Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Берестов Валентин Дмитриевич
От нечего делать Он считал. Сначала красивых женщин в толпе. На первых порах их было немного. Но чем больше Она опаздывала, тем больше становилось красавиц. «Странная закономерность!» — подумал Он. Он считал и считал, пока не обнаружилось, что женщины, проходившие мимо него, прекрасны все до единой.
Тогда Он переключился на машины разных марок. Никто из водителей не догадывался, что на перекрестке происходит состязание. Выяснилось, сколько машин такой-то марки мчится туда, сколько обратно, сколько — с пассажирами, сколько без. Какие машины по количеству на первом месте, какие на втором, какие на последнем, какой процент составляют они от общего числа.
Далее Он принялся читать с конца всевозможные вывески и световые рекламы. При этом ему вспомнилось детство.
Потом его заинтересовало, сколько имен существительных можно образовать из букв, составляющих имя его любимой. Затем Он проделал такую же операцию со своим собственным именем. В памяти возникли студенческие годы: лекции, семинары, диспуты…
И наконец ему стало стыдно.
«Что же это я делаю? Почему я считаю и считаю вместо того, чтобы волноваться, беспокоиться, сходить с ума, ревновать, словом, вести себя так, как положено полноценному разумному существу? Откуда, — размышлял Он, — эта страсть ставить перед собой нелепые задачи и решать их с упорством маньяка? И в приемных, и в залах ожидания, и в концертных залах, и в ресторанах, и на заседаниях, не говоря уже про все виды путешествий, от вечернего моциона до космического рейса… А теперь уже и на любовном свидании!»
Он больше не видел ни женщин, ни машин, ни реклам. Он ломал голову над темными глубинами собственной психики. И чем дальше, тем глубже. Он убеждался, что позорная страсть убивать время бессмысленными вычислениями сильнее его разума и воли, что она бессознательна, стихийна и что, пожалуй, ее надо рассматривать как проявление властного древнего инстинкта.
И тут его озарила догадка:
«Да это же атавизм! Возврат к далеким предкам! Ведь они были машинами, счетно-решающими устройствами, и не более того. Мы происходим от роботов, а не от живых существ! Голос крови, точнее машинного масла и железа!»
В самом деле. Тысячелетия назад с Земли на эту планету были запущены одни только автоматы, вычислительные устройства. Но они сумели постепенно пересоздать себя и превратились в живые существа.
«Увы! — горестно заключил Он. — В чем-то мы остались машинами. Отсюда этот дикий атавизм, эта противоестественная для живого, для смертного носителя разума способность, вернее потребность убивать время, делать что-то от нечего делать и считать, считать, считать… Все-таки есть нечто постыдное в том, что мы происходим от машины. То ли дело люди Земли! Какое счастье происходить от обезьяны! От живого, непосредственного, глубоко эмоционального существа!»
1969
НАКАЗАНИЕ
На 346 году Будущей эры некий Нарушитель совершил проступок, вызвавший всеобщее недоумение и самые разнообразные толки.
Проступок объясняли своеобразием характера Нарушителя, недоразумением, временным умопомрачением, педагогическими ошибками, которые, может быть, совершили в детстве воспитатели Нарушителя, уязвленным самолюбием, срывами в работе, неустроенной личной жизнью и даже излишне пылким проявлением добрых чувств.
Но все эти объяснения оставляли у людей той прекрасной эпохи смутное чувство неудовлетворенности. Получалось, что нужно скорее сострадать Нарушителю, чем осуждать его. Да и сам Нарушитель то ухмылялся, радуясь неожиданной популярности, то всем своим скорбным видом взывал к сочувствию.
Объяснения были правдоподобны, но оставался в этом деле некий икс, не раскрыв которого ничего не поймешь. Решение вопроса поручили электронному мозгу. Ответ пришел поразительный: «Поступок является попыткой достичь своих целей низким искательством при отсутствии чувства чести и самоуважения. Это деяние в древности назвали бы подлостью».
Ответ вызвал не только отвращение к Нарушителю, но и успокоение умов, чувство облегчения, которое приходит, когда решена сложная задача.
«Если уж в древности только исключительные преступления называли подлыми, то каким же преступлением была сама подлость!» — рассуждали все.
Преступление требовало наказания, которого не было в обычаях и установлениях того чудесного времени. Тогда решили покарать подлость по законам тех исторических эпох, когда она еще существовала на Земле.
В электронный мозг поступили все судебники, уложения, законоположения, уставы и кодексы, начиная с законов древневавилонского царя Хаммурапи. Решения ждали с трепетом, а то и с ужасом: вдруг выйдет, что Нарушителя следует повесить, четвертовать, колесовать или, обмазав медом, посадить в муравейник.
И снова ошеломляющий ответ: «Нет никаких данных, что подлость как таковая преследовалась законами. Она каралась лишь постольку, поскольку входила в состав других преступлений».
— Как? — удивилось человечество. — Неужели древние спокойно терпели такую ужасную вещь, как подлость?
Электронному мозгу пришлось переработать уйму материала, начиная с древних саг и былин и кончая пожелтевшими телесценариями. И вот пришел ответ: «Среднестатистическое наказание за подлость — пощечина, затрещина, плюха, оплеуха».
Наказание было совершено в торжественной обстановке на глазах у всего человечества, приникшего к устройствам, заменившим наши телевизоры.
На ринге Центрального стадиона в разных углах, опираясь на канаты, стояли Нарушитель и Наиболее Потерпевший. По свистку Верховного судьи (судьи сохранились только в спорте) они стали сближаться.
Наиболее Потерпевший был мрачен. «Все-таки жестокие обычаи были у древних, — думал он. — После того, что пережил, ты должен еще и ударить человека. А вдруг этот подлец сообразит после правой щеки подставить левую? Я этого не вынесу. Может, взять и по-братски поцеловать его? А если он тут же умрет со стыда за содеянное?»
Он занес руку. Человечество застонало от ужаса. Ведь люди привыкли ощущать чужую боль как свою.
И вдруг Наиболее Потерпевший опешил. Щека Нарушителя, которая должна была подвергнуться экзекуции, густо покраснела, хотя пощечина еще не была нанесена. Покраснение быстро распространилось на другую щеку, а затем и на все лицо.
— Доктора! Доктора! — закричал Верховный судья.
— Послушайте! — раздался женский голос из первых рядов. — Не надо никакого доктора. Нарушителю стыдно. Он просто покраснел. Так бывает. Я где-то читала об этом!
— Ему стыдно! Он познал стыд! Он спасен!
По всей Земле, на всех обитаемых планетах Солнечной системы люди аплодировали, обнимались и плакали от радости.
1969
ЗЕРКАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ
Этим утром Костя шел в свой НИИП (Научно-исследовательский институт инструментальной психологии), словно предчувствуя то удивительное, что его ожидало. Шагая по бульвару, он напевал песенку студенческих лет:
Казалось, все смотрят на него, думая, какой блестящий молодой ученый шествует мимо них на свою любимую работу. Мог ли он знать, что через час получит полную возможность понять, что именно думают о нем люди на этом бульваре!
А вышло так. На утренней планерке Шеф объявил, что в институте изобретен и уже изготовлен прибор для чтения чужих мыслей. И продемонстрировал потрясенной публике синий берет с блестящим металлическим перышком-антенной. Вы надеваете его и начинаете улавливать мысли находящихся рядом людей. Правда, не все, а только то, что они думают о вас. Тут Шеф поднес берет к своей лысине, но стон ужаса, пронесшийся по рядам, остановил его.
