Божьи люди. Мои духовные встречи - Митрополит (Федченков) Вениамин (электронная книга txt) 📗
Вот это подвижничество — когда всматриваешься в жизнь о. Иоанна — и поражает нас больше всего, значительно более, чем даже чудеса. И в самом деле: чудеса обычно занимают короткое время, а подвиг спасения — всю долгую жизнь; чудеса могут сопровождаться победным восторгом, а внутренняя борьба сопряжена с крестоносными скорбями, мукою: ее правильно именуют иногда добровольным мученичеством, а самый результат подвига — приобретение благодати Св. Духа, или святости, — есть величайший дар Божий, конец и цель всей жизни христианской; наконец, самые чудеса, как много раз говорилось, есть уже плод и знамение святости.
И потому нам следует дивиться во святых больше всего их святому подвигу.
Вот это и мне, недостойному, далось ощутить явственно, когда пришлось служить впервые с о. Иоанном литургию: еще раз повторю об этом. Когда началась служба, то я, стоя на левой стороне и взглянув на него без всяких помыслов, вдруг узрел его духовную высоту и величие, что сформулировалось у меня в таких словах:
— Боже! Какой он гигант духовный!
Почему уж пришло мне это слово “гигант”, не знаю. Не знаю также и не понимаю доселе: каким именно образом я постиг, узрел, ощутил это? Ведь ничего внешнего я не увидел, например, ни света, как это бывает иногда вокруг глав святых; ни благодатного огня, окружающего их; ни иного чего особенного; но ощущение великого духовного состояния его было явственно. Впрочем, и все другие душевные свойства мы воспринимаем неким внутренним способом; например, добросердечный человек производит на нас отрадное, приятное впечатление; а злой — мучительное. О. Иоанн произвел впечатление высокой святости и силы.
Правда, я опасаюсь теперь особенно верить своим чувствам, но факт огромного впечатления от него на меня был и остается несомненным. Мне даже стало тогда страшно стоять возле него! Таково было непосредственное действие от духа. О. Иоанна. И если оно — истинное, то есть было от Бога, то я и тогда, и теперь воспринимаю его, как действие святости, сущей в нем; подобно тому, как веяние благодати Божией в апостолах действовало и на соприкасавшихся с ними, “…мы Христово благоухание Богу в спасаемых…” — говорит ап. Павел (2 Кор. 2, 15). От первых христиан и апостолов “был страх на всякой душе”, — говорится в книге Деяний (2, 43). “Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их” (5, 13).
Вероятно, и там тогда ощущалось “посторонними” некое особенное духовное впечатление от христиан. Подобным образом и от о. Иоанна исходило на людей благодатное непосредственное действие жившей в нем особой силы Божией: без чудес, без слов, без усилий со стороны их Дух Божий, как благоухание, шел от него на людей.
И думается мне, что церковный народ, это “тело Христово”, непосредственно духовным ощущением воспринимает дух святости во святых людях, прежде чем обнаружится он в знамениях; почитает их, прежде чем совершится церковная канонизация их. Так было с преподобным Серафимом Саровским; так — и со многими местночтимыми святыми, которых народ церковный прославлял и которым молился задолго до официального прославления их по смерти, и чтил и стремился к ним еще и при жизни их.
Это было и с о. Иоанном.
Но достиг этого он великими и беспрерывными подвигами всей жизни. Этим подвигам и дивишься в нем, когда читаешь его дневники, — заранее можно сказать, что если бы мы не знали никаких чудес его, то он одним своим подвижничеством возбуждал бы и возбуждает удивление, благоговение в нас. И как-то само собою в душе является ощущение святости его. Так давно почувствовал в нем святого русский православный народ. А потом усмотрели в нем ту же святость и собратия священники, и архиереи, и писатели, и ученые, и миряне-интеллигенты…
Вот несколько свидетельств таких признаний.
