Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса - Гесс Рудольф (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Каким видится мне сегодня Третий рейх? Какого я мнения о Гиммлере и СС, о концентрационном лагере, о полиции безопасности? Какими видятся мне события, пережитое мной в этой сфере?
Как и прежде, я национал-социалист в смысле восприятия жизни. Идею, взгляды, которым был привержен в течение почти 25 лет, с которыми вырос, с которыми стал связан душой и телом, нельзя отбросить просто так — потому что воплощение этой идеи, национал-социалистическое государство, его руководство поступало неправильно и даже преступно, и потому что из-за этих ошибок, из-за этих поступков погиб этот мир, а весь немецкий народ был на десятилетия ввергнут в неописуемые бедствия. Я этого сделать не могу. Из публикаций обнаруженных документов, из процесса в Нюрнберге я вижу, что руководство Третьего рейха с его политикой силы было виновно в этой чудовищной войне со всеми её последствиями. Что это руководство с помощью чрезвычайно эффективной пропаганды и беспредельного террора сделало послушным весь народ — так, что он, за немногими исключениями, безвольно и безропотно последовал по этому пути.
По моему мнению, расширение жизненного пространства немцев, ставшее необходимым, можно было бы совершить мирным путём, хотя я твёрдо убеждён, что устранить войны будет невозможно, и что в дальнейшем их не избежать. Ради маскировки политики силы тоже придётся пользоваться пропагандой — чтобы, ловко передергивая факты, сделать более приемлемыми политику, мероприятия правительства. Чтобы с самого начала устранить сомнения и вражду, придётся применять террор. Я считаю, что серьёзный противник лучше всего одолевается силой.
Гиммлер был ярчайшим выразителем принципов фюрера. Каждый немец безоговорочно и безропотно подчинялся руководству государства, только оно было способно защищать действительные интересы народа, правильно вести народ. Каждого, кто не поддерживал эти принципы, следовало исключать из общественной жизни. Исходя из этого, он создал и воспитал свои СС, создал концентрационные лагеря, немецкую полицию, РСХА. Для Гиммлера Германия была государством, которое только одно и имело право господствовать в Европе. Все остальные народы были второстепенными. Народам преимущественно нордической крови следовало отдавать предпочтение с целью их включения в Германию. Народы восточной крови следовало разъединять и угнетать, обращать в илотов.
Итак, перед войной концентрационные лагеря пришлось сделать местами содержания врагов государства. То, что при этом они станут исправительными учреждениями для всякого рода асоциальных элементов, в которых будут выполняться необходимые для народа работы, стало отличительной чертой очистительного процесса. Столь же необходимыми они стали в деле профилактической борьбы с преступностью [161].
Когда началась война, они стали, прямо или косвенно, местами ликвидации для той части народов завоёванных стран, которая выступала против завоевателей и угнетателей. О своём отношении к врагам государства я уже высказывался раньше. Движение Сопротивления можно было бы свести к минимуму более добрым и благоразумным отношением к населению оккупированных стран.
Сегодня я также вижу, что уничтожение евреев было ошибочным, в корне ошибочным. Именно из-за этого массового уничтожения Германия снискала ненависть всего остального мира. Причём антисемитизму это не послужило. Напротив, из-за этого евреи подошли к своей конечной цели гораздо ближе. Вижу, что РСХА было всего лишь исполнителем, продолжением полицейской руки Гиммлера. РСХА и КЛ были всего лишь исполнительными органами воли Гиммлера и, соответственно, планов Адольфа Гитлера.
Каким образом стали возможны ужасы концентрационных лагерей, я уже достаточно сообщил раньше, а также в описаниях отдельных персон. Лично я их никогда не одобрял. Никогда я не обращался жестоко ни с одним заключённым, тем более ни одного из них не убил. Я также никогда не терпел жестокого обращения с ними со стороны своих подчинённых. Меня мороз по коже продирает, когда сейчас, в ходе следствия, я слышу о чудовищных истязаниях в Освенциме и в других лагерях. Конечно, я знал, что в Освенциме заключённые подвергались жестокому обращению со стороны СС, гражданских служащих, и не меньше того — со стороны своих солагерников. Против этого я выступал всеми имевшимися в моём распоряжении силами и средствами. Я не мог этому воспрепятствовать. Точно так же ничего не получалось и у близких ко мне по мировоззрению комендантов гораздо меньших и более подконтрольных лагерей. Злобе, низости и жестокости отдельных охранников противопоставить нечего. Разве что никогда не спускать глаз с каждого из них. И чем хуже весь охранный и надзорный состав, тем больше злоупотреблений по отношению к заключённым.
