Смерш (Год в стане врага) - Мондич Михаил (онлайн книга без txt) 📗
Я был потрясен рассказом Феди. Доводилось мне и раньше слышать подобные истории, но я им не особенно верил. Феде же я не мог не верить.
— Про Маруську ничего не знаешь?
— А как же! Погибла от чахотки в Туркестане.
— В лагере?
— Да… Эх, выпить бы…
Я достал из шкафа бутылку водки. Федя выпил стакан, потом второй. Мне было понятно его душевное состояние. Он хотел отогнать тяжелые воспоминания.
— Ты, Коля, не сердись на меня… Я не пьяница. Это я только так.
— Ладно.
— Советую тебе записаться добровольцем в чехословацкую армию.
— Нет, я останусь дома.
— А я — так ни за что на свете.
— Твое дело.
— Я, Коля, и национальность переменил… Не сердись, прошу тебя, и не осуждай меня. Если бы знал, как в Станиславе издевались надо мной за то, что я считал себя русским. «Какой ты, мать твою так-растак… русский! Ты венгр, шпион, подлец!» Глупости, я вру. Я хотел бы быть не русским, но не могу. В душе я остался тем же, кем был раньше. Только никому об этом не говорю.
Федя выпил еще стакан водки и, распрощавшись со мной, ушел. Мною овладело, не покидающее меня до сих пор, жгучее негодование. Как могли большевики быть такими близорукими? Ведь к ним убегали наши русины тысячами, а они видели в них — шпионов!
Впрочем, это их принцип: пусть лучше погибнут тысячи невиновных, чем останется в живых один виновный.
В мире нет ничего вечного. Не вечными будут и большевики. Пройдут годы, и карпатская история отметит еще одну темную страницу в жизни своего народа.
С 1939 по 1941 год убежали в Советский Союз тысячи наших людей. По тем неопределенным сведениям, какими я располагаю сейчас, две трети из них погибло в концлагерях. Иными словами, Советы замучили тысячами наших невинных людей.
Такого нам даже венгры никогда не устраивали.
Я приехал с Верой в Мукачево. На базаре шел митинг. Какой-то новоиспеченный комсомолец агитировал среди молодежи. «Красная армия, лучшая армия в мире, принесла нам свободу на штыках» — кричал комсомолец. «Вступайте в комсомол, вступайте в ряды Красной армии. Враг еще не добит, нам нужно добить его в его собственной берлоге».
Толпа слушала молодого оратора скорее по привычке, чем из интереса. Митингов развелось у нас за последнее время неисчислимое количество. Чехи агитируют вступать добровольцами в ряды чехословацкой армии; русские — в Красную армию; рабочие пропагандируют свои требования: отнять все предприятия у собственников и передать их в руки государства, сократить десятичасовой рабочий день до восьмичасового, увеличить зарплату рабочих в два раза.
Новоиспеченный комсомолец старается говорить по-русски, но это ему не удается.
«Хай живе батько Сталин! Хай живе Красная армия! Хай живе великая партия большевиков!».
Как раз в этот момент внимание толпы отвлекли громкие ругательства красноармейца, схватившего за горло гражданина с меховым воротником. Второй красноармеец, сев на велосипед, поспешно удалялся.
— Ловите его, ловите! Это мой велосипед, — кричал гражданин с меховым воротником.
Милиционеры подняли стрельбу. Кто-то завизжал, барахтаясь на мостовой.
Новоиспеченный комсомолец спрыгнул с прилавка и скрылся в соседнем дворе.
Вера схватила меня за руку.
— Уйдем поскорее. Это черт знает что!
— Еще не то будет, — утешил я ее.
Тетя Веры, очень милая старушка, встретила нас как родных, угостила чаем с хлебом.
— Не знаю, как мы будем жить дальше. Магазины пустые, на рынке все дорого. Дров нет, соли нет, сахара нет. Русские платят рублями или кронами. Торговцы берут только пенго. Везде грабежи, убийства. Солдаты ничего не делают, только взламывают погреба и пьянствуют. Скажи мне, Коля, неужели у них и дома такой беспорядок.
Я начал уверять тетю, что у русских образцовый порядок и что такой же порядок они в скором времени наведут и у нас.
— Не верю я этому, Коля. Мы ждали не таких русских.
— Нельзя всех мерить одним аршином. И между русскими много хороших людей.
