Роковые годы - Никитин Борис Владимирович (книга бесплатный формат .TXT) 📗

27 октября страна узнает по радио короткую, из трех пунктов, декларацию новой власти: Учредительное Собрание, земля крестьянам и обращение о мире к народам и правительствам всех воюющих стран [181].

В советских газетах мы читаем до последнего времени: «Под знаменем Ленина победили мы в октябре». Об Учредительном Собрании возвестил России Великий Князь Михаил Александрович 3 марта. Земля и мир – тезисы, давно пришедшие от народовольцев и демократии. Обращение о мире – лозунги всех немецких агентов. Знамя Ленина как будто выходит краденым. Народ устал ждать 8 месяцев. Словами не разрубить всех гордиевых узлов, и старых, и новых.

26 октября Ленин, очевидно, сам не видел своего знамени, когда в Центральном комитете предлагал назначить Троцкого Председателем Совета народных комиссаров: «Вы стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть», – сказал Ленин. Троцкий отказался [182]. Так Ленин показался в исторический момент на той высоте, на которую устремились взоры всего мира. Каждый час пребывания на вершине сплетал кругом его имени легенды в далекой стране, которая нервно ждала своего кровавого будущего. Ближайшее его окружение, кроме нескольких пришельцев, составляла старая большевистская аудитория, интеллект и воля которой не подымались до уровня посредственности. Стоять на коленях годами вошло у них в привычку.

В первые годы аппарат власти держался и укреплялся в условиях непрерывной динамики военного коммунизма и гражданской войны. В критические моменты на главных пунктах опять показывается Троцкий, но уже не в Петрограде, а с летучим поездом по России. Из поздних пришельцев выступает ограниченный исполнитель Дзержинский, неподкупный изувер и фанатик.

В зареве долгой гражданской войны в аппарат вливаются новые люди, которые, защищая далекий центр, все выше и выше подымают его. В центре Каменевы и задрапированный Ленин. Чтобы расценивать силу ленинской идеологии в ее практическом приложении, предстоит отстранить первые главы революции и прямо открыть тот том, с которого начинается советская Россия. Она выстраивалась по Ленину. Внося своим «старым служащим» декреты на обсуждение, он фактически предлагал их к исполнению, не останавливаясь для этого ни перед какими обходными путями. При этом ему все же приходилось маневрировать. Чтобы удерживать власть в партии, которая распускала свои щупальца по всей стране, Ленин искусно провел в 1921 году на X съезде положение о «единстве» партии.

Пункт этой резолюции об исключении из партии за фракционные разделения был опубликован только в 1924 году, в марте, после смерти Ленина.

«Мертвая петля» подбирала в 1904 году отдельных эмигрантов; теперь она затягивала всю страну. Совершенно понятно, что народ, столетиями проживший в абсолютизме, естественно поддался его новой форме.

Несколько десятков миллионов книг о Ленине и брошюр, разбросанных большевиками по всему миру, имели свое воздействие: нам твердят о силе (злой) и монолитности, не замечая или замазывая капитальные трещины.

Действительность вернула коммунистов к классовой форме общины; они признают, что уже добились изуверского социального неравенства советских подданных.

Непременное начало всех начал из системы – Чека советская, Че-ка, непосредственно и прежде всего вытекающая из всего учения Ленина. Она необходима, чтобы давить индивидуальные начала. Отражая его характер, отвечая нетерпимости Ленина к чужому мнению, вся «заговорщицкая» его идеология была проникнута недоверием к массам, боязнью, как бы народ, предоставленный самому себе на пути самодеятельности, не ускользнул из-под его влияния и его не опрокинул. За народом следует следить, шпионить; его надлежит взять в тиски, чтобы бить копром, принудить идти только по тому направлению, которое выбрал для всех один он, один Ленин. Сколько людей погибнет – неважно: Ленин злобен, нравственно слеп – для Че-ка все приемы хороши. Чем больше народ, тем больше Че-ка; чем ярче самодеятельность – тем глубже застенок, утонченнее пытки. Ленинская идеология – ленинская Че-ка. Она – памятник его нерукотворный.

