Глядя в будущее. Автобиография - Буш Джордж (читать хорошую книгу .txt, .fb2) 📗
В программу визита Киссинджера входили переговоры на высоком уровне — с заместителем премьера Дэн Сяопином и министром иностранных дел Цяо; встречи, которые дали мне редкую возможность почерпнуть информацию о текущем развитии китайско-американских отношений. Как я понял после четырех недель пребывания на своем посту, такая информация до посла в Китае практически не доходила.
Проблема осведомленности не возникала потому, что сотрудники аппарата Генри в Вашингтоне не хотели делиться тем, что они знали. Но это касалось не одного меня: другие дипломаты в Пекине, по-видимому, также в равной степени испытывали голод на факты, предположения и даже слухи о том, что происходит на самом деле. Дипломатическую жизнь в Китае окутывала плотная завеса секретности, и после того, как Киссинджер отбыл в США, мои дни оказались заполненными визитами других послов, жаждавших выудить у меня любую информацию.
Согласно теории, выдвинутой послом Непала, вновь назначенный посланник в Пекине обладает некоторыми преимуществами. Он называл это "свежей перспективой". "Я здесь уже десять лет, — заметил он, — и думаю, что в результате знаю меньше о китайцах, чем когда приехал".
Иностранные дипломаты скоро узнавали, что китайская дипломатия довела до степени искусства умение пользоваться загадочной фразой. Подайте просьбу о встрече с высокопоставленным китайским официальным лицом, и вы можете получить отказ в трех видах, но всегда вежливо.
Во-первых, вам могут заявить, что встреча "не очень удобна". Это значит, что вы никогда не встретитесь с тем, с кем хотели.
Во-вторых, что ваша просьба "в принципе" может быть принята. Смысл этого: ждите, затаив дыхание.
В-третьих, вам могут сказать, что такая встреча "возможна, но ее подготовка может занять некоторое время". Поскольку китайцы измеряют время иным способом, чем нетерпеливые европейцы, "некоторое время" может означать все что угодно — от 5 до 20 лет.
Как и другие послы, работавшие в Пекине, я вскоре обнаружил, что существует несколько разновидностей "китайской стены". Невозможно, например, просто позвонить и попросить китайского официального представителя о встрече, чтобы обсудить какую-нибудь международную проблему. Там действует правило: "Не звоните нам, мы позвоним вам сами".
Эта "стена" особенно обескураживала тех, кто приезжал в Китай с целью узнать страну и ее людей. Если в дипломатии и есть какой-то смысл, то он состоит в налаживании контактов. Однако у китайской бюрократии подход иной.
Так, вскоре после нашего приезда в Пекин туда же прибыла из США группа медицинских экспертов. Ее интересовала тропическая болезнь шистосоматоз, или улиточная лихорадка. Поскольку эта болезнь в Китае очень распространена, все, что эксперты узнали бы о ней, было бы в интересах самих китайцев. Во всяком случае, мне как американскому послу дело представлялось именно таким.
Китайцы тепло встретили членов делегации. Они организовали для них обширную программу специальных обзорных экскурсий и щедрых на яства банкетов. Дни проходили, американские эксперты знакомились с достопримечательностями и набирали вес от хорошей еды. Однако цель их визита оставалась недостижимой. Они получили возможность увидеть Великую китайскую стену, "Запретный город" [47], но только не то, ради чего приехали в Китай. Только после многочисленных просьб — а в конце концов и жалоб — китайские бюрократы сдались и разрешили американцам исследовать местных улиток.
С точки зрения китайцев, иностранцы прибывают в их страну для того, чтобы узнать только то, что им позволят хозяева. Их обычный прием сводится просто к тому, чтобы ограничить доступ приезжих к источникам информации; но для особых гостей, таких, как Киссинджер, у них есть свои варианты "потемкинских деревень".
