Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна
В наказание за мою строптивость, сестра перевела меня в изолятор, поселила в одиночке, снаружи заперла на ключ. Однако не забыла сообщить на пищеблок, чтобы мою порцию мне доставляли и туда. Для чего в двери было проделано маленькое окошко.
Так я до сих пор в этом изоляторе и живу, если помните, вначале я сказала, что началась эта история пять лет тому назад. С любимым я так и не смогла связаться, поскольку медсестра, закрывая меня, отобрала мобильник. И саму ее я больше не видела – скорей всего, она ушла сразу в отпуск или уволилась, а про меня забыла. Я пыталась передать на волю весточку, когда в окошко двери мне просовывали миску с едой, но дверца быстро захлопывалась, потому что персонал боялся инфекции, боялся заразиться.
Вначале мне было смешно, что я попала в такую ситуацию, я даже составила инструкцию для посетителей, как проникать в больницу, если не впускают. Но теперь мне не до смеха, ведь меня превратили в песчинку огромного контингента больных, а значит лишили права голоса. Больные в больнице бесправны, особенно те, кто лечится бесплатно. И выбраться из массы уже не получается.
* * *
Терапевтическое отделение через два года после того, как мнимая больная оказалась в заточении, перепрофилировали для лечения психических пациентов, и часть больных из тех, кто вовремя не выписался, попали на баланс нового учреждения. И многие, как героиня рассказа, так и не поняли, где оказались.
Еще один шанс
Повесть
1.
В купе поезда дальнего следования я оказалась одна. В это время года, на исходе осени, люди предпочитают сидеть дома, но мое путешествие было вынужденным. Оскверненная любовь, порушенная семья, разбитая жизнь – все это, вместе взятое, подтолкнуло меня в дорогу. Куда я еду? Зачем? Колеса вагона ритмично постукивают на стыках рельсов: «Од-на, од-на, одна-на-на». На столике лежал прозрачный контейнер с завтраком – обслуживание в пути было на высоте, но есть мне не хотелось.
Я сидела у столика, и мой единственный друг, старый чемодан из натуральной кожи, слегка ударялся о мои колени. Надо бы убрать его в рундук, но удобнее, когда все под рукой. Да и лежит в нем одно барахло. Унесут, и ладно. Теперь, когда вся жизнь полетела под откос, время ли думать о таких мелочах? Развела в стороны фирменные занавесочки на окне, но за окном нависла непроглядная ночь. Даже мелькание пейзажа не замечалось. В темном стекле отражалось мое собственное лицо, и на нем пугающе чернели глаза, нарисованные ночным туманом. Вообще-то, глаза у меня слегка разные по цвету: один карий, другой зеленоватый. В юности я стеснялась этого несоответствия, однако мужчины находили в нем определенное очарование. Стоп. О мужчинах я запрещаю себе думать. Лучше немного почитаю.
Я достала из чемодана купленную на вокзале книжку «Мифы древней Греции» – специально выбрала сказки, чтобы отвлечься – и, вытянувшись на полке, погрузилась в чтение. Пролистала несколько страниц, но думы о собственной жизни неумолимо вытесняли похождения мифических героев. Мысль о неправильно сделанном двадцать лет назад выборе не давала мне покоя. Я связала свою жизнь с этим негодяем, когда вокруг было столько хороших парней. И ведь все началось тоже в дороге. Тот поезд не был ни фирменным, ни скорым. Это сейчас я еду с комфортом, но одна. А тогда в переполненном плацкартном вагоне вокруг меня кипела жизнь.
* * *
Я впервые ехала в поезде дальнего следования, хотя была уже взрослой девочкой – закончила второй курс института. Нам подали дополнительный состав с плохо убранными вагонами и неисправными форточками, но в разгар сезона и этот поезд брали штурмом. Мое место – на верхней полке.