Индивидуальные начала дала человеку природа, начала материи и духа, его запросы и побуждения, от скота человека отличающие. Че-ка против природы. Кто победит?

Ленин умер. Принявшие за ним власть спешат возвести в догму его тезисы – «высказывания», как их называет Крупская. Ленин, как догма, необходим всем. Сталину, чтобы сбивать Троцкого; Троцкому, чтобы обличать Сталина; тройкам, пятеркам, коммунистическим главковерхам.

В славе, создаваемой Ленину, они видят историческое оправдание своих собственных преступлений. Она же нужна им, чтобы удержаться у власти, так как позволяет в критических положениях ссылаться на непогрешимые высказывания самого Ленина, как на высший закон страны. Для этого приходится внушать народу слепую веру в Ленина, поддерживать гипноз массы именем великого вождя, который устроил революцию и никогда не ошибался.

Отсюда столица его имени, институты Ленина, библиотеки, заводы, ордена, ледоколы, портреты, дни, годовщины, уголки Ленина, языческий мавзолей, паломничество к мощам, изъятое из глубокого прошлого, бесконечные толпы, суеверно настроенные кругом гроба.

За ними развитие мистического начала, ощущение связи советского раба с Лениным, взятым из большевистской мифологии, подлинное осознание пролетарской религии – культ Ленина, которым насыщен полный объем советской страны.

Но Сталин начинает пересматривать мифологию партии, так как революция надвигается. Она идет по извечным законам расцвета индивидуальных сил, все на своем пути сокрушающих. Против них выступил советский Ленин.

Глава 20

Еще два слова

Всякий намек на участие немцев в русской революции вызывает до сих пор дружный вой большевиков, что народные требования пытаются подменить инструкцией Людендорфа.

Нет сомнения – о моих воспоминаниях будет рассказано, что я без намеков, прямо, поместил всю Россию 1917 года в канцелярию немецкого генерала. В действительности же я старался привести точные данные, как инструкции извне разжигали народные страсти [183].

Не касаясь исторических проблем, вскрытых революцией, подведем итог сокрушительным ударам, которые добивали Власть с марта по октябрь. Их было так много. Напомним главнейшие.

Первый. Уничтожение в одну ночь всех административных органов, везде и всегда необходимых для ограждения общественного порядка.

Второй. Разгром тюрем. Заключенные вновь обретают возможность активных действий. Конечно, те, кто искал лазурного неба, мне закричат: «Проза! Односторонние выводы!» До сих пор слышу возгласы членов Совета Таврического дворца: «Мы строим новую Россию! Поймите – новую, светлую жизнь! А вы тут с вашей контрразведкой, с какой-то уголовщиной. У нас законные чаяния; перед нами неоплаченные счета истории! Какое нам дело до ваших преступников!»

Шквал вышел именно с каторги. Он потащил низы, поднялся, разбил Армию, опрокинул хрупкую ладью, в которой спорили о бесконечно далеком, похоронил одни иллюзии, подбросил народу другие.

Третий. Форсированный темп революции, искусственно данный нашим врагом – немцами – в критический момент мировой войны. Они же поддержали деньгами уголовный мир, который преградил пути творчества здоровых сил нации.

Четвертый. Постановление о невыводе Петроградского гарнизона. Развращенная толпа солдат переливалась по улицам. Она была далеко, очень далеко впереди всей страны. В ней погибло Временное правительство.

Пятый. Отметим сверх всего и чрезвычайно резкий переход к полной свободе, который своим размахом тоже задержал выход интеллигенции – наша самодеятельность опаздывает. При несогласии с властью мы подаем в отставку и еще не составляем заговоров [184]. Мы слишком лояльны и отнюдь не революционны. А сколько среди нас было Потаповых! Конечно, мы приняли революцию такими, какими вышли из прошлого. Тут и отсутствие общественности, так понятное в режиме абсолютизма, и «слабые государственные прослойки», и специальные проявления славянского быта – русской бескрайности.