Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Радько Наталья Ефимовна (читать книги бесплатно полностью .txt, .fb2) 📗
…Ее звали Тойбеле, ее звали Маша, ее звали Аня… Ее звали Алла в картине «Странное время». Но если в предыдущих ролях уникальная актриса Елена Майорова получала достаточно эмоционального материала в пьесе, в сценарии, ей нужны были вся ее страсть, все вдохновение для того, чтобы передать то, что она — не актриса, а человек, женщина — думает и чувствует, то в этом фильме страсти было больше, чем материала. Она завела себя своей экранной влюбленностью и не смогла остановиться. Не захотела остановиться. Он же была гордая, она захотела почувствовать себя свободной… И все же она бы не бросилась в этот роман, если бы с Сергеем все было по-прежнему. Они всю жизнь бурно ссорились и мирились, но отдыхали от жизни и самих себя в любви и проверенной, родной близости. Что-то изменилось. Ни он, ни она тогда не могли знать, что именно. Об этом очень редко говорят и пишут. Но зарождение рака на самой ранней стадии практически никогда не обнаруживают врачи, сам заболевший. Это безошибочно может почувствовать лишь самый близкий человек. Физиологически близкий. Я читала как-то об одном открытии: собаки могут определить у человека онкозаболевание, когда это не в состоянии зафиксировать анализы, приборы. И я знаю, что во время близости это может почувствовать женщина. Не понимая, что именно. Какие-то минимальные изменения, включения, короче то, что трудно определить обычными словами, но это может выглядеть, как барьер, может вызывать непонятное отторжение. Он здесь, он любит, как и раньше, но что-то чужое и страшное отталкивает тебя. И усугубляет ситуацию виной и жалостью.
Лена боролась с чувством вины, доводя его до крайности. Около года длился ее эпатажный роман с Васильковым. Примерно таким был возраст обнаруженной после ее смерти раковой опухоли Сергея. Татьяна Догилева как-то сказала, что если бы Лена знала о заболевании мужа, она бы со всей своей страстью и энергией бросилась бы на спасение. Наверняка бы вытащила, если бы рак сразу диагностировался. Обнаружили заболевание вовремя, насколько это было возможно. Это еще была излечимая стадия. Но это было его решение — пойти в другом направлении. В сторону радуги. В сторону назначенного свидания с женщиной своей жизни.
ГЛАВА 37
30 мая этого года Станислав Садальский в своем блоге написал:
«Убийство Лены Майоровой.
О смерти сегодняшней именинницы судачили много. Друзья говорили, что случайность. Милиция уверена: самоубийство.
Я считаю, что произошло моральное убийство.
Олег Ефремов был дьявольски обаятельным режиссером. Пригласив в труппу любимую ученицу Табакова, он играл с ней, как с мышкой. То даст работу, то отнимет.
И грозил пальчиком на удачно сыгранную роль. Особенно в кино. Успех на стороне, в том числе и на киноэкране, всех мхатовских актеров подвергался осмеянию.
Всем внушалось, что только театр — это главное.
И Лена Майорова служила ему самозабвенно.
Я помню, как много лет назад Лена отметелила мента, презрительно отозвавшегося о театре. Ее повезли на освидетельствование в больницу… Тогда МХАТ наплевал на свою актрису. А Олег Табаков, несмотря на то, что она ушла от него, помчался выручать свою любимицу…
Приближалось открытие нового театрального сезона. Работы невпроворот. В одиннадцатисерийном фильме Александра Орлова «На ножах» Ленка играла Глафиру, убийцу своего мужа, играла грандиозно.
За три дня до смерти ей позвонила ассистентка режиссера и, будто почувствовав, что с ней что-то не в порядке, спросила: «Может, тебе что нужно?»
Лена ответила: «Да. Приезжайте, будете стоять у гроба…»
Майорова была очень прямым человеком, говорила правду всегда в лицо.
Как все, кто приезжает с Дальнего Востока, не влезала ни в интриги, ни в дрязги в театре.
Может, поэтому и не заслужила обычных почестей.
Ее гроб не поставили ни на сцене, ни даже в фойе.
Ее положили в дальней гардеробной, где раньше оставляли грязные калоши. Олег Ефремов на похороны не явился.
Говорили, что запил. Чехов, когда сердился, говорил: «Ненавижу актеров. Снял бы с себя калоши и отхлестал бы их по лицу». С Леной так и поступили».
