Карпатские орлы - Малкин Василий Максимович (бесплатные книги полный формат txt) 📗

К нему подбежал старшина роты Гудков. Осипенко никак не мог развернуть пулемет в сторону фронта.

— Не могу… помоги… — сквозь зубы попросил Осипенко. — Видишь, вот это еще сумел… — он показал на трупы немецких солдат в тылу нашего окопа. — А теперь надо туда… смотри…

Гудков и сам видел, что, воспользовавшись молчанием нашего пулемета, к окопу бежало до десятка гитлеровцев. Справа подоспел взвод автоматчиков и тоже вступил в бой. Вражеская атака была отбита.

Когда бой закончился, Осипенко посмотрел на заснеженные ели, на Гудкова, сказал: «Ну вот, место на кладбище я заработал честно». И замолчал. По его лицу текли слезы. Больше он не проронил ни слова — вскоре умер.

…Балов лежал недолго. Очнувшись, понял, что бой в разгаре. В голове шумело. Спотыкаясь и падая, он побежал к пушке Кобы, стоявшей на прямой наводке. Пули не задевали его — они пролетали где-то над головой и с сухим треском ударялись о ветви деревьев. Балов видел, как вокруг пушки рвались снаряды, то и дело поднимая фонтаны земли. Едкий дым лез в нос и в горло. Балов закашлялся и приостановился, чтобы отдышаться. Но вот и пушка.

— Давай, давай, дорогой! — выкрикнул Балов, обрадовавшись, что Коба и другие живы. Балов позвонил командиру батальона Фоменкову, чтобы артиллеристы накрыли батарею противника. Потом стал вызывать лейтенанта Аленовича, своего командира взвода, оборонявшего правый фланг. Аленович ответил, что взвод на месте, ведет бой, гитлеровцы не сумели пройти, — и Балов успокоился.

Закончив разговор по телефону, Балов прислушался. На дороге внизу, у подножия высоты, урчали немецкие самоходки. Они стреляли, снаряды рвались где-то позади окопов. Пушка Кобы и пулемет Гудкова жили и боролись. Стрелковая рота вела огонь из карабинов и автоматов. Немецкие солдаты, не перестававшие атаковать, все же не могли преодолеть зону нашего огня и, как только попадали под наш обстрел, поворачивали и рассыпались в лесу.

Балов подошел к Кобе.

— Порядок в нашем хозяйстве! — на ходу крикнул Коба и понес к пушке снаряд.

Балов собирался ему ответить, но не успел — один за другим раздались два взрыва совсем рядом, немецкие самоходки нащупали наше орудие. Коба и Балов бросились к пушке. Едким дымом клубилась воронка, немного поодаль — вторая. Вниз лицом лежал солдат Умурзаков.

В расчете осталось всего два человека — Коба и Матозимов. Оба были контужены. Орудие вышло из строя. «Отмаялась, сердешная, — как о живой, сказал Коба, похлопав пушку по стволу. — Всю Кубань и Крым с нами прошла…»

А фашисты лезли, и Балов скомандовал артиллеристам:

— Берите карабины — и в окоп. И я с вами.

Бой продолжался.

Да, пушка не выдержала, вышла из строя. «Отмаялась», как сказал Коба. А вот люди — Балов, Коба, Матозимов и другие — выдержали и продолжали бой. Израненные, измученные, они стояли в окопе и стреляли по вражеским солдатам.

И все же трудно сказать, чем бы кончился бой, если бы не минометчики. Враг мог прорваться и выйти в тыл наших позиций. Минометчики капитана В. Я. Груздева, умело взаимодействуя с артиллеристами и ротой Балова, нанесли на фланге ощутимый урон наседавшему врагу. Рота Груздева участвовала в отражении шести вражеских атак. И командиру взвода Брызгалову, и сержанту Приходько, и самому Груздеву несколько раз приходилось браться за автомат и гранаты. Будучи раненным в спину, капитан Груздев тем не менее до вечера не ушел на пункт медпомощи, его эвакуировали только ночью. Отличился также наводчик Сахаров. Израсходовав свои мины, он стал стрелять немецкими 81-мм минами из своего 82-мм миномета. Несмотря на то что ему пришлось пользоваться таблицами стрельб, не приспособленными к этому калибру, он успешно накрывал цели.

Бой длился 40 минут. Но вот он начал стихать, а скоро по всей линии нашего участка наступила тишина, лишь изредка нарушаемая разрывами одиноких снарядов.

Мухтара Балова я увидел через полчаса. Он сидел под деревом, недалеко от ротной землянки, сгорбленный, с повисшими безвольно руками, подавленный усталостью и контузией. Со мной был комсорг полка Миша Хорошавин, его я послал на КП к Пощтаруку готовить политдонесение за истекший день, а сам остался с Баловым.

