Сталин - Барбюс Анри (полная версия книги .txt) 📗

Германия свастики (свастика – две скрещенных виселицы). Рабочий класс этой страны сопротивляется героически, ему предстоит все переделать заново. Гитлер – со своей челкой, лицом негодяя, квадратными усиками, вылезающими из носа, и маниакальностью пьяного моралиста – был выдвинут к власти двумя старыми пройдохами – Гинденбургом и Клемансо (ведь злодейская нелепость Версальского договора есть единственный, хоть на что-то похожий аргумент этого бандита!).

Гитлер держится избиениями рабочих, военными парадами и радиооркестрами, инсценированными судебными процессами, убийствами канцлеров, любовными раздорами своих телохранителей (ночь 30 июня, политико-романический скандал).

Этот потрошитель евреев остается не чем иным, как громкоговорителем и агентом капитализма. Теперь, когда он короновался сверхимператором, политика его состоит в отказе от национал-социалистической программы, вознесшей его на трон. Чтобы угодить могущественному рейхсверу, он вычеркивает из этой программы все, что в результате игры словом «социализм» могло бы сбить с толку впавшую в детство Германию и показаться демократическим. По мере надобности он ликвидирует все недоразумения при помощи ночных налетов.

Он сжег книги, он сжег рейхстаг, он пытается поджечь Европу.

И это может ему удаться. У государственной машины, с высоты которой разглагольствует Гитлер, есть страшные рычаги. Все силы, все средства полузадушенной, но все еще необычайно жизнеспособной великой страны, всеохватывающая германская администрация, твердое доверие к дисциплине, еще живущее в некоторой части населения, – все это брошено на лихорадочную работу вооружений. Цель – пока не наступил полный экономический крах, добиться какого-нибудь эффектного результата. Сегодня германский рабочий, занятый в производстве, получает меньше, чем несколько лет назад получал безработный (нищета – хороший советчик). На фоне германского скандала растет моральный авторитет коммунистической партии. Война – единственный выход для Гитлера, не имеющего никакой положительной программы. Как только он почувствует себя достаточно вооруженным и заручится союзниками, он сбросит маску [27]. Никогда еще ни одну страну не вовлекали в авантюру так откровенно.

В Австрии правительство не хочет прибегать к услугам иностранного бандитизма; только свой собственный! Рабочих должны убивать национальная армия и полиция (официально) и хеймвер (официозно), – не иначе. Канцлер Дольфус, расстреливавший трудящихся, осеняя их крестным знамением, маленький христианский канцлер, хорек европейского зверинца … Его самого убили, тем не менее, он остается убийцей.

На Балканах, как и в Италии, уже лет пятнадцать не прекращается белый террор. Болгария – это официальный притон: массовая резня, лес виселиц (людей тысячами вешают, разрубают на куски, сжигают заживо, уродуют, калечат, вырывают ногти и волосы, выдавливают внутренности, мужчинам и женщинам протыкают животы раскаленным железом, – и сколько еще таких приемов распространяется почти по всем европейским странам! Один их невероятный перечень – это крик проклятья нашему веку). [28]

Во главе точно такого же режима – развеселый румынский король Кароль и ныне покойный Александр сербский, главный палач и убийца сербов и прочих народов, без разбора отданных Сербии Антантой, – человек, сделавшийся королем потому; что несколько бандитов пробрались ночью по лестнице в туалетную комнату и прирезали мужчину и женщину. Однажды Сербия уже дала предлог для войны: 1914 год, Сараево. Она попыталась вновь заняться тем же самым и стала придираться к Венгрии, точнее, к правительству Хорти, – этого регента палачей-садистов и покровителя будапештских фальшивомонетчиков, – за то, что оно давало убежище террористам Усташи, получающим плату от «наци»; при этом Сербия воспользовалась неожиданным огорчением, причиненным смертью короля Александра той части югославского населения, которую этот добрый король не успел еще перерезать. Но дело было начато не вовремя, и предлог провалился. Несколько выше по карте Европы – Пилсудский, нечто вроде звероподобного короля Убу, приходящий в бешенство от одного вида рабочего (он расстреливает безоружных забастовщиков, первомайских манифестантов). Как только Франция, обеднев, потеряла возможность содержать польское правительство на свой счет, Пилсудский нагло предал ее. Дальше – мудрый президент Массарик, так же любящий демократию и чрезвычайные постановления, как и ненавидящий рабочий класс. И Швейцария, славящаяся ныне не только тем, что она является обителью мира, резиденцией Лиги наций, где говорят лишь о мире, как в церквах говорят лишь о любви, – но и тем, что она стала столь же свирепо-негостеприимной, как Англия. Впрочем, во время войны Швейцария взялась за посредничество в торговле военными припасами между всеми воюющими странами.

