Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна
Ныне одинокая наблюдательница в дешевых кроссовках уже не смогла бы даже вскарабкаться на коня, да никто уже и не ожидал от нее таких подвигов.
Бывшая наездница знала, что никому не нужна. У неё не было достойной работы, а служба с нищенским жалованием тяготила её. Не было семьи или хотя бы друга, способных понять и поддержать ее. И не так давно ушла от неё в иной мир мама. Все, все ушло. Она осталась совсем одна.
Ветер занес в глаз зрительницы, под черные очки, песчинку с манежа. Она мазнула нежным пальцем уголок глаз – лезет всякая ерунда! «Из-под копыт топот, пыль летит, из-под копыт топот», – утрированно шевеля ртом, пробормотала она скороговорку. Этим нелепым творением ума отшельница попыталась прекратить подспудно звучащую песнь сердца. Расхлюпилась, понимания ей давай, может, еще и рыцаря на белом коне для утешения? Хотя на что он мне? Я уже разучилась любить, и мужчины так неверны. Непроизвольным движением она облизнула пересохшие губы и тотчас ветерок пробежался по ним, раня холодком забытых ласк. А вдруг нашелся бы чудак, увидевший во мне ту, что так уверенно держалась в седле, что была так стройна и красива? Неужели криво сросшаяся после перелома нога да надорванное ухо – это приговор? Шрам на сердце отсек воспоминания.
Солнце скрылось за лесом. Пурпурное зарево пожаром осветило гаснущий небосклон. Постепенно багрянец на небе бледнел от наплывающей серо-голубой вуали. На манеже оставалось все меньше лошадей – одну за другой наездники уводили их в конюшню. Ветер стих, перестали стонать сосны, теперь лишь стрекот кузнечиков на поляне между лесом и манежем нарушал тишину.
Женщина потянулась, откинув назад руки и голову – от долгой неподвижности тело ее затекло. Ветер набросился с новой силой и сбил с головы зрительницы бейсболку, освобожденные пряди волос рассыпались по лицу, скользнули по шее, упали на ухо, скрыв не хуже козырька видимый лишь самой женщине изъян – надорванная когда-то мочка давно заросла новым хрящом. Зрительница встала, опрокинув стульчик, и сняла темные очки. Свет застал ее врасплох. Оказалось, что вокруг не было той темноты, что виделась ей за тонированными стеклами – в этом северном поселке стояли белые ночи. Заметим, что белые ночи случаются в жизни каждого человека, на какой бы широте он ни жил. Главное – не пропустить их наступления, ведь миг их так скоротечен. И только белыми ночами случаются чудеса.
Безлюдье придало женщине смелости: она устремила взгляд в бездонное светлое небо и тихо запела. Вскоре она ощутила чье-то присутствие и замолчала. Беспокойно озираясь, откинула со лба волосы.
Никого! Только с манежа до ноздрей её донесся запах навоза – прежде она его почему-то не замечал. А в следующий момент перед ней возник грязновато-белый конь: понурая морда, седые бока, обвислый хвост и нелепо вздернутая надо лбом челка. Лошадиный глаз с надеждой смотрел на припозднившуюся зрительницу, пытаясь задержать ее внимание. И тут же в стылом вечернем воздухе послышалось ржанье, и в этих дрожащих звуках женщина распознала жалобы коня на одинокую судьбу. Она вздрогнула и решилась – два одиночества шагнули навстречу друг другу. Женщина подошла к коню вплотную, коснулась его запыленной шеи: «Да, дружок, давно щетка не касалась твоей холки. Ясное дело, ты ведь ничей. Я тебя понимаю – ведь я тоже ничья». Бывшая конница подняла с земли свою бейсболку и прошлась ею по морде лошади, смахивая пыль, затем протерла впалые бока.
– Вот-те раз! Да ты вовсе не белый, а рыжий! Помнится, на таком же гнедом красавчике стартовала я в тот, последний раз. Я не дошла тогда до финиша, но перстенек стал мне утешительным призом – призом за поражение.
Уши коня дернулись, и снова жалобное ржанье раскололо вечернюю тишь. На этот раз женщина услышала просьбу, не оставлять его одного, не уходить.
