Путеводитель по оркестру и его задворкам - Зисман Владимир Александрович (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
При падении больший шум производит только (в порядке возрастания) сурдина валторны или артист балета, обрушившийся в оркестровую яму. Это очень неприятно, потому что я сижу обычно около группы альтов или вторых скрипок и от стука просыпаюсь.
Скрипачи, безусловно, тоже маньяки. Иначе и быть не может. Для начала надо купить инструмент. Это проблема. Потому что он должен звучать, быть не сильно израненным временем, удобным данному конкретному музыканту по мензуре (размерам, расстояниям между нотами, по весу etc.) и бог знает каким еще параметрам. И на него должно хватить денег. Потом надо купить еще один инструмент. Попроще, но тоже удобный. И на него тоже должно хватить денег. Потому что одно дело играть в хорошем оркестре в тепле и совсем другое — концерт на свежем воздухе в диапазоне от «Годунова» в Тобольском кремле до какой-нибудь халтуры на лужайке у ресторана под мелким дождичком.
Смычок. Тоже темная история. Вес, баланс, материал. Видимо, полезная вещь, судя по тем счастливым лицам, которые были у виолончелистов во Франции, когда они тащили в отель новые смычки. Про беготню по Парижу в поисках струн даже и упоминать не буду.
Отдельное шоу — гастроли в Сеуле. Корейские футляры (по крайней мере, раньше) были тем самым оптимумом по соотношению цена-качество. Их брали себе, друзьям, коллегам и на продажу. Автобус, отправляющийся из отеля в аэропорт, был под завязку забит скрипичными футлярами, по два, по три замотанными скотчем. Попасть на свое место можно было только пройдя по подлокотникам кресел или под потолком, потому что и пол, и все остальное пространство было забито футлярами. Ну и всякая ерунда вроде канифоли…
Сейчас оно вроде и попроще — вопрос денег. И то я не уверен, что во всем. Просто не знаю. А раньше…
Жилка — самые длинные волосы (свыше 60 см), срезанные с репицы. Именно из жилки делают смычки для скрипок. С одного конского хвоста можно состричь 50— 100 г жилки. Эта категория в 1,5 раза толще и крепче волоса основной части хвоста (www.horseworld.ru).
1987 год. Дефицит всего, чего только может быть. Ну конечно, и волоса.
Уже талоны ввели. Новосибирск. Гигантский растянутый город, ипподром находится…
Ну ладно, впрочем, все по очереди.
Нет волоса. Полгода, год, за полтора уже у всех смычки пооблезали. Говорят, куда-то в Москву надо ехать, а в Москве заказывать из Монголии. И тут мне приходит гениальная идея. Кто-то мне сказал, что белый волос вовсе не у белых лошадей, а у любых. С любым окрасом, потому что половина волос, как правило, в хвосте белые. Вот их берут — и дергают. Не стригут, а дергают. Но мне-то не сказали, что дергают. Так чуть и не получили мы по башке от коня.
Ну вот, еду я на ипподром, а это очень далеко. Взял две бутылки водки. Потому что это валюта такая была. Такая универсальная валюта. Можно было на мед поменять — на килограмм или на полкилограмма меда.
Вот я с двумя бутылками водки и поехал. Я все-таки ухитрился купить что-то хорошее, получше, чем за пять тридцать.
А ипподром огромный. Долго ехал, потом непонятно, куда идти, — какие-то огромные строения, неказистые, невзрачные. Вижу, кто-то едет на — не помню, как оно называется: люлька, тачка. Вот-вот, коляска. Рысью едет.
Зима, холодно. Ну, лошадь укрыта сверху. Я останавливаю, говорю: «Не скажете, как можно волосу нарвать у лошади? Я скрипач». Тот говорит: «Ну вот видите там строение за сараем, там мастера-наездника спросите». Поплелся я. Там еще полчаса: далеко. К мастеру-наезднику зашел. Излагаю свою просьбу. Говорю: «Я скрипач, волоса нет. Не могли бы вы так, чтобы это было взаимовыгодно?» Говорит: «Да пожалуйста! Вам белый нужен?» «Да, — говорю, — желательно только белый. Ну, будут черные — не беда, ладно, там, коричневые».
