Путеводитель по оркестру и его задворкам - Зисман Владимир Александрович (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Году примерно в 1990-м Андрей Корсаков со своим ансамблем «Концертино» ехал на гастроли. Тогда в результате яркого контрабандного дела о вывозе за границу скрипок ввели паспорта на инструменты с описанием и фотографиями. Белорусский таможенник взял одну из скрипок, сравнил с картинкой в паспорте, издал пару звуков и вернул со словами: «Душку подвинуть бы надо». Душка — это деревянная распорка между декой и днищем скрипки, и от ее положения заметно зависит качество звука. Музыканты, естественно, высокомерно хмыкнули.
После гастролей скрипач зашел к мастеру в профилактических целях. «Душку подвинуть бы надо», — сказал мастер.
А дальше все это железо иногда надо смазывать. А еще там есть пружинки, которые могут лопнуть в самый неподходящий момент. Поскольку температура инструмента равна окружающей среде, а температура выдыхаемого воздуха рожкиста, пока он жив, примерно соответствует 36 градусам, внутри инструмента образуется конденсат, который может оказаться в маленькой дырочке в виде воды, и вместо божественного звука прозвучит невнятное хрюканье. При понижении температуры в зале или сквознячке эти эффекты усугубляются.
Кроме того, в результате всех этих гидропроблем клапан может прилипнуть, и силы пружинки не хватит, чтобы его открыть. Результат для музыканта получается предсказуемый, но непотребный. А главное, в процессе игры неисправляемый. Для этого нужна хотя бы пара тактов паузы.
Я полагаю, нет необходимости особо отмечать, что все неприятности происходят в сольных местах.
Кроме того, дерево, из которого сделан инструмент, от внутренних напряжений может лопнуть. Оно, конечно, чинится, но оставляет незаживающую рану не только на инструменте, но и в душе музыканта. Эта достаточно редкая катастрофа происходит почти с каждым инструментом в первые два-три года.
Чтобы всего этого ужаса не произошло, инструмент время от времени протирают изнутри специальной тряпочкой. Ужасы все равно иногда происходят, но ты, по крайней мере, сделал все, что мог.
С деревянной частью инструмента я вас в общих чертах познакомил. Добавлю только, что в XVII веке было найдено гениальное дизайнерское решение, и с тех пор инструмент (гобой, а в дальнейшем и вся линейка) разбирается на три части, что сильно облегчает его транспортировку. В отличие, скажем, от виолончели.
У английского рожка и гобоя д’амур есть еще в комплекте металлическая трубочка непознаваемо сложной формы, от которой очень зависит качество звука. Называется эс. Она может быть из серебра, сплавов с золотом, но что от чего зависит, я так и не понял. Просто при покупке пробуешь все подряд, пока не повезет.
И теперь — самое ужасное.
Представьте себе, что скрипачу каждую неделю надо вытачивать новую скрипку, а то старая перестает звучать. Просто нехорошо делается. Это не совсем технологически корректная аналогия, но эмоционально, акустически и практически в первом приближении ее можно принять.
Трость — это именно то, что запихивается в рот при желании или потребности что-нибудь сыграть. Гобойная или рожковая трость — самый мерзкий и отвратительный пережиток мрачного Средневековья и тогдашних человеконенавистнических технологий.
Берется камыш. Ну что значит «берется»… Покупается. Выписывается из Франции. И после огромного количества промежуточных технологических процедур, практически не изменившихся с XVII века, и отбраковки неудачных экземпляров вы получаете то, чего вам хватит на неделю.
Для того чтобы нормальная готовая трость играла, она должна быть влажной. Поэтому перед игрой ее ненадолго ставят в баночку с водой. А что делает камыш в воде? Что?! Растет? Дохлый камыш в воде гниет. А гнилой камыш не играет. Сухой тоже. Поэтому его надо все время облизывать. Отсюда и фраза, что «высшая степень подхалимажа — это когда второй гобоист облизывает трость первому».
И вот когда есть хорошая трость и абсолютно исправный инструмент, каждый дурак может на нем сыграть. Если у него есть голова на плечах. Чтобы ею дуть.
