Соколы Троцкого - Бармин Александр Григорьевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
Ноты, которые рассылал этот министр иностранных дел социалистической республики, вызывали головную боль во всех канцеляриях Европы. Чичерин сам сочинял их с большой тщательностью, полагаясь на свою феноменальную память. В редкие свободные минуты он писал стихи, сочинял музыку к стихам и блестяще играл на фортепиано. Он был старый холостяк и жил в наркоминдельском доме, его хозяйство вела швейцарская пара, с которой он дружил много лет. Он вел очень простой образ жизни, нисколько не заботился о внешней благопристойности, персональных удобствах, будь-то в одежде или в чем-то другом. Но он очень тепло относился к сотрудникам своего аппарата, что временами было и трогательно и комично.
Начальник секретариата, красавец Кангилари, пользовался большим успехом у женщин. К несчастью, его внимание привлекла жена одного из сотрудников секретариата. Однажды этот сотрудник ворвался в кабинет Чичерина и разрыдался у него на плече.
– Кангилари спит с моей женой!
Чичерин был в негодовании. Когда успокоившийся сотрудник ушел, нарком вышел в приемную и, ухватив первого попавшегося ему навстречу человека за лацкан, жалобно воскликнул:
– Этот Кангилари невыносим! Он разрушает семейную жизнь всего моего аппарата!
Несмотря на это преувеличение, он тактично разрешил эту проблему, отправив пострадавшего секретаря с женой за рубеж. Секретарь убыл под руку со своей коварной женой, вполне удовлетворенный такой сатисфакцией.
Любимым временем Чичерина для приема послов была полночь. Германский посол граф Брокдорф-Ранцау, в своем стоячем крахмальном воротничке, придававшем его лицу надменное выражение, мог дожидаться приема в этот немыслимый час вместе с послами балтийских и азиатских стран – крупные западные страны все еще держали нас в карантине, и только эти малые страны имели в Москве своих представителей. Стало настоящим событием, когда мы получили телеграмму за подписью Пуанкаре по вопросу обмена пленными, но еще более важным событием стало приглашение Советской России принять участие в Генуэзской конференции.
Перед утром, между четырьмя и пятью часами, у Чичерина бывали иностранные корреспонденты и другие, симпатизирующие Советской России иностранные гости. Около пяти утра я брал наркомовский «роллс-ройс» и ехал в противоположный конец Москвы за его личной машинисткой. В шесть утра он начинал диктовать ей свою корреспонденцию. Затем письма поступали ко мне на стол. Их надо было зарегистрировать, оригиналы направить адресатам, а копии приобщить к делам.
Иногда Георгий Васильевич выходил ко мне и помогал опечатывать сургучными печатями секретные документы, направляемые Ленину, Троцкому и другим руководителям.
– Осторожно! – бормотал он, прыгая вокруг. – Будьте осторожны, а то прожжете бумагу!
После этих неотложных дел у меня наступало некоторое затишье и я мог заняться чтением самых важных депеш, одни заголовки которых приводили меня в трепет. «Народный комиссар по иностранным делам Председателю Совнаркома Владимиру Ильичу Ленину…» Именно ради этой информации, которая открывала мне глаза на многое, я держался за эту работу и совмещал ее с учебой в академии.
Я помню одно предложение Чичерина, высказанное в письме к Ленину. Как и Ленин, он не испытывал особых симпатий к Лиге Наций, считая ее лишь слегка закамуфлированной коалицией победителей против побежденных. Он предложил создать, под эгидой Советов, Лигу Народов, где угнетенные и эксплуатируемые народы, национальные меньшинства могли бы быть представлены наравне с ведущими державами. В противовес Лиге Наций, Лига Народов должна была стать центром международной справедливости.
Однажды машинистка Чичерина из-за переутомления допустила ошибку, которая в сегодняшней Москве наверняка была бы расценена как акт саботажа и контрреволюции. Все послания Ленину заканчивались традиционной фразой: «С коммунистическим приветом», но она вместо этого, в полусне, напечатала: «С капиталистическим приветом!»