В конце пятидневного визита Киссинджера для его семьи была организована поездка в знаменитый своими вышивками город Сучжоу, расположенный на полпути между Пекином и Шанхаем. Мы все вылетели из Пекинского аэропорта на двух английских "трайдентах", предоставленных нашими хозяевами. Линн Паскоу из нашей миссии посетил этот город за неделю до этого, сопровождая группу президентов американских университетов. Он доложил, что этот город забит велосипедами и грузовиками так же, как и Пекин.
Однако в тот день, когда мы с Киссинджером приехали в Сучжоу, все выглядело по-иному. Мы ехали по пустынным улицам, на которых не было ни транспорта, ни пешеходов. Оказавшись примерно в такой же ситуации, Билл Бакли [48], посетивший Китай с группой журналистов, спросил у сопровождающего, где же люди. "Что?" — спросил сопровождающий. "Народ, — ответил Билл. — Должен же быть народ в Китайской Народной Республике".
Пока мы ехали по главным бульварам Сучжоу, я видел толпы людей, скопившихся на боковых улицах за заграждениями. Какими бы причинами китайское правительство ни руководствовалось, освобождая улицы от людей во время нашего визита, это была мрачная, даже пугающая демонстрация того, в какой степени тоталитарное правительство может контролировать свое население.
"Потемкинский вариант" возник в одном из парков Сучжоу, где мы увидели группу маленьких детей, которые смеялись, играли и пели, что явно походило на хорошо отрепетированную театральную сценку. Наши подозрения подтвердились: после того как мы вернулись к нашим машинам, в парке неожиданно наступила тишина. Представление закончилось; ребятишки выполнили свой долг перед председателем Мао. (Это была лишь первая из многих сцен, которые нам с Барбарой довелось наблюдать в Китае. Регламентация и догматизм пронизывали всю систему образования в этой стране. Во время посещения одной провинциальной школы мы оказались гостями на детском концерте, номерами которого были такие песни, как: "Я хочу поскорее вырасти, чтобы у страны было больше рабочих рук", "Скорее бы стать взрослым и получить возможность бороться за революцию". Популярными песнями взрослых, когда мы были в Пекине в тот период, когда делами культуры руководила жена Мао, были: "Соло для баритона, наполненное дружбой и отправляемое за границу моряками на судах, построенных в Китае", а также "Красный солнечный свет освещает площадку вокруг сталеплавильной печи". К счастью для китайцев, ограничения в области культуры были смягчены после падения "банды четырех". Сегодня они могут разбавлять свою идеологическую диету музыкой других частей света, а их талантливые художники пользуются большей свободой. — Дж. Б.)
Два дня спустя Киссинджер улетел обратно в Вашингтон, и жизнь вокруг миссии вернулась в обычное русло. При моем предшественнике Дэвиде Брюсе это означало просто быть американским наблюдателем и человеком для связи с политической сценой Пекина. Брюс считал, что отсутствие официальных отношений между Соединенными Штатами и Народной республикой не требует большой активности.
Киссинджер, очевидно, был с этим согласен. Когда Генри узнал, что я отказался от посольских постов в Лондоне и Париже ради того, чтобы поехать в Пекин, он был сбит с толку. "Время от времени там, конечно, будет значительная работа, — говорил он, определяя мои функции как руководителя миссии, — однако чаще всего тебе будет невероятно скучно".
Учитывая ограничения, которые китайские власти налагали на дипломатический корпус, это могло оказаться правдой в "нормальных условиях". Но после изучения потенциальных возможностей моей работы я пересмотрел понятие "нормальные условия" применительно к нашей миссии связи.
Здание миссии, расположенное в той части Пекина, которая отведена под посольства, построено в стиле, напоминающем архитектуру Южной Калифорнии 20-х годов, а именно бульвар Сансет, застроенный частично в испанском, частично в восточном стиле. Ворота охраняли два солдата Народно-освободительной армии в зеленой форме.
