Николай Клюев - Куняев Сергей Станиславович (бесплатные полные книги txt) 📗
Из всего вышеизложенного, принимая во внимание политическую неблагонадёжность Клюева-сына, является сомнение в законности источника, из коего получает Клюев деньги, а также не заключается ли в корреспонденции Клюева чего-либо преступного или, по меньшей мере, тенденциозного».
Газетная, журнальная, книжная жизнь требует своего — старания о гонорарах как единственном способе существования, которые действительно с трудом закрывают материальные прорехи. Заботы о публикациях и отзывах на книги — и хочешь не хочешь, а будешь интересоваться у издателя «Лесных былей» К. Некрасова и переизданием, и тиражом, и деньгами за него. И книги современников спрашивать будешь, дабы быть в курсе новейшей литературы, притворяясь при этом, что о Верхарне не слышал, Бальмонта почти не читал (дескать, подмогните несведущему!), да интересоваться мнением о своих стихах Ремизова, Философова да того же Михаила Кузмина… А что касается «культурных» и «некультурных» слов, то по этому поводу Клюев исчерпывающе объяснился с Виктором Миролюбовым, посылая ему для публикации в «Ежемесячном журнале» «Скрытный стих».
«…Сейчас же посылаю Вам мою новую поэму — был бы счастлив, если бы она Вам понравилась. Сложена она под нестерпимым натиском тех образов и слов, которыми в настоящее время полна деревня. Перекроить эти образы и слова так, чтобы они были по плечу людям, знающим народ поверхностно и вовсе не имеющим представления о внутреннем содержании „зарочных“, „потайных“, „отпускных“ слов бытового народного колдовства (я бы сказал, народного факиризма), которыми народ говорит со своей душой и с природой, — я считаю за великий грех. И потому в этой моей вещи, там, где того требовала гармония и власть слова, я оставлял нетронутыми подлинно народные слова и образы, которые прошу не принимать только за олонецкие, так как они (слова, наречие) держатся крепко, как я знаю из опыта, во всей северной России и Сибири. Некоторая густота образов и упоминаемых выше слов, которая на первый взгляд может показаться злоупотреблением ими, — создавалась в этом моём писании совершенно свободно по тем же тайным указаниям и законам, по которым, например, созданы индийские храмы, представляющие из себя для тонкого (на самом деле идущего не из глубин природы) вкуса европейца невообразимое нагромождение, безумное изобилие и хаос скульптур богов, тигров, женщин, слонов, многокрылых и многоликих существ…»
«Густота образов и слов» органично вплетается в былинный стих, повествующий о пришествии «на Олон-реку, на Секир-гору» — «нищей братии» разных толков и сект:
«Внукам памятка» — «год родительский» и «изочина» — снова отсылают памятью к ушедшей матери, чья смерть сдвинула мироздание в сознании поэта и породила апокалиптическое ощущение близкой гибели мира сего. «Нища братия» вопиет Спасу о чудовищном преображении сущего, где живому нет места:
Природа у Клюева одухотворена изначально — в её земной реальности, запечатлённой тонкой кистью, как в доличном иконном письме, — он прозревает явление Духа Святого и слышит неземной Глас, вешающий торжество Ума Любви над Умом Зла: «Положу препон силе Змиевой, / проращу в аду рощи тихие, / по земле пушу воды сладкие, — / чтобы демоны с человеками / перстнем истины обручилися, / за одним столом преломляли б хлеб, / и с одних древес плод вкушали бы!..» В этом пророчестве ад перестаёт быть адом и демоны теряют свою демонологическую сущность, становятся иными, то есть возвращаются к своему прежнему ангельскому состоянию, одолевая любовью зло, вошедшее в них после исторжения из райских куш… Эсхатология Оригена, Климента Александрийского, Григория Нисского, их учение об апокастасисе — о всеобщем спасении, претворении всего мира в обоженное состояние — вот что исповедовал он. И суждено молящимся старцам «по лугам идти — муравы не мять, во леса ступить — зверю мир нести…».
И рядом с этой картиной возникает другая, картина убежища мужицкой души и плоти под покровом Лика Святого, воплощённого дониконовскими иконописцами, Лика — растворённого в приметах родной земли, укрытой незримым омофором.
«Мужицкие Христы» — это не только лики на иконах. В каждом шве моленной рубахи мужицкой — Христово явление в молчании, в тайне, которую хранят заповедные клады народного слова и образа, то величие народного сказания, что дремлет до поры, когда настанет час урочный воплотиться в живое на «новой земле».
Восемнадцатого июля Николай II подписал указ о всеобщей мобилизации, а 20-го был обнародован манифест об объявлении войны Германии. Российская империя вступила в Первую мировую войну — и это стало началом конца великого государства.
Ликование подданных было беспредельным. Возле императора уже не было Столыпина, однажды спасшего Россию от вступления в балканскую войну, грозившую перерасти в мировую. Не было и Григория Ефимовича Распутина — также ярого противника войны, который был тяжело ранен в самые роковые дни женщиной, даже не знакомой с ним лично, наведённой «на нужный след» агентурой промышленников, тесно связанных с Англией и Францией и ох как заинтересованных в военной авантюре!
Их слушал император, воодушевлённый идеей помощи братьям-славянам и возможностью выйти к Черноморским проливам и водрузить православный крест над Святой Софией в Константинополе. Преодолевал тяжкие сомнения — и слушал. Гласом вопиющего в пустыне осталось пророческое послание Николаю II бывшего министра внутренних дел, члена Государственного совета Петра Николаевича Дурново: «…Начнётся всё с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнётся яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления… Армия, лишившаяся… за время войны наиболее надёжного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишённые действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддаётся даже предвидению…»
