Софья Васильевна Ковалевская - Полубаринова-Кочина Пелагея Яковлевна (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Отметим, наконец, что в рецензии на драму «Посадник» Ковалевская подробно обсуждает вопрос об исторических пьесах и отстаивает законность этого жанра, несмотря на практическую невозможность полностью проникнуться духом эпохи.
К 1876 г. относится одно общественное выступление
В. О. Ковалевского в газете «Новое время» [64, с. 339]: он написал воззвание о помощи братским славянским народам, сражавшимся за освобождение от турецкого ига. В нем предлагаются меры по организации славянского комитета для сбора средств среди самых широких слоев населения. С. Я. Штрайх считает, что это воззвание было составлено при участии Софьи Васильевны [64, с. 5].
В литературных произведениях Ковалевской специальный интерес представляет их автобиографичность и отражение в них ее общественных взглядов. С детства она живо откликалась на общественные явления. В повести «Нигилистка» она говорит о девочке (несомненно, этб была сама Софья Васильевна), слушающей рассказы крепостных, обсуждающих слухи о предстоявшем освобождении от крепостной зависимости, и узнает многое о действительном положении народа. В юности Соня находилась под сильным влиянием сестры Анюты, увлекавшейся нигилистическими идеями. Страннолюбский прививал ей просветительские взгляды шестидесятников. Владимир Онуфриевич, побывавший в отряде Гарибальди, ведший знакомство со многими революционерами и оказывавший им помощь, вводил Софью Васильевну в этот круг.
Во время пребывания в Парижской Коммуне Ковалевская не была ее непосредственной участницей, но ее симпатии были на стороне коммунаров. Она рассказы¬
217
вала Лине-Шарлотте Леффлер, с каким трудом они с Владимиром Онуфриевичем добирались до Парижа: часть пути прошли пешком, затем проплыли на лодке по Сене, рискуя быть расстрелянными. В Париже Соня дежурила в госпитале вместе с коммунарками, среди которых были русские. Потом Ковалевская собиралась описать, как, «пока бомбы падали и все новых и новых раненых приносили в госпиталь, девушки шепотом обменивались воспоминаниями о прошлой жизни, представлявшей такую глубокую противоположность настоящей» [96, с. 121].
Под какими же влияниями находилась Софья Васильевна в начале 80-х годов, когда она жила то в Париже, то в Берлине?
В начале 80-х годов, оказавшись в Париже, Ковалевская встретилась с Петром Лавровичем Лавровым, старым другом семьи Корвин-Круковских, в 50-е годы бывшим профессором математики и посещавшим мать Софьи Васильевны. Теперь он стал эмигрантом, революционным деятелем, приверженцем террористической тактики в борьбе с русским самодержавием. В 1881 г. с П. Л. Лавровым познакомился немецкий социал-демократ Георг Фольмар, до конца 1880 г. бывший редактором журнала «Социал-демократ». С ним и с польской революционеркой Марией Янковской Ковалевская познакомилась у Лаврова. С Лавровым в контакте был и зять Ковалевской Жаклар, и другие члены Парижской Коммуны: Брасс, Малой, Лиссагаре.
У Софьи Васильевны быстро установились хорошие отношения с Фольмаром, в 1882—1883 гг. она вела с ним оживленную переписку [217]. В эти годы Фольмар пользовался репутацией стойкого революционера (впоследствии стал оппортунистом).
Ковалевская, наблюдавшая за жизнью .эмигрантов, пишет Фольмару 2 апреля 1882 г. по поводу I Интернационала, прекратившего свою деятельность: «Не думаете ли Вы, что настало время, когда надо вновь вызвать к жизни подобное учреждение, только с более строгой организацией и с более определенными целями? Я утвердилась в этих мыслях, наблюдая нашу русскую эмиграцию, погибающую из-за отсутствия деятельности. И тем не менее не думаете ли Вы, что эта эмиграция при ее (неоспоримой) всем известной энергии могла бы при хорошем руководстве оказать ценные услуги также и здесь, в Западной Европе? Я часто фантазировала на эту тему за
21§
последнее время, хотя и боюсь, что Вам, активному участнику в борьбе, мои фантазии покажутся крайне непрактичными!» [64, с. 262].
