Последний солдат Третьего рейха - Сайер Ги (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Вне себя от гнева я повернулся к нему спиной и попытался закончить письмо. Но стоял такой шум, что здесь было не до письма. Пришлось отложить это дело на потом. Долго простоял я, прижавшись к стеклу и глядя невидящими глазами на пробегающий мимо пейзаж. Ни на минуту не умолкали хриплый смех и разговоры. Многие шутили, чтобы отвлечься от страшной действительности: фронт простирался от Мурманска до Азовского моря, и двум миллионам едущих со мной солдат придется поплатиться на войне своими жизнями. Поезд шел с частыми остановками. На каждой станции выходили и садились гражданские военные. Последних было большинство: они направлялись на Восточный фронт. Ночью мы прибыли в Познань. Я бросился в центр перегруппировки, где до полуночи должны были проштемпелевать мой пропуск. Я думал, что меня сразу же направят в казармы, где я провел несколько часов на пути в Берлин. Шум толпы, скопившейся в военной жандармерии, не давал мне думать о Пауле. С формальностями было покончено гораздо быстрее, чем на пути в отпуск: было похоже, что в дьявольской машине непрерывно движется двойная очередь солдат. За десять минут мой истекший пропуск был подписан, проштемпелеван и зарегистрирован. Мне приказали идти в поезд номер 50, направляющийся в Коростень.
– Правда? – удивился я. – Когда же он отходит?
– Отправление через полтора часа. У вас еще есть время.
Значит, ночь мы проведем в дороге. Вслед за солдатами по деревянной галерее я прошел к поезду, состоявшему как из пассажирских, так и из товарных вагонов.
Я пробирался через шумную толпу, ища уголок, где можно присесть и все же написать письмо. По совету отца, который считал, что безопаснее всего ехать в задних вагонах, я прошел в один из них, пол которого покрывала солома, протиснувшись среди пяти пар ног, торчащих из открытой двери.
– Добро пожаловать, парень, – приветствовал меня какой-то пехотинец. – Приготовься к райскому удовольствию.
– Что, мальчик, ты с нами охотиться на русских? – добавил другой.
– Охотиться, и не впервые.
– Да что ты! В первый раз, верно, ехал в пеленке?
Что бы ни случилось, мы не теряли чувства юмора. Неожиданно среди других зеленых шинелей я разглядел Ленсена.
– Эй, Ленсен! Ленсен!
– Будь я проклят, – проговорил Ленсен, пробираясь мимо солдат, столпившихся у выхода. – Так ты не дезертировал!
– Ты, я смотрю, тоже!
– Для меня все не так: я же пруссак. Разве я похож на темноволосых дезертиров, сбежавших в Берлин?
– Хорошо сказано! – прокричал солдат, стоявший в проходе.
Ленсен смеялся, но я знал, что он говорит серьезно.
– Гляди-ка, – молвил он. – Вон и еще один из нашей банды.
– Где?
– Да же здесь на платформе: здоровяк, которому все нипочем.
– Гальс!
Я выпрыгнул из вагона.
– Кто выпал из гнезда, тому в нем больше не бывать! – крикнули мне вслед.
– Эй, Гальс!
Он увидел меня, и его физиономия засветилась радостью.
– Сайер! А я-то думал, как разыскать тебя в такой толпе.
– Это Ленсен тебя заметил.
– Он что, тоже здесь? Мы вернулись к поезду.
– Вы опоздали, ребята. Свободных мест нет.
– Это ты так думаешь! – рявкнул Гальс, схватил одного из солдат за ноги и вышвырнул его на перрон. Раздался всеобщий смех. Мы залезли в вагон.
– Вот это здорово, – заметил парень, которого выставил Гальс. Он забрался вслед за нами и потирал спину. – Если так пойдет дальше, скоро нас набьется здесь как тараканов, даже поспать не удастся.
– Значит, это ты, нахал, – произнес Гальс, пронзая меня взглядом. – Я ожидал от тебя вестей целых две недели.
– Прости… но когда я расскажу тебе, что произошло…
– Да уж, сочини что-нибудь поубедительнее. А то я и не знал, что говорить родителям.
Я рассказал другу о своих приключениях.
– Ничего себе. – Гальс сокрушенно покачал головой. – Здорово они тебя надули. А надо было меня слушать. Могли бы вместе поехать в Дортмунд. Там, конечно, тоже без конца объявляли тревогу, но самолеты только пролетали над нами. Тебе же пришлось несладко.