Мои доводы не повлияли на тетю. Она осталась при своем мнении.
Начинается то, чего я так сильно боялся, — простые люди, не вникая в суть вещей, начинают ненавидеть русских. Они не различают большевиков, воров, убийц и всякого рода других преступников, действия которых бросаются в глаза, и все валят на русских.
Коммунисты торопятся как можно больше собрать подписей за присоединение к Советскому Союзу. Сегодня я уже в третий раз подписывался под манифестом Н. Р. 3. У. (Народной Рады Закарпатской Украины).
Сегодня вечером я присутствовал на совещании росвиговского комитета компартии. Путрашова, жена о. Гавриила, секретарь росвиговского комитета компартии, выдвинула мою кандидатуру в секретари росвиговского комсомола. Я отказался, ссылаясь на свою профессию.
Путрашова рассердилась на меня. Пусть! Я ее презираю. Отец Гавриил рассказывал мне про нее интересные вещи. Как только могла эта добрая матушка так радикально переменить свои взгляды в такое короткое время? Бедный о. Гавриил! Развестись с ней ему не позволяет его духовное звание, и он, горько сознавая неизбежность трагедии, принужден сносить все действия матушки. «Тяжело разобраться в душе женщины, — говорит о. Гавриил. — В религии много сложных и непонятных догм, но они — яркие звезды в сравнении с душой женщины».
На обратном пути я встретился с Андреем Горняком.
— Пойдем выпить?
Все мои знакомые говорят, что Андрей работает в НКВД. Мне хотелось узнать более подробно об НКВД, и потому я принял его приглашение.
В просторных залах «Короны», несмотря на позднее время, было многолюдно. Густой табачный дым ел глаза; противный запах прокисшего пива и вина, смешанный с резким запахом водки и пота, наполнял все уголки ярко освещенных помещений.
Здесь были люди самых разных профессий — офицеры, добродушные пьяницы, воры, убийцы, поставщики черного рынка, проститутки и интеллигенты. Официанты, знакомые Андрея, с трудом отыскали для нас место.
К Андрею подошла красивая венгерка и похлопала его по спине.
— Уйди! — бросил ей Андрей, нахмурив брови.
Женщина сделала обиженную мину и ушла. На нашем столике появились бутылки вина и стаканы.
— Почему ты до сих пор нигде не работаешь? — спросил меня Андрей.
Я нерешительно повел плечами.
— Хочешь, я найду тебе хорошее место?
— В НКВД?
— Ты — как и все остальные! — с обидой сказал Андрей. — НКВД это одни слухи. Его в Мукачеве нет. То есть, как бы тебе объяснить? — Андрей подозрительно обвел глазами окружающих нас пьяниц. — К нам, в милицию, часто приходят какие-то военные, справляются о некоторых людях. Кто они, эти военные, мы не знаем. Ни своих фамилий, ни места жительства они никогда не говорят. Я подозреваю, что они не НКВД, а что-то совсем другое.
На этом наш разговор об НКВД кончился. Андрей подозвал к себе красивую венгерку и начал угощать ее вином.
Сведения, полученные от Андрея, разрушили во мне представление об НКВД, которое у меня было до сих пор. Когда-то я изучал структуру НКВД по весьма определенным и достойным доверия материалам. Я знал всю административную сторону этого учреждения, знал, как оно работает и кто руководит им. НКВД никогда не маскировал себя.
Кто же эти люди, не доверяющие даже начальству милиции? Ведь сотни известных мне арестов — их рук дело. «Какие-то военные». Какие? Этот вопрос меня чрезвычайно интересует.
Надо действовать более решительно. Я до сих пор не выбрал даже линии, где бы легче всего можно было выдвинуться. Не результат ли это моей неспособности?
Выбрать подходящую линию трудно. Наши коммунисты действуют на свой риск. Если бы я записался в компартию, — меня бы нагрузили пропагандной работой и у меня не осталось бы свободного времени. Известные мне секретари компартии не имеют никакой связи с русской компартией, — это значит, что я утонул бы в будничной работе, не выполнив задания. Где искать исходную точку? Лучше всего было бы, если бы мне удалось попасть в Москву, но это невозможно. Между Карпатской Русью и Советским Союзом существует граница, — настоящая граница, с собаками и конными патрулями.