30 мая, в день рождения Елены Майоровой, я сидела за компьютером, вокруг — в произвольном порядке документы, перепечатки, журналы и газеты, где она упоминается. Посмотрела в Интернете, вспомнил ли кто-нибудь Лену в эту, двенадцатую годовщину ее смерти. Нашла лишь эту страничку Садальского. Как будто ничего нового — что тут еще скажешь о самой известной гибели актрисы. Просто горечь, просто все еще потрясение. Конечно, называть единственным убийцей Ефремова — немного перебор. Но я согласна со словом — убийство. Актрису убили люди, время, профессия, талант. Выше я привела трактат психоаналитика. Он, в частности, пишет о необходимости для живых избавляться от чувства вины перед мертвыми. С этим чувством якобы нельзя жить. Но и без него жить нельзя. Тому, кто хочет оставаться человеком, приходится рисковать…
Вечные чувства. Страшная вещь. О том, что они человеку доступны, можно наверняка сказать, когда они хлынут дымящейся кровью из его горла.
30 мая. Родилась бы она на недельку позже. Моя покойная свекровь говорила: «Кто в мае родится, тот всю жизнь маяться будет». В мае родился мой муж. Совсем вроде недавно я читала ему свой очерк о Елене Майоровой, он страдальчески морщился, курил, а сейчас просыпаюсь ночами в холодном поту и протягиваю руку к пустой подушке. Отмаялся. Родился в один месяц с Еленой Майоровой, умер в таких же страшных муках, как Сергей Шерстюк, от такого же диагноза. Разница лишь в том, что муж за пять минут до смерти держал мою руку и просил его спасти. Но у нас был непоправимый случай. Сергей вскоре после смерти Лены написал именно это: «Нас с тобой просто-напросто убили. Нашли дорожку». Он сразу понял, что на свете больше не осталось руки, за которую можно было бы схватиться, отрываясь от земли.
Начитавшись по поводу смерти этих великих возлюбленных комментариев и мнений под завязку, я просто вижу сейчас очередной поток хамства и агрессии. Кто убил? А меня кто убивает? А я не работаю? А я не сжигаюсь, не хочу умирать от рака, не привлекаю к себе внимание таким способом…
К сожалению или к счастью, никакое наше внимание больше не беспокоит больших мастеров — Елену Майорову и Сергея Шерстюка. Качество этого внимания — острая проблема живых.
Комментариев на страничку Садальского немного, в основном они адекватны. Но есть и такие: «Много она приняла, когда отметелила мента?», все то, что я перечислила выше.
А в каком состоянии она играла Глафиру — убийцу собственного мужа? Она, с ее невероятной честностью и моральной чистоплотностью, в год увлечения другим мужчиной, в период, когда она уже увязла в каких-то новых обязательствах и не могла не понимать, что кардинальное развитие событий убьет Сергея? В каком состоянии бросалась в огонь, пытаясь его погасить и спасти пассажиров, забыв, что это тоже актеры. В каком — прямолинейно и решительно шла к смерти в роли Тойбеле? В каком — любила и защищала заключенного в концлагере? А в каком состоянии пишут подобную недоброжелательную чушь? В каком состоянии жуют жвачку в зале кинотеатра, пьют пиво на диване у телевизора, развлекают себя тем, как настоящие актеры рвут себе нервы и сердца, доводя до умов публики простую и вечную мысль о том, что из человеческих страданий наша общая нравственная жизнь в принципе и состоит.
Очень легко рассуждать о том, что надо было вовремя выходить из роли. Это, конечно, у многих получается. Но речь идет об актерах совсем другого ранга. Когда-то Леонид Филатов взялся за непосильное, казалось бы, дело — защиту и посмертную реабилитацию от человеческой несправедливости ушедших актеров. Телевизионный цикл «Чтобы помнили…» — это прецедент на телевидении. Невиданная и не повторенная высота благородства, понимания, скорби. Видимо, потому что автор и сам был большим актером, способным деликатно и чисто войти в чужую судьбу. У него есть передача, посвященная Елене Майоровой. Совершенно непонятно, почему бы телевидению иногда не повторять то, что так проникало в сердце любого зрителя. Зачем на эти же темы настригать из разных источников вторичные, однодневные материалы. То есть в смысле гонораров, конечно, понятно. Но… Это уже тошно повторять.