Он стал стричь. Этот жеребец как взмахнет, мы оба как отскочили. Он говорит: «Не любит. Я уж так нарву». Стал дергать. Дергает, действительно так спокойнее.
Надергали. Из нескольких лошадей надергали. У меня волосу получилось на пять смычков. Не говоря уже о маленьких — ну, я знакомому мастеру отдал. Вот такая история.
От отчаяния такая мысль пришла. А что делать? Вот нет — нечем играть. Играем на бог знает каких струнах, ведь был дефицит. Только музыкантам в оркестрах выдавали, но они тут же за дикие деньги продавали струны. А сами играли на каком-то г… Струны — они вытягиваются, ну, в общем, становится практически невозможно качественно и чисто играть на скрипке. Как-то играли, но, помню, очень неприятно было играть.
Я вот сейчас подумал, что это совсем не смешно. А может, и смешно. Не знаю…
Конструкция симфонического и театрального оркестра выглядит совершенно одинаково. Группы — первые скрипки, вторые скрипки, альты, виолончели, контрабасы. В каждой из них на каждую пару музыкантов приходится один пульт с нотами. Поэтому людей так и называют — первый пульт, второй и т. д. Обычно вся группа играет одно и то же, если в нотах не выписано что-либо иное. В этом случае внутри группы партии делятся либо внутри пульта, либо по пультам. В случае постоянной работы в условиях штатного расписания зарплата заметно падает от первого пульта к последнему, несмотря на то что все делают одно и то же. Постепенное перемещение от последнего пульта вперед и называется в подобных условиях карьерным ростом. В период весеннего и прочего обострения дирижера почему-то начинает интересовать, как играют последние пульты. Их с непривычки начинает трясти, и они играют хуже обычного.
Количество пультов зависит от музыки, которую собираются играть. От трех-четырех пультов первых скрипок в случае с аккомпанементами концертов Моцарта и до ограниченных лишь линией горизонта и финансированием составов для опер Вагнера.
В каждой группе (кстати, не только в струнной) есть свой руководитель, который называется не группенфюрер, как было бы логично ожидать, а концертмейстер. Концертмейстер первых скрипок является лицом, солистом и концертмейстером всея оркестра. На концерте или спектакле чисто внешне это выражается в том, что маэстро пожимает ему руку при выходе на сцену, как будто они давно не виделись. Хотя все знают, что менее чем полчаса назад они еще продолжали собачиться между собой. Кроме того, концертмейстер дает знак первому гобоисту, чтобы тот для настройки дал ля. А через минуту — всем остальным, чтобы прекратили его брать.
Концертмейстер, кроме того что он играет соло в оркестре (об этом мы еще вспомним), это лидер, который на себе тянет всю эту безынициативную (так надо) команду, которая играет не по дирижеру, а по нему, концертмейстеру. И на нем действительно лежит серьезная ответственность. Он должен и сыграть, и показать, причем спиной: «Делай как я».
Есть еще помощник концертмейстера — скрипач, который сидит в группе рядом с концертмейстером и к которому в случае болезни или каких-либо других причин переходят его полномочия.
Замечательная скрипачка, знающая специфику этой должности не понаслышке, совершенно блистательно и афористично обозначила место помощника концертмейстера в этой жизни: «Помощник концертмейстера как вдова: никому не нужна и всегда должна быть готова».
Нам, духовикам, этого не понять.
Каждый, кто хоть раз видел по телевизору симфонический оркестр, не мог не обратить внимания на то, что струнники двигают смычком вправо и влево все как один. (Они это называют вверх-вниз.) Очень красиво. Молодцы. Но пока я не связался с ними в квартете, я и не подозревал, какое большое место в их духовной жизни занимает проблема штриха. Для них эти эзотерические знания вполне очевидны. На каком-то базовом, системном уровне. Но в частном конкретном случае…