Я заметил это на копии, когда курьер на велосипеде уже уехал. Я позвонил в охрану Кремля и в смятении услышал, что пакет уже доставлен. Я позвонил в секретариат Ленина и узнал, что документы уже у Владимира Ильича на столе и теперь их никто не может тронуть. Что теперь будет из-за этого несчастного «капиталистического привета»? Ничего особенного не случилось, но когда я показал несчастной машинистке копию, она (машинистка) позеленела, а Георгий Васильевич лишь усмехнулся в свою бородку: это не скомпрометирует революцию. В то время никому не пришло бы в голову усмотреть в этом саботаж или контрреволюцию.
Почти все, кто работал с Чичериным, теперь исчезли. Кто расстрелян, а кто заключен в тюрьму. Я вспоминаю их имена и чувствую себя так, как будто переношусь в мир духов.
Вот, например, Фехнер, молодой сотрудник, с приятными манерами и быстрым умом, который после пятнадцати лет безупречной службы стал поверенным в делах в Литве. Мы всегда считали его большим ребенком, но это не помешало в 1937 году арестовать его, обвинить в чудовищных преступлениях и заключить в тюрьму. Вспоминается много других имен: Цукерман, очень методичный работник, преданный коммунист, который впоследствии возглавил отдел стран Ближнего Востока, – расстрелян без суда 16 декабря 1937 года; Сандомирский, в прошлом анархист, при царизме был на каторге за революционную агитацию, возглавлял отдел Балканских стран – в 1935 году был сослан в Сибирь, а потом расстрелян; Ганецкий, ветеран социал-демократического движения, одно время заместитель наркома по иностранным делам, был отправлен в какую-то контору, ведавшую цирками и мюзик-холлами, – в 1937 году арестован.
Большинство секретарей Литвинова постигла та же участь. За небольшим исключением все они сгинули в тюрьмах и подвалах ОГПУ. Один из его любимцев, Дивильковский, избежал этой участи лишь только потому, что за год или два до чисток погиб в автомобильной катастрофе. Другая его любимица, его личный секретарь, Елена Крыленко, сестра наркома юстиции, тоже избежала этой участи, но по более счастливой причине. Она была замужем за Максом Истманом и, когда тот опубликовал свою историческую книгу «После смерти Ленина», в которой дал провидческий анализ грядущей диктатуры, раскрыл перед общественностью существование сенсационного «Завещания» Ленина, уже работала секретарем советского посольства в Париже. Когда ей неожиданно предложили вернуться в Москву, она предусмотрительно отказалась.
Леон Михайлович Карахан, в отличие от Чичерина, появлялся в своем кабинете около одиннадцати утра, чисто выбритый, безукоризненно одетый, в перчатках и отполированных очках, похожий в своем безупречно сидящем костюме на киногероя. Он был обаятельным, раскованным человеком, природа одарила его изысканной восточной красотой, на его бледном лице выигрышно выделялась заостренная бородка. У него был профиль такой чистоты, какой можно увидеть только на старых монетах, он отлично умел держать себя, обладал веселым характером и даром убеждать людей. Прирожденный оптимист, очень работоспособный человек, непринужденный в отношении с окружающими, он всегда был готов помочь своим молодым коллегам. Словом, самой природой он был создан для блестящей дипломатической карьеры, и никто не мог сравниться с ним в способности быть наставником молодых дипломатических работников.
Начав свою карьеру на переговорах в Брест-Литовске, он затем направляется советским представителем в Пекин для восстановления дипломатических отношений с Китаем. Потом он был послом в Турции, аккредитованным при правительстве Мустафы Кемаля (Ататюрка). Его подпись есть на многих договорах. Неизвестно, за что его расстреляли. Это было сделано тайно, и его имя постарались очернить уже на последующем процессе «двадцати одного». Карахан очень нравился женщинам, и, я подозреваю, в связи с этим он мог как-то неудачно попасться на глаза диктатору, который никогда не прощает проявленного к нему пренебрежения. Я не могу отделаться от мысли, что повод был мелочным, хотя могли быть и другие причины, и главная из них – его высокий личный авторитет. Он был женат на приме-балерине Большого театра Марине Семеновой. Перед казнью мужа ей дали возможность оформить развод и вернуть свою девичью фамилию. И она продолжает танцевать, услаждая взор палачей, которые послали на смерть ее мужа.
