и пустые. Потом еще одни. Затем их сменили отпуска. Обычно я брала их зимой. Летом у экскурсоводов – самая горячая пора, работы много. Я владела и греческим, и английским, потому на меня всегда был спрос. Я работала с туристами несколько лет, но потом стада необразованных, глупых людей стали меня раздражать. У меня была ученая степень, я много знала и много чего могла рассказать своим экскурсантам. Но их не интересовали ни тонкости архитектурных стилей, ни истории стран и городов, а только байки и анекдоты об именитых особах.
Я ушла в издательство, стала работать с рукописями, а не с людьми.
Подруги одна за другой выходили замуж, рожали детей, губили свои жизни у плиты и стиральной машины. А я вдруг обнаружила, что перспективы у меня никакой, даже деньги перестали радовать. Мужчина, который посещал меня по средам, помирился со своей женой, покаялся перед нею и расстался со мною. Но, возможно, он нашел любовницу помоложе. А мне теперь и в театр сходить не с кем, разве что с разведенными приятельницами. Да и те вот-вот станут бабушками, и снова уйдут от меня в свой личный мирок. И опять моим уделом станет одиночество.
* * *
Поезд летел в ночи. Густой темный лес, подступивший к железнодорожному полотну казался сплошной темной стеной. Лишь изредка в разрыве лесной полосы мелькали едва заметные огоньки. И тусклый огонек светил под потолком моего вагона. Запутавшись в своих воспоминаниях, я уже не различала, что было на самом деле, а что я пыталась вообразить. Даже в фантазиях не получалось сложить для себя складную судьбу – что за проклятие! Я перебрала всех мужчин, встреченных мною на жизненном перекрестке. Мысленно я усадила их в один вагон, хотя наше знакомство и встречи случались в разных местах. Но правдой было то, что однажды я впервые самостоятельно ехала на юг в плацкартном вагоне.
Удивительно лишь то, что мне в голову с такой настойчивостью лезет эта пряха Мойра, тянущая нити моей судьбы. При каждом воспоминании появляется босоногая пассажирка-вязальщица, очень на нее похожая. Уж не схожу ли я с ума? Хотя, думаю, пока дело до этого не дошло, но утомилась я порядком, да еще замучила себя тщетными сожалениями о прошлом. Все возможности упущены, и поздно искать счастья.
