Клеопатра - Шифф Стейси (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Врожденная щедрость Птолемеев оказалась заразительной. Один лекарь из свиты Антилла задремал за обеденным столом и начал нахально, переливчато храпеть. Когда другой лекарь – бывший ученик врача, в свое время совершивший экскурсию на дворцовую кухню, – растолкал беднягу, Антилл пришел в восторг. Обведя зал широким взмахом руки, он объявил: «Все это твое, Филот», – и одарил находчивого гостя набором золотых кубков. Не поверивший своим ушам Филот унес домой целый мешок дорогой утвари. Горожане по?прежнему наслаждались музыкой, театральными постановками и трюками бродячих актеров. Шутливый пакт Антония и Клеопатры обрел новую жизнь, и благодаря остроумию неизвестного каменщика, наполнился новым содержанием. До нас дошла надпись на пьедестале статуи Антония от двадцать восьмого декабря тридцать четвертого года. Если верить этой надписи, александрийцы разделяли симпатию своей госпожи к римскому гостю. Она гласит не «Отчаянный Гуляка», – по?гречески получается забавный каламбур, – а «Отчаянный Любовник».
За развлечениями не забывали и о делах. Царица как прежде принимала просителей, разбирала судебные тяжбы, участвовала в религиозных обрядах, обсуждала с советниками финансовые вопросы и появлялась на городских праздниках. Египетские государственные дела становились все более египетско?римскими. Легионеры надолго задержались в Александрии; римские телохранители Клеопатры писали ее имя на своих щитах. Александрийские римляне ни в чем не знали нужды. В тридцать третьем году царица подписала указ, освобождавший от налогов одного из приближенных Антония. Публий Канидий храбро воевал в Парфии и отличился в Армении. За верную службу царица даровала ему пошлину на десять тысяч мешков зерна и пять тысяч амфор с вином. Он и его помощники на всю жизнь освобождались от податей со своих участков. Даже домашний скот Канидия получил иммунитет от налогов, реквизиций и конфискаций[47]. То был надежный способ сохранить лояльность римлян на случай, если одного очарования Александрии окажется недостаточно. Способ куда более надежный, чем старый добрый подкуп, который лишь развращал людей, «приучая их требовать еще и еще». Римский триумвир и египетская царица проводили вместе много времени. Клеопатра любила брать с собой Антония, отправляясь на празднества или судебные слушания. С ее подачи Антоний, как когда?то в Афинах, стал часто бывать в гимнасии. Сделавшись неформальным главой греческой общины, он охотно занимался ее финансами и школами, посещал диспуты и состязания атлетов. Вдвоем с Клеопатрой они позировали художникам и скульпторам: он в образе Осириса или Диониса, она – Исиды или Афродиты. Летом тридцать третьего года Антоний наведался в Армению и заключил мир с мидийским царем. Новоиспеченные союзники поклялись друг другу в вечной дружбе, договорившись вместе выступать против Парфии и, если понадобится, против Октавиана. В Азии царило спокойствие. Антоний привез в Александрию мидийскую царевну Иотапе, нареченную Александра Гелиоса.
Устроив Подношения, Антоний и Клеопатра ясно дали понять Октавиану, что их устремления связаны с Востоком, а он сам нисколько их не волнует. Тем не менее бывшие соратники сохраняли прочные политические и отчасти даже дружеские связи. Они переписывались, подсылали друг к другу лазутчиков, узнавали новости от общих знакомых. В тридцать третьем году неполный триумвират воссоединился (третьим был непокорный Секст Помпей. Октавиан разбил его и казнил с молчаливого согласия Антония). Почувствовав себя неуязвимым, Антоний предложил шурину восстановить в Риме республику, если он, конечно, не против. Скорее всего, диктатор блефовал, зарабатывая дешевый политический капитал. С тех пор как взор Антония обратился на Восток, римские дела и титулы волновали его далеко не в первую очередь. Ответ Октавиана был резким и вполне предсказуемым. Очередное бегство в Александрию, изгнание Октавии и признание Цезариона переполнили чашу терпения. Антоний и Клеопатра были неплохо осведомлены о настроениях в Риме. Еще в начале года Октавиан разразился в Сенате патетической речью, направленной против старшего триумвира. Сложно сказать, что было важнее: александрийские соблазны или римские преставления о них, властолюбие Клеопатры или ее репутация в Риме, чувство Антония или то, что о нем думали соотечественники. Дворец египетской царицы был самым прекрасным зданием во всем Средиземноморье, но он едва ли мог соперничать с собственным образом, сложившимся у римлян.