В письме от 4 мая 1882 г. Ковалевская посвящает Фольмара в свои размышления о том, можно ли заниматься научной деятельностью, представляющей интерес лишь для узкого круга людей, в то время как, если открыть глаза на мир, то «возмущение несправедливостью, которую видишь всюду вокруг себя, станет так велико, что все интересы побледнеют перед интересами великой экономической борьбы, развертывающейся перед нашими глазами, а искушение самому встать в ряды борцов станет слишком сильно». Далее она говорит, что до последнего времени отдавалась науке; в эпоху Парижской Коммуны она была еще слишком молода и слишком сильно влюблена в свою науку. «Я сама, правда, считала себя за социалистку (en principe и с некоторыми оговорками), но должна Вам признаться, что разрешение социального вопроса казалось мне слишком далеким, неясным и не заслуживающим того, чтобы серьезный ученый, у которого есть дела поважней, посвятил ему себя целиком» [64, с. 263].
Однако после пяти месяцев пребывания в Париже, когда Ковалевская познакомилась с социалистами разных национальностей, в ней произошла перемена. «Задачи теоретического социализма и размышления о методах практической борьбы так сильно и упорно заняли меня, что я лишь с большим трудом могу заставить себя думать о своей работе, так далеко отстоящей от жизни. По временам я не могу избавиться от мучительного сознания, что все то, чему я отдала все свои мысли и способности, представляет интерес только для немногих, тогда как каждый обязан свои лучшие силы посвятить служению массам» [64, с. 264].
Часто пишут, что Ковалевская была утопической социалисткой. Думаю, что это неверно. Она примыкала к социал-демократам того времени, по крайней мере Г. Фольмар, бывший лидером социал-демократической партии Германии, считал ее «своей». Он пишет, что Ковалевская «была убежденной социалисткой», и во время жесточайшего террора исключительных законов путь «вел ее нередко от чествующего ее официального общества к затравленным социал-демократам, с которыми она была дружна» [185, с. 845].
219
Невольно возникает вопрос: каким путем пошла бы Ковалевская, если бы не встретилась с Г. Миттаг-Лефф- лером? Ведь среди социалистов, кроме Фольмара, ока^ зывавшего сильное влияние на Ковалевскую, были еще лица, ставшие ее большими друзьями: Мария Янковская и Жозеф Перотт.
Мария Янковская, по второму мужу Мендельсон, была дочерью богатого помещика Киевской губернии [218] поляка Винцентия Залеского, русские называли ее Марией Викентьевной. В 16 лет, по воле отца, она вышла замуж за Владислава Янковского, также богатого поляка из Ходорова, Каневского уезда, Киевской губернии. Большое влияние на нее оказало знакомство с Людвигом Ва- рыньским, деятелем польского социалистического движения, основавшим в 1882 г. первую революционную партию польского рабочего класса «Пролетариат». В 1883 г. он был арестован и через шесть лет умер в Шлиссельбург- ской крепости.
От Варыньского Янковская узнала об идеях социализма, была ими захвачена, стала читать Прудона, Стюарта Милля, жадно собирала сведения о Парижской Коммуне. Однажды она села в поезд и поехала в Женеву искать «президента Интернационала». Встретившись с членом Интернационала, она сказала, что хотела бы вступить в Интернационал и чем-нибудь помочь рабочему движению. «Как, в этих кружевах и шелку?» — спросил ее собеседник. Она покраснела и почувствовала себя глубоко несчастной. Однако ее приняли в члены Интернационала, и она ринулась в польское социальное движение, помогая ему также значительными денежными средствами.
В 1880 г. Янковская принимала участие в нелегальных собраниях варшавских социалистов, и царская полиция начала ее разыскивать. В августе 1881 г. она вела социалистическую пропаганду, а 12 сентября была арестована вместе со Станиславом Мендельсоном. Ее перевезли в Познань, где она сидела в следственной тюрьме, а 20 февраля 1882 г. была приговорена, с зачетом предварительного заключения, к трем месяцам тюрьмы. Ей оставался только месяц до выхода из тюрьмы, но суд передал ее царским властям. Благодаря хлопотам родственников она была освобождена, после чего уехала за границу В 1889 г. (через несколько лет после смерти