И это утверждение достаточно хорошо удостоверяется моим нынешним заключением. В английской зоне с её плотным круглосуточным наблюдением я имел возможность хорошо изучить три категории охранников. В Нюрнберге «разовые процедуры» были невозможны, ведь там все заключённые находятся под постоянным надзором дежурных тюремных офицеров. Во время пересадки в Берлине лишь случайное появление третьего лица избавило меня от жестокого избиения в уборной.
В варшавской тюрьме, которая, насколько я мог судить об этом, глядя из своей камеры, управлялась более строго и последовательно, был один надзиратель. Во время своих дежурств в нашем корпусе он бегал от камеры к камере, в которых сидели немцы, и, без разбора избивал их. Кроме фон Бургсдорфа, отделавшегося единственной пощёчиной, каждый немец получал свою порцию ударов. Это был молодой человек 18–20 лет. Он говорил, что является польским евреем, хотя и не был на него похож. Его глаза источали ледяную ненависть. Избивая немцев, он никогда не уставал. Свою деятельность он прекращал лишь по условному сигналу, который ему подавал сослуживец при появлении третьего лица. Уверен, что ни один из вышестоящих чиновников или начальник тюрьмы не одобрил бы такого поведения. Посещавшие меня несколько раз чиновники осведомлялись об отношении ко мне, но я никогда не говорил о нём, потому что он был единственным, кто вёл себя так. Другие надзиратели держались более или менее строго и отстранённо, но его мне никто не напоминал. То есть даже в маленькой тюрьме начальник не мог предупредить такого поведения. Насколько же менее это было возможно в КЛ таких размеров, как Освенцим. Да, я был твёрдым и строгим, — как видится мне это сегодня, — часто слишком твёрдым и слишком строгим. Хотя в раздражении, вызванном обнаруженными неполадками и небрежностью, я и сказал много злых слов, произнёс много выражений, которые не хотел бы произносить. Но жестоким я не был никогда — я никогда не позволял себе опускаться до истязаний. В Освенциме многое совершалось якобы от моего имени, по моему поручению, по моему приказу — при том, что если бы я знал об этих поступках, я бы их не потерпел и не одобрил. Но всё это случилось в Освенциме, и я за эти поступки в ответе. Ибо Лагерный распорядок гласит: комендант лагеря несёт полную ответственность за всё, что происходит на территории его лагеря.
Сейчас моя жизнь подходит к концу.
В этих записках я рассказал о главном из того, что я встретил в жизни, о том, что произвело на меня сильное впечатление, что было принято мной близко к сердцу. Рассказал правдиво и в соответствии с действительностью, так, как я это увидел, так, как я это пережил. Я упустил многие мелочи, многое забыл, многое недостаточно хорошо помню. Ведь я не писатель, я никогда не был особенно силен в умении водить пером. Наверное, я часто повторялся, вероятно, часто выражался не всегда достаточно понятно. Мне также не хватает внутреннего покоя и уравновешенности, чтобы сосредоточиться на такой работе. Я писал о том, что мне приходило в голову, зачастую беспорядочно, но непритворно. Жизнь провела меня через все высоты и глубины моей судьбы. Жизнь часто встряхивала меня и обращалась со мной сурово, но я везде пробивался. Я никогда не отчаивался. Две путеводные звезды были у меня с тех пор, как я, возмужав, вернулся с войны, за которыми я следовал как школьник: моё отечество и, позднее, моя семья. Моя любовь к отечеству, моё национальное самосознание привели меня в НСДАП и СС. Национал-социалистическое мировоззрение я считаю единственно приемлемым для немецкого народа. На мой взгляд, СС были активнейшими защитниками этого мировоззрения, и только они способны постепенно вернуть весь немецкий народ к приемлемой для него жизни.