В день юбилея пятидесятилетия священства его, 12 декабря 1905 г., среди многих речей было и приветствие от “Общества распространения религиозно–нравственного просвещения”. Выдающийся, талантливый проповедник, протоиерей о. Ф. Орнатский[203], говорит прежде всего именно о святости о. Иоанна:
“История духовной жизни народов созидается… исключительными личностями, сознательными носителями и яркими выразителями идей, около которых, как около знамен, собираются массы.
Не может быть сомнения в том, что к таким историческим личностям беспристрастный суд потомства отнесет и вас; ибо и теперь народ уже видит в вас личность исключительную и произносит имя ваше с благоговением… Какое же слово написано на том знамени, с которым пастырствуете вы, наш достойнейший и любимый представитель, живой образец современного пастырства, имя которого стало собственным именем “Батюшки”, пастыря “Всероссийского”?
На этом знамени написано одно слово: “святость”. И оно-то собрало около вас миллионы народа русского, православного, носящего идеал святости в тайниках души своей; всегда готового поклониться тому, в ком он видит воплощение этого идеала.
Ваша 50–летняя пастырская деятельность была воистину непрерывным подвигом, служением спасению других…
Нужно бы добавить вначале: подвигом собственного спасения и совершенства. Пастыреначальник Христос явил вас “избранным сосудом” благодати (Деян. 9,15). Ваша крепкая и сильная вера, пламенная… молитва, неисчислимые, беспримерные в наши дни, дела милосердия и любви — вот всем ведомые плоды этой живущей в вас благодати и яркое проявление вашего служения идеалу святости.
Верующая Россия видит это и стремится войти с вами в общение”.
Подобное же говорил в 40–й день по кончине о. Иоанна и другой проповедник, член того же “Общества…”, протоиерей Павел Лахостский:
“О. Иоанн был родным, своим всякой православно верующей душе; и потому-то эта душа так рвалась к нему.
Как ни обременен народ наш грехами… но и в лице этих грешников сознает, что это не настоящая его жизнь, что это — грех, беззаконие, отступление от Бога…
Стремясь со всех концов России к о. Иоанну, народная душа как бы говорила ему: я — грешная, окаянная, погрязла в суете и пороке, но я не так хочу жить; я тоскую по иной жизни, по той, которой ты учишь и словом, и — главное — примером; и потому я благоговейно преклоняюсь пред тобой… Дай же мне частичку, искорку этой силы и этой жизни…
И о. Иоанн, по данной ему благодати, щедро раздавал всем от обильного источника духовной жизни, которая была в нем”.
Да! о. Иоанн был “представителем и ярким выразителем святости”. “Этим именно и объясняется то несравнимое обаяние его в русском народе, какого не имел и не имеет за последнее полустолетие никто другой”.
А вот и третий свидетель, тоже священнослужитель: все они лично знали о. Иоанна.
“Без какого-либо предварительного уговора или намерения, — мы видим, — сам собою совершается и произносится общий приговор над жизнью подвижника, сиявшего праведностью”.
Дальше проповедник перечисляет разные виды подвигов: подвижников науки, благотворительности, семьи, общественных деятелей, храбрых воинов, патриотов.
“И все-таки есть подвиг — превыше всех перечисленных подвигов и заслуг человеческих; тот целожизненный подвиг, который приял и совершил батюшка, о. Иоанн: это — подвиг праведности, столь любезный русскому сердцу народному”.
В о. Иоанне сочетались многие из этих подвигов. Но “подвиг праведности… все прочие подвиги поднимает, осмысливает, освящает… Только праведность… дает ту цельность и гармонию духа и жизни, которые так поражают в христианских святых. Более 50 лет на свещнице горел пред миром светом праведности и молитвы покойный батюшка о. Иоанн” (Прот. И. Восторгов)[204].
Архиепископ Антоний[205] произносит большую проповедь в Санкт–Петербурге, где сравнивает о. Иоанна с другими праведниками мира:
“Что всех влекло к нему? Что особенно привлекательного было в его душе и благочестии? Эти вопросы естественно возникают при мысли о той исключительной знаменитости и славе о. Иоанна при жизни, какой не удостаивались другие праведные люди, подвизавшиеся в последние времена, и — пожалуй, во времена древнейшие”.
