Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала - Глейзер Владимир (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Не по дипломам наивный баловень судьбы, которого взяли из секретного оборонного НИИ в Политех только из-за катастрофической нехватки в этой богадельне докторов наук, и не по какой другой причине, в горячке заорал:
— Спорим на бутылку, что нашему ректору нужны кадры, а не чистота расы, сионист пархатый! Пиши заявление, заполни листок учета кадров, и я лично к нему пойду!
Так и сделали. После визита Кац явился ко мне взъерошенный, как мокрая кошка, — ему отказали по прочтении учетного листка. Однако несостоявшийся антирасист за так сдаваться не хотел:
— Понимаешь, в чем дело? Я же беру тебя доцентом по кафедре высшей математики, а твое базовое образование — физика! А ты все свое — еврей, еврей! Прошли эти времена!
Тут взорвался уже я:
— Спорим пять к одному, что я еврей, а ты — осел! Ну, ладно-ладно, не осел, а карась-интернационалист. Доказываю. Я срочно переписываю учетный листок, оставляя все как было, меняя только «еврей» на «русский». Ты же через неделю идешь к своему русопяту, как будто вышел на новенького!
И снова Кац явился с визита как мокрая кошка:
— Ты выиграл пари. Этот славянофил посмотрел на анкету и сказал: «Вот это другое дело — нам, в политехническом, не нужны задроченные математики, эту науку в силу нашей специфики должен читать именно неяйцеголовый ученый-патриот!» Но как ты изменишь пятую графу в куче документов, если он бьет не по роже, а по паспорту?
— Это не твоя забота, — гордо сказал я. И я знал, что говорю!
Через три дня мой родственник, художник-халтурщик Самара, используя только ему известные ядохимикаты и колонковую кисточку с двумя волосками, сделал из меня документально чистого русского парня, и я был принят в политехнический!
Так с меня была смыта врожденная соломонова печать иудаизма, и я почти два десятилетия работал в арийском тылу, читая с эстрады вопиющий в пустыне наук курс политехнической высшей математики.
Отличие этой математики от математики вообще заключается в том, что в политехнических вузах фундаментальных наук не изучают, а до мозолей на заднице зубрят справочники, созданные всем предыдущим человечеством. Местная поговорка «Сдал сопромат — женись!» абсолютно жизненна: сопромат — это самый толстый справочник в мире после Британской энциклопедии!
С неожиданным изобретением в 1943 году компьютера в пику привычной логарифмической линейке надобность во всех многоумных технических справочниках постепенно, но верно отпала — консоли и шпиндели рассчитываются с той поры простым нажатием кнопки, что, безусловно, должно было привести к естественному отмиранию политехнических атавизмов. Но только не в нашей стране мира, счастья и непроизводительного труда. На радость армады патриотических толкователей справочников.
На кафедре физики и математики работали, естественно, выпускники университетов, хотя осетрина была и не первой свежести. Другие кафедры, а с ними и факультеты, почему-то носили названия из трех букв — ТМС, ПГС, МПС, ГТС и т. д. и т. п. Дешифровать эти аббревиатурные абракадабры не брался тогда и не берусь сейчас. (Между прочим, название популярной телепередачи КВН родом из политехнического института!)
Звоню коллеге по внутреннему телефону, в ответ:
— Заведующий кафедрой Козлов слушает!
— Это кафедра КПК?
— Нет, МХП. А что это за кафедра КПК?
— Кафедра политехнических козлов, как я понял из вашего четкого ответа.
Деканом нашего факультета ТХВ была пожилая красивая тетка, конечно, профессор и доктор каких-то трехбуквенных наук. Она, подобно американцу Гудийру, который тридцать лет подмешивал в каучук всякую пакость, пока случайно не насыпал в него серу и не стал знаменитым изобретателем вулканизированной резины, что-то подливала в полимеры, каждый раз получая новый (а какой же еще?) материал. Это были постоянные научные достижения, которые публиковались в соответствующем трехбуквенном журнале. Вы не поверите, но у тетки было до ста «научных» публикаций в год! За это тетку уважали и ценили коллеги. Ведь на кафедрах, где навинчивали гайки на болты, такого интеллектуального раздолья не было!