Октавиан и Антоний долго копили взаимное раздражение. В один прекрасный день плотина рухнула, и ничто уже не могло сдержать поток ненависти. Оба обвиняли друг друга в присвоении чужих земель. Октавиан требовал армянскую долю. Антоний возражал, что ни он, ни его люди не получили ни пяди италийских владений (на что безжалостный Октавиан ответил, что, коли его оппонент нуждается в земле, он может нарезать себе наделов в Парфии). Октавиан обвинил Антония в убийстве Секста Помпея, того самого Секста Помпея, которого он сам пленил и сам отправил на смерть[48]. В ответ Антоний напомнил младшему товарищу историю с Лепидом. И кстати, что там с его правом набирать рекрутов в Италии? Октавиан сам это предложил, а потом предпочел забыть о своем решении. Антонию пришлось собирать армию из греков и азиатов. Где корабли, которые шурин выпросил у него четыре года назад? И восемнадцать тысяч солдат, которых он обещал прислать, чтобы восполнить потери? Антоний всегда был верен своим обязательствам, а вот Октавиан почти никогда. Далее последовал список назначенных встреч, на которые тот не явился. Трудно придумать более сильный аргумент, чем личное оскорбление, и чем больнее, тем лучше. Антоний не преминул напомнить младшему триумвиру о его происхождении. Отец Октавиана происходил из семьи торговцев тканями и ростовщиков. Предки его матери пекли хлеб и продавали благовония. Чтобы добить противника, полководец припомнил ему деда?африканца. И этот выскочка еще смеет претендовать на равенство с богами! Когда в Риме был голод, его жена Ливия устроила пир. Гости пришли в костюмах богов и богинь, а хозяин дома сидел во главе стола, одетый Аполлоном. А еще Октавиан трус. Он сбежал накануне битвы при Филиппах, бросив свои легионы на отважного Марка Агриппу. Чтобы отвлечь внимание противника от Клеопатры и отношений с мидянами, Антоний принялся высмеивать Октавиана за попытку по политическим соображениям сосватать дочь варвару. Добрая половина этих обвинений была если не ложной, то по крайней мере, не новой. Кое?что было явно заимствовано из речей Цицерона, в свое время объявившего преемника Цезарем злодеем, для которого человечество еще не придумало адекватного наказания.
В ответ на обвинение в трусости Октавиан обвинил Антония в пьянстве. Сам он был из малопьющих или, по крайней мере, хотел таковым казаться. В Александрии вообще пили больше, чем в Риме. Этим Октавиан и воспользовался: вдали от родного города его соперник наверняка дал волю пагубной привычке. Защищаясь, Антоний разразился памфлетом «На его пьянство». Тридцать третий год был на редкость урожайным для сатириков, карикатуристов и зубоскалов всех мастей. В этом виде состязаний с минимальным перевесом выигрывал Октавиан, однако оба противника глумились друг над другом без всякой жалости. Октавиан поносил врага в непристойных виршах. В ответ Антоний распространял клеветнические листовки. Оба нанимали для этого специальных людей. В дело шли все средства. Антонию влетело за посещение александрийского гимнасия, хотя против его же визитов в афинский гимнасий никто в свое время ничего не имел. Однако главной темой для застольных шуток оставались отношения диктатора с Клеопатрой. Так уже было в тридцать девятом году, близ Неаполя, в разгар всеобщего ликования. Когда «вино должным образом подогрело дружеские чувства», кто?то заговорил о Клеопатре в присутствии Антония. И очень скоро пожалел о своих словах.
Противники не брезговали ударами ниже пояса. Они на все лады повторяли вечную школярскую литанию: неженка, трус, содомит, не моется (или наоборот, моется слишком часто). Октавиан был «жалким слабаком». Антоний стоял на пороге старости; все его победы, атлетические и эротические, остались в далеком прошлом. Полководец намекнул, что Октавиан спал со своим великим дядюшкой. А как иначе объяснить это странное усыновление? Октавиан не остался в долгу и выдвинул аргумент столь же нелепый, сколь неубиваемый: зато Клеопатра не спала с его великим дядюшкой, Цезарион – дитя отнюдь не божественного происхождения. Ненадолго задохнувшись от ярости, Антоний обвинил Октавиана в женитьбе на женщине, носившей ребенка от другого человека. И заодно напомнил о привычке своего юного друга уединяться с чужими женами посреди пира и возвращаться к столу в растерзанном виде. Не говоря уже о хорошо известном (и по всей вероятности, выдуманном) пристрастии к растлению невинных девиц (согласно Светонию, Октавиан соблазнял женщин с определенными целями. Он спал с женами, чтобы быть в курсе, о чем говорят и помышляют их мужья). Антоний, сам того не желая, вложил в руку противника смертоносное оружие. У Октавиана не было нужды выдумывать небылицы. Пример его бывшего товарища, нарушившего римские устои, предавшего безупречную римскую жену ради иноземной блудницы и бросившего родной город, чтобы поселиться в гнезде порока, был у всех перед глазами. Разве истинный римлянин может предпочесть, выражаясь слогом Цицерона, «богатство, власть и похоть» «честной и надежной славе»? Поединок все больше напоминал бой мечом против дубины.