Поначалу я чувствовала себя неуютно от столь близкого соседства с посторонними людьми и затаилась на своем месте. Прежде я проводила свои каникулы на даче у бабушки с дедушкой – там простор и свобода. Хотя и на даче, и дома я всегда под строгим надзором. Мама требует, чтобы я приходила домой не позже одиннадцати, я должна ее знакомить со своими друзьями и прочее, прочее. Поэтому я вообще сижу дома, и мальчиков у меня тоже нет. Да и кто обратит внимание на меня, незаметную мышку с хвостиком на затылке и выпуклым прыщавым лбом, даже не прикрытым челкой. Только когда кому-то нужны конспекты, вспоминают обо мне. Хорошо, что у меня появилась хоть одна подружка – с ней вместе мы готовимся к семинарам. Именно эта девочка, чьи родители живут у моря, и пригласила меня к себе.
Я прижалась спиной к стенке вагона и сверху поглядываю на своих попутчиков. На меня никто не обращает внимания – лишь иногда вскинет взгляд в мою сторону чудаковатая тётя без возраста, сидящая внизу напротив. В ее облике полная отстраненность: занята своим делом – как поезд тронулся, так и машет спицами безостановочно. Спину держит прямо, лишь голову слегка склонила над вязаньем, волосы, присобранные лентой убраны назад. С глубоким вырезом бледно-серое платье, почти до пят. Из-под кромки подола видны ступни босых натруженных ног. Она что, не соображает? Ведь на полу – сор и крошки. Разгильдяй-проводник только вид сделал, что подмел – разогнал пыль по углам.
Пожилой мужчина, на полке под моей, сидит у окна, видно, дремлет: никаких движений. При посадке он помог мне убрать чемодан на багажную полку, но разговаривать нам было не о чем. Вид у него простовато-деревенский: белая в полоску рубашка, застегнутая на все пуговицы, но галстука под воротником нет. Темный старомодный пиджак он сразу снял и повесил на вешалку. Вот он зашевелился, достал книгу, выложил на столик, склонился над ней – розоватая плешь светится сквозь редкие, гладко зачесанные волосы. Трудно себе представить более скучную внешность. Этот мужик похож на военрука в нашем институте. Может, он деревенский учитель?
Место на второй полке напротив пустует уже второй час, а жаль. При посадке шикарный парень, рост обалденный, как у баскетболиста, забросил на свое место какие-то мешки и коробки и сразу куда-то исчез. Где же он?
Тощий паренек-проводник, небрежно бренча стаканами, снова остановился у нашего купе. Поезд кинуло в сторону, брызнул кипяток на мою голую, как и у вязальщицы, пятку, торчащую в проходе. Я ойкнула, вытаращив глаза от испуга, подтянула ногу под себя. Парень со стаканами замер, видно испугавшись моего вскрика, даже не извинился, невежа. Нам не слишком повезло с этим оболтусом, летом в проводники берут кого ни попадя. Сделав еще шаг, он поставил стаканы на матово-коричневый столик и повернулся к тем, кто ехал на боковых местах. Похожий на деревенского учителя пассажир стал раскладывать рядом со стаканами свои припасы. Но тетка с вязаньем не прервала своей работы, а лишь подкатила поближе к себе клубки разноцветного шелка. Впервые я видела, чтоб вязали не из шерсти. Мне не хотелось распивать чаи в компании со старым занудой, и я осталась лежать на своей верхней полке. Но тут в наше купе влетел до сей поры отсутствующий «баскетболист» и тоном, не терпящим возражений, он приказал проводнику:
– Постой, друг, поставь еще два стакана. Чай с лимоном для меня и для девочки, – он кивнул в мою сторону.
Я быстро соскочила вниз. Пристроились рядом с «баскетболистом», отодвинув вязальщицу на самый край. Она безропотно потеснилась. «Учитель» быстро выпил свой чай и куда-то вышел. А я достала припасы, заботливо приготовленные мне в дорогу мамой, и мы принялись поедать их с «баскетболистом», запивая душистым чаем. Мне не приходилось задумываться, о чем говорить с моим красивым попутчиком. Он без умолку болтал сам. Оказалось, он и впрямь спортсмен, правда занимался не баскетболом, а греблей на шлюпках, тоже командный вид. А сейчас ехал с товарищами на летние сборы, в то же местечко на берегу моря, что и я. Но билетов в один вагон им в кассе не хватило, и мой спортсмен оказался вдали от своей команды, в нашем купе.
