За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - Зайцев Василий Григорьевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Но теперь, после пяти лет службы на флоте, я стал стрелком-пехотинцем.
Случилось это так.
После долгих и настоятельных хлопот об отправке на фронт меня наконец-то включили в список команды морских пехотинцев. К тому времени у меня уже было звание главстаршина. Через несколько дней нас погрузили в эшелоны и — на запад. На фронт! Ох, как долго и нудно перестукивали колеса теплушек. Вот и Урал. Моя родная горная тайга. Здесь я с ранней юности под руководством дедушки Андрея Алексеевича учился ходить по звериным тропам, стрелять навскидку, ночевать в трескучий мороз под открытым небом у костра…
Но теперь было не до воспоминаний — скорее бы на фронт!
И вдруг эшелон загнали в тупик товарной станции Красноуфимск.
— Выгружайсь! — прокатилось вдоль теплушек.
Надо было видеть лица моряков: зачем это нас, морских волков, сюда загнали, в эту дыру?
Но именно здесь, в Красноуфимске, стояли полки 284-й дивизии. После тяжелых боев в районе Касторной их отвели сюда на отдых.
Команда, с которой я ехал из Владивостока в одной теплушке, была зачислена во второй батальон 1047-го полка. Побывавшие в огне сражений командиры и политработники полка встретили нас хорошо, лишь наши черные бушлаты и широкие брюки, не говоря уж о тельняшках и бескозырках, вызывали у них улыбки.
Через несколько дней снова погрузились в эшелоны. Снова застучали, теперь уже с редкими передышками, колеса теплушек. Перед глазами открывалась необозримая, как море, степь. Мои товарищи скинули бушлаты. Синие полоски тельняшек запестрели во всех вагонах. Сухопутное «море» и «корабль» на колесах. День, ночь, еще день. Впереди — мираж, будто в самом деле к штормовому морю мчимся. Эх, скорей бы!
Но не тут-то было. Эшелон остановился: где-то перед станцией нашего назначения фашистские бомбардировщики разрушили мост.
Мы вывалились из теплушек. Ждем час, другой, третий… Вглядываемся в даль. Там, где-то на самой кромке степного простора, на нижнем обрезе небосклона, бушует что-то непонятное; то все сплошь заволакивают черные тучи, то пробивается сквозь них зарево, и солнце будто дробится огненными осколками.
Ночью совершили пеший марш без дороги, по видному для всех ориентиру — зареву пожаров на краю степи. Казалось, там же и край света.
Но то был Сталинград.
К утру зарево потускнело, зато багрово-темные тучи стали еще гуще. Словно огромный вулкан извергался там, выбрасывая массы огня и дыма. А когда лучи солнца чуть подрумянили просветы между тучами, над источником огня и дыма, как мошкара, закружились самолеты.
— Что это? — спросил я.
Командир роты старший лейтенант Василий Большешапов дал мне бинокль. Смотрю — и не верю своим глазам. Над городом в два, три, четыре «этажа» — немецкие бомбардировщики, истребители, штурмовики, тяжелые бомбардировщики. С разных высот они вываливают свой бомбовый груз на город. Вереницы пикировщиков ныряют в гущу дыма и огня над центром, и там поднимаются новые столбы красной кирпичной пыли и огня.
Неужели же там есть еще люди, и как они держатся, сражаются, просто хотя бы живут, дышат?!
— Сталинград выдерживает очередную атаку с воздуха, — как бы отвечая на мой вопрос, пояснил командир роты. И, помолчав, добавил: — Мы идем туда, поэтому, морячки, сегодня же начнем готовить вас к действиям в тех условиях.
Сразу же объявили тему трехдневных занятий: подготовка к уличным боям.
С особым усердием тренировались моряки на занятиях. Работали штыком, ножом, лопатой, метали гранаты, ползали, бегали. Каждый понимал — эта наука нужна.
Рукопашные «схватки» иногда переходили чуть ли не в настоящие драки, вгорячах даже разбивали один другому носы. Наш командир роты готовил своих людей не на парад.
Сейчас он сидел на возвышенности, раскинув согнутые в коленях ноги: каблуки сапог, подбитые толстыми металлическими косяками, глубоко зарылись в землю; широкие загорелые ладони устало лежали на коленях.
Большешапов был доволен: учения идут по плану, матросы уже умело ловят летящую гранату и метко швыряют ее обратно в траншею, где маячат чучела.
— С такими моряками, Степан, мы любому фашисту голову свернем! — вырвалось у Большешапова, когда возле него остановился замполит Кряков.
Тем временем я в глубокой траншее разучивал приемы боя лопатой против врага, вооруженного автоматом. Моим противником был солдат Реутов. Матросы стояли на бруствере, внимательно смотрели. И вдруг Реутов изловчился и саданул в меня очередь. Конечно, патроны были холостые.
Чтобы показать прием, надо было пропустить по траншее каждого. Результаты оказались хорошие: со второго захода «поражений» почти не было.
В самый разгар «схватки» возле нас остановилась легковая машина. Из нее вышел маленького роста, щуплый человек, на петлицах — малиновые ромбики. Это был наш дивизионный начальник, бригадный комиссар Константин Терентьевич Зубков. Спокойно покуривая папиросу, он смотрел в середину круга, где шел поединок.
Старший лейтенант Большешапов отбивал нападение нашего мичмана Ровнова. Мичман явно сильнее старшего лейтенанта: ростом выше, руки длиннее, шире в плечах. Туго приходилось Большешапову, но тренированность, знание оборонительных приемов делали его неуязвимым. Как пружина сожмется, мгновенно отбросит противника, и все начинается сначала. Нашла коса на камень. Кто же кого?
Матросам хотелось, чтобы победил мичман, но солдаты уверенно говорили, что их «старшой» и не таких обламывал.
Вот мичман и старший лейтенант снова пошли на сближение. Рывок, еще рывок — и мичман запутался в своих широких брюках. Большешапов наступил ногой на морской клеш, толкнул плечом мичмана в правый бок, и тот, потеряв равновесие, грохнулся.
Отходя в сторону, вытирая потное лицо носовым платком, командир роты сказал:
— Вот так из-за широких штанов можно жизнь потерять, — и только теперь увидел бригадного комиссара. — Р-рота! — он хотел подать команду «смирно», но бригадный комиссар прервал его:
— А разве армейское обмундирование вы не получили?
Командир роты смутился: не хотелось ему подводить моряков под «разнос». Но делать нечего, вынужден был доложить:
