Семь трудных лет - Чехович Анджей (читать книги без .TXT) 📗
Таких случаев было много.
Возвращаясь к передаче с Крышталом, скажу, что если бы готовил ее кто-нибудь другой, то Новак наверняка отнесся бы к этому случаю иначе. Он пожелал бы, как всегда, выступить в роли провидца, который уже с самого начала знал о возможности компрометации сотрудника, но великодушно не хотел сковывать его инициативы. Мне известны многочисленные случаи, когда, не моргнув глазом и не испытывая никаких угрызений совести, он менял свою точку зрения, нисколько не интересуясь тем, что скажут на это подчиненные.
Как-то, например, Новак пытался дать прогноз относительно результатов предстоящих выборов в бундестаг и возможности переговоров между Бонном и Варшавой, посвященных нормализации их взаимоотношений.
Обычно Новак избегает (вероятно, не только по своей инициативе) публичного выражения своих симпатий или антипатий в отношении ведущих западногерманских политиков. В этом отношении он изменяет себе только в одном случае: когда на различных собраниях и манифестациях раздаются горячие приветствия реваншистов в адрес Франца Йозефа Штрауса. У меня сложилось впечатление, что Новаку в ФРГ импонируют только две личности: Штраус и Шпрингер, известный газетный король.
В 1969 году, накануне выборов в бундестаг, Новак предсказывал победу коалиции ХДС/ХСС и очень надеялся на это. Люциан Пежановский, всячески старавшийся угодить Новаку, безоговорочно поддерживал точку зрения директора, говоря, что после победы Штрауса Советскому Союзу придется признать западногерманские претензии на территорию ГДР и западные и северные польские земли. Дальновидный Новак выслушивал эти излияния, щурился, гладил лысину и повторял:
— Не исключено, не исключено…
И вот все надежды Новака пошли насмарку. В результате выборов к власти в ФРГ пришла коалиция СДПГ/СвДП. Штраусу не досталось канцлерское кресло, о котором он мечтал, его программа не получила поддержки большинства.
На одной из первых конференций, состоявшихся после этого, безусловно, значительного политического события, Новак без тени смущения заявил:
— Наши прогнозы в отношении выборов в бундестаг оказались правильными. Неизвестно, как долго продержится это коалиционное правительство и что нового внесет оно во внешнюю и внутреннюю политику. Я считаю, однако, что в нашем положении никаких изменений не произойдет…
И снова он говорил вздор. Вопреки его предположениям начался первый тур переговоров между ПНР и ФРГ. Уже сам факт, что такой диалог был начат, вызвал растущее беспокойство в польской секции станции. Перепуганный Новак бегал к американцам и вел там какие-то секретные переговоры. Делать какие-либо официальные заявления о новой политике Бонна он уже не пытался. Между тем дня не проходило без того, чтобы кто-нибудь не приносил якобы достоверные сообщения о позиции, занятой канцлером Брандтом по вопросу о дальнейшем пребывании «Свободной Европы» на территории Федеративной Республики Германии. Не без страха говорили, что канцлер требует якобы от американцев ликвидации радиостанции или перенесения ее за пределы государственных границ ФРГ. Ходили бесчисленные слухи о новом месте ее размещения.
— Нас переведут в Турцию, причем не в Стамбул, а в степь, недалеко от Анкары, — распространился однажды слух.
Всех охватила паника, потому что уже сама мысль о замене Мюнхена, большого города со всеми удобствами, на азиатскую степь, по которой гуляет ветер и ползают скорпионы, пугала даже самых храбрых.
На следующий день проносился новый слух:
— Вовсе не в Турцию, а на корабль. Американцы уже ведут переговоры с одним судовладельцем о покупке большого пассажирского теплохода. Они посадят всю радиостанцию на корабль, и мы будем плавать по Средиземному морю.
— Не по Средиземному, а по Северному, — поправлял кто-то, якобы располагающий более достоверными сведениями. — Летом еще куда ни шло, но осенью и зимой…
Не успевали еще сотрудники станции освоиться с мыслью о штормах и ураганах, как поступало новое сообщение:
— Никакого корабля, это чушь! Испания или Португалия.