Абитуриенты в богадельню набивались с самых дальних окраин тогда еще необъятной родины. По-русски они не только не писали, но и не говорили. На математике, как раз наоборот, четко читали именно по-русски. Например, «икс» и «игрек» называли «хе» и «у», а над «зет» надолго задумывались.
Засилье некоренных национальностей было на нечистую руку членам приемной комиссии, так как только эти — с трудом поступавшие — могли быть источниками наличных личных поступлений в застойно недоборном вузе. В отместку басурманы регулярно срывали текущие занятия пятиразовым намазом, и перед этим атавизмом и партия, и комсомол были бессильны.
Кац собрал преподавателей и конфиденциально сообщил им о тайном решении парткома и ректората, по которому всем-всем-всем следует заняться активной агитацией местных школьников-десятиклассников подавать заявления в наш замечательный институт. Кто будет увиливать, тот будет строго наказан летней ссылкой в руководители студотрядов.
Во избежание неминуемого возмездия я на следующий же день зашел в незаметную школу № 38 по соседству с моим домом. Завуч долго возражала, но я подарил ей одеколон и был допущен в выпускной класс. Моя пламенная речь закончилась поголовным согласием покорных детишек учиться только в нашем институте. С двадцатью пятью лично подписанными заявлениями я вышел в лидеры агитпропа и стал живым примером четкого и беспрекословного выполнения поручений парткома и ректората.
Однако в окончательном списке абитуриентов не оказалось ни одного выпускника школы № 38! Кац вызвал меня на разборку. Я клятвенно подтвердил, что все заявления подлинные и попросил к барьеру ответственного секретаря приемной комиссии, благо тоже сотрудника нашей кафедры. На вопрос, в чем же дело, ответственный секретарь честно ответил, что все двадцать пять выпускников приходили вместе с родителями, но в приеме документов им было отказано, так как школа № 38 вовсе не средняя, а десятилетка для умственно отсталых детей.
Кац, как всегда, начал было тихо орать, но быстро успокоился и сказал глубокомысленную гадость:
— А ведь мы не знаем, не такие ли школы в дальних аулах и кишлаках ежегодно транспортируют нам учебный контингент?
Отставной полковник, секретарь парторганизации и наш доцент вдовый дядя Федя Лощинин нашел свое второе счастье не где-нибудь на средне-волжской равнине, а в горной кавказской стране Сванетия. Многонациональный состав учащихся стал сильно укрепляться лучшими представителями малочисленного, но гордого народа. Под лозунгом «Агропролетарии всех сван, соединяйтесь с дядей Федей!» абреки и кунаки стали бодро скупать зачеты и экзамены, которыми не торговал только я, и из принципиальных соображений — за все годы служения политехническим идолам я не поставил ни одного «неуда»!
Поэтому все каникулы у меня начинались на месяц раньше других преподавателей, нещадно и неоднократно все лето обрывавших «хвосты» у ими же затравленных безнадежных двоечников.
Дядя Федя был тоже принципиалом и не мог позволить нарушения неумолимого закона гор: если он платит калым за «племянников», то исключений быть не может!
— Вениаминыч, — сказал мне в углу белый вождь темнокожих, — по четыреста рублей за Анзора и Гиви тебя устроит?
— Конечно, дядя Федя, только надо оформить этот платеж документально.
— Ты что, умом тронулся, ведь это же взятка!
— Правильно, дядя Федя, а я взяток не беру. Поэтому оплати денежный взнос в сумме восьмисот рублей в местное отделение Фонда мира, принеси мне квитанцию, и Гиви с Анзором сделают еще один шаг по извилистой горной тропе высшего образования.
Три дня секретарь партии мучился сомнениями, а на четвертый дунул, плюнул, заплатил и представил мне квитанцию. Так с моей помощью дело мира во всем мире снова сильно восторжествовало.
Расовое отличие дядифединой родни от местного населения привело к неожиданному этнографическому парадоксу.