— Устал? — спросил я Мухтара Батовича.

Мухтар заговорил. Он стал рассказывать о бое. Временами умолкал, что-то обдумывал, а потом продолжал:

— Вот видите, товарищ гвардии майор, как это все здорово… И Осипенко, и Умурзаков, и Коба, и Гудков — ведь все они герои! Я сказал Кобе: «Спасибо, ты — герой!», а он мне: «И другие были там же, где и я». «И другие герои», — говорю я ему. А Коба мне: «Полноте, товарищ старший лейтенант, так-то мы бываем, почитай, каждый день герои. Это наша работа».

Балов немного помолчал, потом продолжал так же горячо:

— Я спросил этого удивительного человека, Кобу, боялся ли он там, на высоте, когда самоходки его накрыли.

A он мне: «Кто его знает, я как-то даже не успел подумать, боязно ли, не было времени об этом думать, надо было стрелять. Только вот злость была, не смутная, а осознанная — именно злость на фашистов. Очень хотелось больше убить, как можно больше убить вражеских солдат. Когда увидел мертвого Умурзакова, вот тогда подумал: «А ведь это я мог там лежать…» Просто случилось так, что убило его, но ведь каждый из нас мог быть на его месте… Вот тут-то немного страшно стало. И немного совестно перед убитым. Но мы, живые, ни в чем не виноваты перед погибшими, я так полагаю. Одному повезло, другому — нет, так уж в жизни бывает. А вот мстить врагу за товарища я буду».

Балов вдруг замолчал, закрыл глаза.

— Болит голова, — будто оправдываясь, сказал он.

Появился замполит 2-го батальона Опарин. Я его подозвал, спросил, много ли потерь.

— Убит Крысов, — сообщил Опарин. — Шел на КИП батальона, а тут немцы прорвались… Началась перестрелка, и Крысова убили…

Балов дружил с заместителем командира батальона Крысовым и сейчас, услышав эту весть, опустил голову.

Много лет спустя, уже после войны, я встретился с вдовой Балова — Жанной Умаровной. Она рассказала, что Мухтар был человеком чувствительным, случалось, не мог скрыть слез, прочитав хорошую книгу или посмотрев спектакль. И все же, думается мне, Мухтар плакал тогда, на Безымянной высоте, не из-за своей природной чувствительности. Бои были очень тяжелыми, потери очень значительными, напряжение физических и духовных сил предельным. К тому же Балов уже потерял на фронте четырех своих братьев из шести (пятый, Каней, к счастью, благополучно воевал; шестой, Кашиф, хоть и раненым, хоть и инвалидом, но вернулся в свое родное село Кенжа под Нальчиком).

Через десять дней Балова пришлось ненадолго отправить в госпиталь — дала о себе знать контузия. Роту временно принял командир взвода лейтенант Виктор Аленович.

Последние двое суток были особенно напряженными: бои не затихали, а силы полка убывали. На нашей высоте в батальоне Фоменкова и в полковых спецподразделениях насчитывалось до 350 человек. Стрелковые подразделения усиливали 4 батальонных миномета, 3 станковых пулемета, 2 полковые пушки на прямой наводке. Часть наших сил и средств вместе с батальоном Новикова действовала на подступах к Клеченову.

В одной из контратак, создавшей для нас критическое положение, удар по нашему левому флангу нанес пехотный батальон численностью до 500 человек. Солдаты были пьяны, лезли на наши огневые точки, не считаясь с потерями.

Когда атакующая пехота подошла к нашим траншеям, на лесную дорогу выползли немецкие самоходки и обстреляли нас с фланга. В это же время вражеская артиллерия совершила массированный налет по переднему краю. И роты не выдержали, начали отступать в глубь Безымянной. В образовавшуюся брешь (метров 800 по фронту) хлынули гитлеровцы. Немецкая артиллерия последовательным сосредоточением огня но рубежам вела свою пехоту вперед.

Положение создавалось трудное. Неожиданно в наш штабной блиндаж вбежал начхим Носов и доложил командиру полка, что наши бегут. Шульга, побледнев, схватился за автомат. И он, и я выбежали, преградили путь отступавшим и остановили их. Бойцы заняли позиции и начали отстреливаться. Я призвал коммунистов и комсомольцев драться до последнего патрона и снаряда, во что бы то ни стало удержать занимаемые рубежи. Шульга переместил часть бойцов на склон оврага, разделяющего Безымянную и высоту Лазы, и приказал командирам подразделений начать атаку.