Те, кто знал эти страны по проведенным там отпускам или купленным там земельным участкам, ходили счастливые. Они уже рисовали в своем воображении, как устроят жизнь в новых условиях, уже подсчитывали, сколько долларов можно будет сэкономить каждый месяц, поскольку по сравнению с ФРГ расходы на жизнь в Испании или Португалии действительно были значительно ниже.
Но радость продолжалась недолго, потому что через несколько дней кто-то снова заявлял:
— Все эти разговоры об Испании — чушь! Нас все-таки посылают в Турцию…
И все начиналось сначала, запускалась та же самая пластинка, и сопровождали ее все более пессимистические комментарии.
Такое настроение царило на протяжении всего времени переговоров между Варшавой и Бонном. Никого не интересовали содержание этих переговоров, сущность расхождений во мнениях, позиции обеих сторон. Был только страх, что переговоры могут закончиться успехом, будет достигнуто какое-то соглашение, а что тогда?
Только Новак, оправившийся от первого испуга, проявлял к этим переговорам определенный интерес. Он быстро понял, сколько может потерять, если переговоры закончатся успешно, и начал кампанию подкупа западногерманских журналистов, для чего откуда-то получил дополнительные фонды. В этом направлении, как я уже упоминал, он действовал и ранее, но значительно усилил свою активность, узнав, что во время переговоров между министрами иностранных дел Польши и ФРГ был затронут также и вопрос о «Свободной Европе». Ему стало не хватать Пампух-Броньской, Осадчука, Шульцингера и Рейха-Раницкого, он начал искать союзников из числа «новых эмигрантов». Из этих кругов он привлек на свою сторону, среди прочих, Дрожджинского и Карста. Суммы по нескольку тысяч марок легко переходили из рук в руки. За эти деньги Новак хотел добиться одного, чтобы западная, и особенно западногерманская пресса обходила молчанием вопросы, связанные со «Свободной Европой». Ему было важно скрыть от читателей, что ее существование затрудняет нормализацию отношений между Польшей и ФРГ и что Варшава требует от Бонна ликвидации этой диверсионной радиостанции, деятельность которой противоречит как духу, так и букве документов, определяющих отношения между обоими государствами.
Наряду с этими мероприятиями, безусловно, имеющими большое значение для «Свободной Европы», оказавшейся объектом критики со стороны общественного мнения, Новак усилил также внутреннюю цензуру в польской секции. Хотя передачи по-прежнему сохраняли антипольский пропагандистский характер (мюнхенская ячейка CIA никогда не имела и не имеет намерения ввести какие-либо изменения в этом отношении), тон выступлений перед микрофоном как бы несколько смягчился. О тех же самых вопросах говорили, более тщательно подбирая слова, стараясь избегать резких выпадов. То же содержание подавалось в новой форме.
КОЕ-ЧТО О ЛИЧНЫХ ДЕЛАХ
Взяться за написание этого раздела мне было очень нелегко. Когда-то, еще в средней школе, я прочитал «Исповедь» Жан-Жака Руссо, но под влиянием прочитанного я почувствовал отвращение к публичному показу своей жизни, к рассказам о наиболее личных, даже интимных ее сторонах. Мой товарищ, с которым мы часами раздумывали, чем закончить книгу о длинном и нелегком периоде моей жизни за пределами родины, прочитав первые главы, сказал:
— Знаешь, читать эту книгу, пожалуй, можно, но чего-то в ней еще не хватает. Читатель не поверит, что твоя жизнь была сплошной полосой рискованных приключений, что ты был занят только вопросами «Свободной Европы» и, кроме основных своих дел, связанных с выполнением заданий Центра, не думал ни о чем другом и ничего другого не делал. Ведь семь лет — срок немалый.
— Эта сторона моей жизни имеет второстепенное значение, — пытался возразить я. — Она лишь в малой степени связана с кругом основных проблем, о которых я хотел рассказать…
Товарищ не дал мне закончить.