Во Франции г. Думерг исчез из обращения, и никто, кроме его самого, об этом не жалеет. Не то что бы у него были дурные намерения: завидуя лаврам старого рубаки Гинденбурга, г. Думерг, поддерживаемый авантюристом Тардье, страдал манией чрезвычайных полномочий и рассылал по радио сладкие призывы: «кошелек или жизнь»; произнося пораженные сахарной болезнью речи, он хотел сначала ограбить французов, а потом придушить их. Он твердо шел по пути увеличения военного и полицейского бюджета, по пути государственной реформы, недавно состряпанной г. Тардье и уже напоминающей своего родственника – фашистский режим, разгулявшийся у соседей.

Но г. Думерг хотел идти по этому пути слишком быстро. И накануне роспуска Палаты депутатов ему пришлось выйти из игры. Преемник его ведет роль «национального героя» несколько тактичнее. Находясь, подобно г. Думергу между г. Эррио и г. Тардье, которые стали неразлучными, он продолжает политику чрезвычайных декретов. Он не так откровенно соблазняет государственной реформой, но зато резче подчеркивает в своей рекламе слова о «национальной экономике». Что могут сделать в данных обстоятельствах слова? Для борьбы с кризисом принимают решения, годные ровно на такой срок, какой нужен, чтобы увидеть, что они никуда не годятся. Правительство не борется с кризисом, а бежит от него. И, подобно всем предыдущим, не выносит на свет чреватое осложнениями дело Ставиского. Во внутренней политике – оно хочет работать «спокойно». Оно требует: доверия (положитесь на нас), политической передышки (уважайте политику правительства), общественной честности (мы замнем все скандалы), священного единения (всех иностранцев – вон!). Во внешней политике – тот же запутанный театральный сценарий сближений, торга и разговоров a parte (в сторону).

Французская империя, колонии? Чтобы извлечь честный доход из эксплуатации покоренных и наказанных народов, торжественно созывается широкая французская имперская конференция. Доход равен нулю. А между тем, ограбленное туземное население всей Африки уже давно приговорено к изнурительному, смертоносному труду: Его превратили в домашний скот, в пушечное мясо, в объект обложения. В Габоне, где чернокожее население тает на глазах, негру приходится продавать жену, чтобы уплатить налог. В экваториальной и западной Французской Африке неуплата дани в пользу грабительской цивилизации влечет за собою разрушение деревень и избиение жителей. В Марокко отнимают жен за недоимки. В Индокитае туземцев используют на постройке железных дорог, – можно сказать, там на каждую шпалу приходится по трупу. А если хоть один патриот поднимет голову, то этого злодея убивают во имя Отечества.

Другие государства, официально еще не ставшие фашистскими, изо всех сил фашизируются сверху.

В Испании взрыв народного гнева четыре года тому назад вымел из страны монархический резким, но на смену ему пришла – увы! – компания республиканцев, возбуждающихся при виде всего, что напоминает красное, как испанские быки. Начали они с расстрела забастовщиков, с убийства рабочих и крестьян, которые дали им власть. А теперь зверски топят в крови революцию, вызванную бесстыдной фашизацией правительства Лерусса. Сегодня наследники революции 1931 года и костлявого Альфонса XIII – это Хиль Роблес и его католическая, фашистская организация «народного действия». Революция 1934 года, достигшая в Астурии такого размаха, и глубины, – эта жертва трусости социалистов и предательства анархистов, – остановлена, но не задушена. Она даже не обезоружена. Поступь масс сотрясает почву Испании.