– Что ж, такова жизнь, – ответил я вроде бы с сожалением.
На самом деле я ни о чем не жалел. Если б я поехал с Гальсом, то никогда бы не встретил Паулу. А она сполна вознаградила меня за все, что я увидел при пожаре Темпельгофа.
– Ну и морда же у тебя, – посочувствовал Гальс.
Я был не расположен вести беседы. Гальс быстро понял мое настроение и оставил меня в покое. Мы растянулись на соломе и попытались заснуть. Каждый раз, когда поезд лязгал на стрелке, мне казалось, что Паула все дальше уходит от меня. Мы проезжали деревни, города, леса, такие же темные, как ночь, бесконечные пространства. Поезд не останавливался. Наступил рассвет, а мы по-прежнему были в пути. Через три часа прибыли в Польшу, проехали Пинские болота, идущие параллельно ухабистой дороге, искореженной войной, умытой кровью и потом солдат, которые по ней прошли. Небо казалось еще больше, чем обычно: в нем царило лето, которого была лишена земля. Несколько раз я погружался в дрему и просыпался, а колеса все выстукивали свою мелодию.
Но вот наконец поезд замедлил ход и остановился. У хижины, выполнявшей роль станции, паровоз заправился углем и водой. Чтобы поразмяться, мы выпрыгнули на покрытую щебнем дорогу. О том, что нам дадут поесть, не могло быть и речи. Немецкие военные перевозки, как тогда считалось, не отличались подобными излишествами: до Коростеня еды не будет. К счастью, у всех были с собой домашние запасы – на это и рассчитывал генерал-квартирмейстер.
Поезд подал сигнал, и мы отправились дальше на восток. Несколько раз Гальс пытался занять меня беседой, но безуспешно. Я бы рассказал ему о Пауле, но боялся, что он лишь посмеется надо мною. С наступлением сумерек мы приехали в Коростень. Нам приказали выйти и выстроиться у полевой столовой. Отвратительное варево, которое там подавали, не шло ни в какое сравнение со стряпней фрау X. Поев, мы вымыли котелки и попили из бочки, в которой хранилась вода для паровоза.
После этого мы пересели в русский поезд. Удобств в нем было еще меньше. На восток! На восток! Безостановочно, днем и ночью, на фронт двигались составы. Меньше чем за три дня мы доехали до нашей линии обороны. Южный фронт, тяжелые бои на котором шли во время моего отъезда в районе Кременчуга, переместился, но наши окопы остались без изменений. Утомительное путешествие завершилось в Ромнах, из которых в свое время мы еле выбрались. Из поезда нас, словно овец, загнали в столовую и затем, не давая опомниться, жандармы распределили нас по ротам. Стояла сильная жара, нам ужасно хотелось спать. Русские собирались толпами и смотрели на нас, будто присутствовали при открытии ярмарки. Из дивизии «Великая Германия» прибыл мотоциклист. Нам приказали следовать за ним, а он и не подумал замедлить ход и заставил нас нестись со всех ног. По такой жаре, с тяжелой поклажей! Мы едва не задохнулись, пока добрались до места назначения.
Фельдфебель вышел из мотоцикла и разбил нашу роту на взводы в сорок-пятьдесят человек. Мы двинулись к новому лагерю. Поскольку командовали нами солдаты, тоже только вернувшиеся из отпуска, а значит, не горевшие желанием возвращаться на линию огня, мы сделали несколько остановок, прежде чем прибыли в лагерь дивизии «Великая Германия», расположенный в сельской местности в тридцати километрах от Ромнов и более чем в ста пятидесяти от Белгорода.
В лагере переподготовки для элитной дивизии – такими были все дивизии, которым вместо номеров присвоили названия, – мы как следует попотели. В результате через неделю ты или оказывался в госпитале, или зачислялся в дивизию, что было еще хуже, потому что оттуда тебя направляли сразу на фронт.
В лагерь мы попали через большие ворота, поставленные прямо посреди густого леса, протянувшегося на северо-восток. Хоть мы и соблюдали строевой шаг и во всю глотку орали «песни», успели все же прочитать лозунг, красовавшийся на массивных воротах. Черными буквами на белом фоне было выведено: «Мы рождены, чтобы умереть». Не думаю, что кто-то, прочитав такую надпись, не содрогнулся от страха. Еще один лозунг красовался неподалеку: «Служу».
