История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
277
В конце 1960-х годов я близко сошелся с Вадимом Михайловичем Кожевниковым, который был главным редактором журнала «Знамя». Его книги давно вошли в обойму известных, а в эти самые 60-е все говорили о его новом романе «Щит и меч», и, кстати, по-разному оценивали это произведение.
Нередко я бывал у него в гостях: то в редакции, то в Переделкино на даче. Эти встречи наши были не случайны. Дело в том, что в издательстве «Советский писатель» мне заказали книгу о его жизни и творчестве.
Естественно, меня интересовали какие-то эпизоды из раннего творчества, интересным были его первые шаги в литературе. И он делился своими воспоминаниями…
Особо дорожил Вадим Михайлович тем, что в начале его пути ему встретился Александр Александрович Фадеев. С ним он познакомился в журнале «Красная новь», где Фадеев был главным редактором. Он увидел в молодом энергичном журналисте творческую жилку и всячески поддерживал его в творческих начинаниях. Иногда тактично критиковал за промахи.
— Прочитав мои «сочинения», Фадеев не правил их, а только спрашивал, указывая на какие-нибудь подчеркнутые им места: «Настаиваете?» И когда я спешно «не настаивал», а соглашался с редактором, Фадеев огорченно говорил: «Как же так, сразу?» И продолжал: «Ты же пишешь для того, чтобы в чем-то убедить, а сам не убежден в том, что написал. Если не убежден твердо, то зачем же тогда писать?»
Он посылал меня часто в командировки. Когда я вернулся из очередной со строительства Орско-Халиловокого комбината и привез очерк с пристрастным описанием всех производственных процессов, Фадеев, прочитав, угрюмо осведомился: «А кто это комбинат у тебя строит?» Иронически посоветовал: «Ну тогда хоть напиши в сноске — люди». Добавил грустно: «Что это ты? Был, а человека не приметил».
В то время в ходу были так называемые «чисто производственные» очерки, где восхищение техникой главенствовало в повествовании над всем другим.
В «Красной нови» уже был опубликован точно такой же мой очерк о строительстве первой чугунноразливочной машины. Я тут же напомнил об этом Фадееву.
Он расхохотался и сказал: «Поймал!»
Но тут же посоветовал: «Ты такую бесчеловечину больше не пиши. Печатать хоть и будут, но это стрельба холостым патроном».
278
Борис Андреевич Можаев имел обыкновение отрываться от занятий со своей «Волгой» ради беседы с подходившими к нему соседям. Во всяком случае я нередко имел такую возможность пообщаться со своим полным тезкой.
Во время таких бесед затрагивались самые разные вопросы. То речь шла о новой постановке в театре на Таганке, в художественный Совет которого он входил, то об очередной его командировке по сельской России в качестве специального корреспондента «Литературной газеты», то, наконец, о требовании Анатолия Рыбакова дать положительный отзыв на рукопись его романа «Дети Арбата». Словом, всего и не перечислить, о чем мы говорили во время подобных встреч.
Нередко Борис Андреевич высказывал и свои суждения о том или ином писателе.
В частности, вспомнилась его оценка писательских удач Юрия Полякова, известность которому принесли первые его повести «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Сто дней до приказа».
— Способный юноша, — заметил Можаев. — У него талант интервьюера. Что-то такое колебнулось в жизни, он тут же уловил это колебание и выдал на сей счет не фельетон, не очерк, не эссе, а повесть. Таким, кстати сказать, талантом обладал Петр Дмитриевич Боборыкин. Его Зинаида Гиппиус называла «писателем-интервьюером». А Михаил Евграфович Щедрин при встрече с ним непременно справлялся: «Ну что ты там еще набоборыкал?»..
279
Поэт и художник, собиратель камней Виктор Михайлович Гончаров рассказал, как однажды в конце сороковых пришел к нему на огонек Николай Старшинов и застал у него в гостях Александра Трифоновича Твардовского. С ним Виктор Михайлович близко сошелся во время поездки группы писателей на Байкал. С того времени Александр Трифонович не раз приходил к нему в гости, погреться чайком.