Выброшенная жизнью из седла наездница с сомнением окинула взглядом плоскую фигуру: «Нет, я еще не выжила из ума, чтобы возиться с этой доходягой». Но вопреки разуму и доводам рассудка, она припала губами к шершавым ноздрям. И вдруг, и вдруг…. Она почувствовала струи ответного тепла, бегущими от лошади к ее телу. Горячий ток крови согрел ее застывшие ноги, в груди заиграли колющие искорки странного чувства, а следом послышался едва уловимый раскат колокольного звона. Может, именно так и зарождается последняя любовь? Женщина царапала нежную кожу пальцев о наждачную морду лошади, а губы животного ранила своим перстеньком, но не замечала этого. Она слышала лишь удары колокола – или это колотилось ее собственное сердце?
Сумасшедшая и счастливая, женщина отпрянула назад, подозрительно осмотрела посвежевшего от ее ласк коня и неуверенно спросила:
– Это ты, волшебный, сивка-бурка, пробудил во мне жизнь? Ты вернул мою юность? – зрительница чувствовала себя как на первом свидании или… как на первой встрече с конем, что, по сути, одно и то же. Это невероятно! Рядом с этой, нарисованной на фанере лошадью, она просиживала вечерами, полагая, что перед ней неодушевленное существо. Но сегодня….
Конь тряхнул головой и попытался лизнуть лицо новой хозяйке. Затем взметнул морду вверх и снова заржал – теперь радостно и безоглядно. И это ржанье потонуло в симфонии проснувшегося мира. Слушая ее, женщина забыла, кто она и зачем живет на этом свете, и уже не думала о своей ненужности и одиночестве. Ей открылось незримое присутствие того, кто был с нею всегда. Он призывал смотреть на мир так, словно видишь его в последний раз. Только острота прощания наполняет мир подлинной жизнью и дарит нам абсолютную любовь. И нет в таком мире старых и увечных – все молоды, прекрасны и любимы.
Переполненная восторгом и любовью женщина распростерла руки, охватила круп скакуна, ткнулась лбом в его горячую морду. Фанерный щит покачнулся под натиском ее безудержных эмоций. Нарисованный конь нервно вздрогнул раз-другой и вырвался из оков мертвого дерева. Наездница и конь соединились в едином порыве и взмыли вверх, в светлое небо над соснами. И, пока не закончилась эта белая ночь, полет этот длился и длился.
А под утро сторож манежа обходил свои владения и был несказанно удивлен, заметив, что с фанерного щита исчезла центральная фигура. Осталось лишь неровное отверстие, повторяющее контуры лошади. «Надо было этого красавчика тоже запирать на ночь в конюшню, – пробормотал сторож. – Лошади – они такие… непредсказуемые!»
2006
Хитроумный план
Лет пять назад, суровым февралем, попал любимый муженек в больницу. Пытался перемочь на ногах ангину, однако все плохо обернулось: прихватило на работе сердце. И прямо с работы его скорая и увезла. В больнице он оказался впервые в свои сорок пять лет, и сразу начал названивать по мобильному, грузить просьбами. Все утро следующего дня хрипел в трубку: «Принеси то, принеси это, и почему сама не приходишь».
Почему, почему?! И сам ведь прекрасно знал, что свирепствует карантин по гриппу, что на отделение посетителей не пускают, а передачу потрошат, как багаж в аэропорту, все недозволенное вынимают. А он свою линию гнет: сунь на вахте, кому следует, и пройдешь, и пронесешь, что купила – другие-то ведь как-то проходят! Решила я последовать его совету, робко так охраннику, здоровому молодцу, сую купюры, а он отводит мою руку. Не знаю, то ли честным оказался, то ли мало предложила. Но я сама без работы уже полгода, с деньгами в семье и без того трудно, а тут еще и муж вышел из строя.
Села в уголке вестибюля, пригорюнясь, голову кулаком подпираю. Разглядываю людей, смотрю на тех, кто через турникет проходит. Вот девушка пропуск предъявила – должно быть, к тяжелому больному идет. Делового вида мужик закрытый паспорт охраннику сунул, а из страничек полоска бакса вылезла, зеленеет – и его пропустили. А следом тетка в байковом больничном халате и в тапках без задников прошла, на нее охранник ноль внимания: каждому ясно, что своя, из ходячих больных – вышла из отделения в аптечный киоск или газетку купить, а теперь назад возвращается.