При таком раскладе остановить гобоиста посреди фразы могут только две вещи: выстрел в голову или крошка, случайно попавшая в трость.
В произведениях нормальных композиторов, а таких среди классиков большинство, рожок не используется в качестве шумового инструмента и задействован только тогда, когда это действительно необходимо. Что означает, что рожкист довольно много времени примитивно и вульгарно бездельничает.
Технический прогресс в виде электронной книги и Интернета позволяет как-то скоротать время на репетиции или записи. Но вот когда исполняешь соло, время идет совершенно по-другому. В фоновом режиме происходят наработанные годами процессы, которые принято называть музыкальностью. А на сознательном уровне идет миллисекундный просчет ситуации. Примерно так.
За минуту до начала — нет ли воды под клапанами.
Секунд за десять — все ли клапана работают в штатном режиме.
За восемь — еще раз лизнуть трость и проверить, хорошо ли она держится на эсе.
За пару тактов, если возможно, тихонько издать пару звуков, незаметно для окружающих.
За полтакта взять дыхание и за мгновение — начать его выпускать, тогда начало звука получается мягче.
Не зажимать первую ноту, сыграть ее чуть погромче — потом приберу, вторую и третью держать на одном уровне, нет, третью чуть прибрать, но не завалить, третья должна возникнуть сразу после последней ноты в триоли виолончели. Следующий ре-бемоль чуть пониже, чем хочется, и потише: он сам вылезет — первая доля, следующие восьмушки — каждую мягко нажимая и отпуская, последующую чуть громче предыдущей, фа активней, потому что она тембрально провалится (из-за особенностей конструкции), ре-бемоль минимально, но чтобы следующее до могло быть еще тише и не пропало, при этом дать ему дозвучать…
Это грубая стенограмма мыслей в первых полутора тактах соло рожка в «Риголетто». Не считая проблем синхронизации с певцом, виолончелистом и дирижером.
После соло вытягиваем ноги, ставим рожок на подставку, зеваем, закрываем глаза, уходим в спящий режим.
Познакомлю-ка я вас со всем гобойным семейством. Точнее, с теми его представителями, которым удалось уцелеть в процессе эволюции.
Гобой в полном согласии с основными принципами теории происхождения видов Чарлза Дарвина произошел в середине XVII века от ныне исчезнувших видов вроде шалмеев, круммхорнов и прочих не выдержавших конкуренции инструментов. Он проделал за последующие века большой эволюционный путь и теперь совмещает в себе худшие стороны средневековой и современной технологий. Гобой в его современном понимании берет начало (ну как бы примерно) с часто исполняемого До-мажорного концерта Моцарта. Правда, чуть позже Моцарт написал точно такой же концерт и для флейты. Форс-мажор, бывает. Он просто получил заказ на флейтовый концерт и стопроцентную предоплату. А когда понял, что не успевает, то переписал гобойный концерт на тон выше и уложился в срок. Справедливости ради надо сказать, что это была довольно распространенная в те времена практика. С тех пор на экзаменах по специальности комиссия часто вынуждена выслушивать один и тот же концерт в разных тональностях и на разных инструментах. Конечно, до этого были сонаты и сюиты Баха, Генделя, Телемана и т. д., но у меня нет уверенности, что всегда имелся в виду гобой как таковой. Для авторов тех времен это зачастую было не очень существенно. Что было на балансе у курфюрста, на том и играли.
Гобой широко использовали в барочной музыке и как камерный, и как сольный инструмент. По своему музыкально-эмоциональному смыслу он занимает там нишу валторн и труб в soft version. В какой-то степени надо учитывать, что гобой пришел в музыку, как и многие другие духовые, из охотничьих и церемониальных истоков. А в классике высокого периода, как мы ее видим, то есть XIX века, гобой изображает состояние «медленно и печально», как в Третьей симфонии Бетховена. Или «лирично и все равно печально», как в Неоконченной Шуберта. И прочих «Лебединых озерах» и Четвертых симфониях Чайковского. (Я никоим образом не отвергаю также «быстро и весело» у Россини. Всякое бывает.)