Так было и на сей раз.
— В комнату вползали сумерки, — рассказывал Виктор Михайлович. — Свет не зажигали… И тут неожиданно Старшинов засмеялся.
— Ты что? — удивился такому поведению Старшинова Александр Трифонович.
— Вы не обижайтесь, — обратился к Твардовскому Старшинов, — вспомнил про сцену, которую вчера наблюдал в бибколлекторе, где поминали и вас.
— Ругали, что ли?
— Да нет.
— А чего же я должен обижаться?
— Это у меня вырвалось. Так вот между работником книжного прилавка и работником книготорга, который зачитывал предлагаемый в продажу список книг, происходил такой обмен мнениями.
— Мы даем вам Бубеннова, — говорил работник книготорга.
— Хорошо, — отвечал продавец.
— Паустовского.
— Хорошо.
— Жарова.
— Нет, не надо… Это стихи — махнул рукой книготорговец.
Работник книготорга продолжал перечень:
— Фадеева даем.
— Прекрасно.
— Леонова.
— Долматовского.
— Нет, нет… Это же стихи! — снова отмахнулся книготорговец.
— Идем дальше, — продолжал работник книготорга: — Федина.
— Хорошо.
— Панферова.
— Хорошо.
— Твардовского…
— Нет, не надо. Это опять стихи.
И тут работник книготорга возмутился:
— Ну, уж если, по-вашему, и Твардовский — стихи, то не знаю, что вам и предложить!..
— Видели бы вы, — завершил свой рассказ Гончаров, — как смеялся при этом сам Твардовский…
280
Кто-то из писателей поведал о том, как известный ныне Виктор Иванович Лихоносов, дебютировавший в литературе повестью «На улице Широкой», а затем выступивший с лирическими повестями «Люблю тебя светло» и «Осень в Тамане», заслужившими читательские симпатии, будучи студентом Краснодарского педагогического института решил поехать в Вешенскую, чтобы повидаться с великим современником и показать ему свои первые рассказы.
Узнав в Вешенской адрес Михаила Александровича Шолохова, пошел по нему.
Дом писателя он нашел быстро.
Огромный двор, куда вела дорога через широкие ворота.
Потом еще какие-то ворота.
Во дворе играли станичные ребятишки.
И тут Виктор обратил внимание, что на крыльце дома стоит сам Шолохов.
Он подошел к нему и сказал:
— Михаил Александрович, вот я, Виктор Лихоносов, приехал познакомиться с вами.
Шолохов тут же отозвался:
— Давно жду!..
281
Критик Вадим Дементьев рассказал, как однажды в составе небольшой группы молодых литераторов он оказался в Нальчике, в гостях у Кайсына Шуваевича Кулиева.
— Среди нас была довольно симпатичная особа. На нее мастер «положил глаз», загорелся и предложил махнуть к нему на родину в Чегем, где все удивительно, где вое первозданно и где один старик делает такие шашлыки, что в мире подобного не сыщешь…
Загрузились мы в микроавтобус и поехали в Чегем…
Дорога вела нас мимо знаменитой грушевой рощи. Остался позади Нальчик. Впереди были горы. Вскоре мы углубились в них.
Кайсын Шуваевич, горя юношеским увлечением к симпатичной особе, был, как говорится, в ударе. Он сыпал шутками, вспоминал интересные истории из давнего и недавнего прошлого.
Вершиной его фантазии было обращение к «даме сердца»:
— А вот тут, над этим ущельем летает лермонтовский Демон.
Он тронул за руку симпатичную особу и поднял глаза вверх.
— Ох, как интересно! — откликнулась та и тоже подняла глаза вверх…
Потом был костер.
Была ночь с яркими звездами, ароматом шашлыка, домашнего вина, красивых тостов…
Но, видимо, не откликнулась дама сердца на молодой порыв известного поэта, хозяина Чегема.
