Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович (книги полностью .TXT) 📗
– Доктор, дайте что-нибудь для ослабления боли.
Дали мне стакан спирта. Проглотив эти сто грамм, я впал в забытье и уже боли не чувствовал.
Раненых погрузили в санитарную машину и эвакуировали в полевой госпиталь, а оттуда по этапу, через многие инстанции, привезли в эвакогоспиталь Е 1920 села Ракша Тамбовской области. От этого путешествия в памяти осталась пронизывающая все тело боль, когда машина подпрыгивает на очередном ухабе.
На носилках меня доставили в операционное отделение, и сестра стала снимать присохшие за дальнюю дорогу повязки. Самым трудным было снять повязку с левой ноги – настолько засохла. Я ее прошу:
– Отмочите повязку, мне больно.
А эта дура продолжает срывать ее. Когда повязка была сорвана, из раны фонтаном брызнула кровь. Я не вытерпел и оттолкнул сестру рукой. Что дальше было, не помню. Как потом выяснилось, я потерял много крови, и потребовалось срочное переливание. Одна из медсестер дала для меня кровь – только у нее в госпитале была кровь нулевой группы.
Как-то, лежа в палате, я нащупал что-то острое в одной из ран на груди. Это оказался осколок. Я решил попробовать удалить его сам. Нужен был пинцет, но где его взять? Попросил сестру из нашей палаты:
– Принесите мне пинцет.
– Зачем?
– Мне надо отремонтировать часы.
На следующий день она принесла пинцет, и я решил сам сделать себе операцию – достать из груди осколок мины. И чтобы никто не видел, после обеда, когда все спали, я взял зеркало, одной рукой держу его, а в правой руке пинцет. Нащупал осколок, крепко пинцетом зажал его и поддернул слегка. Смотрю, он легко поддается, я потянул сильнее, даже и не очень кровоточила рана. Осколок был продолговатым и небольшим.
На другой день пинцет отдал сестре. Спросила:
– Отремонтировали часы?
– Да.
Она, как мне показалось, посмотрела с подозрением. Пришлось признаться. Я просил ее не говорить ничего доктору.
Долгое время рана на левой ноге не давала возможности ходить. И не только ходить, а даже сидеть. Стоило присесть, как ощущалось головокружение и быстро отекала нога. Но молодой и здоровый организм брал свое. С каждым днем рана все затягивалась и становилась меньше. При очередном обходе я попросил врача, чтобы мне разрешили подниматься с кровати. Врач не сразу удовлетворил мою просьбу. Вначале я привыкал сидеть, а через недельку стал спускать больную ногу вниз, а еще через недельку стал стоять на одной ноге, опираясь на костыли.
Еще несколько дней – и постепенно начал наступать и на левую ногу, рана уже подживала и была небольших размеров. Пробовал ходить на костылях, но не сразу это удавалось. Пришлось несколько раз падать, но настойчивость и упорство делали свое дело. Вскоре я уже мог ходить с костылями, а в ноябре 1942 года попросил, чтобы меня выписали из госпиталя. Более того, я добился, чтобы меня отправили в родную 202-ю танковую бригаду – 11 ноября я получил из бригады письмо, в котором мне писали, что по выздоровлении я должен вернуться в свою часть: «Место дислокации уточните в отделе кадров армии».
Настроение было боевое. Хотелось как можно скорее встретиться со своими товарищами, расспросить их, как они провели бой, первый наступательный. Из писем мне было кое-что известно, ну а подробности?
24 ноября я надел свою свежепостиранную, заштопанную в местах пробития осколками форму, попрощался с сестрой Леной, что дала мне кровь, с товарищами по палате, пожелал им быстрее залечить раны и отправился на станцию.
А уже через неделю, 2 декабря 1942 года, я вернулся в родную 202-ю танковую бригаду, штаб которой располагался в деревне Березовка. Первым, кого я встретил, был начальник штаба подполковник Варламов. Он спросил меня о здоровье и не голоден ли я. Ответил, что все в порядке, но он перебил:
– Иди сейчас позавтракай, а после сразу приходи ко мне.
Подкрепившись, я вернулся к Варламову. Тот пригласил меня сесть, спросил в первую очередь про ранение, смогу ли я сразу вступить в боевой строй. Я ответил, что готов принять свой экипаж. Он мне сказал, что меня назначили на должность командира взвода. Еще через час я прибыл в батальон. Командовал им старший лейтенант Войтов.
Командир роты построил бойцов, представил меня. В строю стоял и мой прежний экипаж. Ребята были рады меня видеть.
Я быстро познакомился со всем взводом, с каждым поговорил, посмотрел, какие есть недостатки. Первое, на что я обратил внимание, это топка печей в укрытиях, где стоят танки, – дело весьма важное. Экипажи жили в обычных крестьянских семьях деревни Березовки. Местные к нам относились хорошо. За едой ходили на батальонную кухню. Повар готовил вкусно, благо продуктов было в достатке. Какое-то время не было соли, вместо соли добавляли в пищу американские мясные консервы. Но это было недолго, вскоре соль появилась.
Надо отдать должное, в условиях жестокой войны военные были обеспечены необходимым набором качественных продуктов. Офицеры имели еще и дополнительный паек – шоколад, масло и крабов в маленьких баночках, как говорил наш комбриг – «гидромясо».
Танки были зарыты в капониры и замаскированы соломой. Для поддержания постоянной готовности по ночам топили специальные печки, установленные под днищем танка, труба от которой выходила так, чтобы солома не загорелась. Жизнь шла своим чередом: прилетала «рама», проверять, ничего ли у нас не поменялось, солдаты писали свои «треугольнички» домой, получали корреспонденцию.
На Новый год хозяйка, тетя Паша, приготовила самогон, домашние пироги с грибами и капустой. Вместо елки, которые в этих местах не растут, срубили сосенку, девушки сделали для нее игрушки. В гости пришли девушки. Справляли праздник уютно и по-домашнему. Закончив с ужином, убрали столы, и начались танцы. Нашелся и хороший гармонист. Танцевали и парами, и в одиночку. В разгар веселья неожиданно вошли в дом командир роты Божок и замполит Ширяев. Они поздравили всех с Новым годом, посмотрели, как встречают танкисты праздник, и командир спрашивает меня, кто это все придумал.
– Тетя Паша – хозяйка дома.
– Ну что ж, хорошо, продолжайте, веселитесь, только чтоб без происшествий.
В конце 1942 года был сформирован 19-й танковый корпус под командованием генерал-майора танковых войск И.Д. Васильева. Бригада в полном составе вошла в состав этого корпуса и в январе 1943-го получила приказ на участие в Воронежско-Касторненской операции. Батальон в составе бригады действовал в районе Кошкино – Грязное, Грызцы – Здоровец, Троицкое. Командир роты Божок заболел тифом, и в двадцатых числах февраля 1943-го мне пришлось принять командование.
Накануне 23 февраля, в день 25-летия Красной Армии, батальон получил боевую задачу: наступая в направлении населенных пунктов Рождественское, Гранкино, уничтожить противника и выйти на рубеж Никитовка – Лазарево.
Комбат вызвал командиров рот и приказал подготовиться к проведению рекогносцировки. Меня не было. Пять танков роты из-за неисправностей отстали, и я поехал их собирать, оставив за себя лейтенанта Осьминина. Моя поездка была не очень-то успешной, так как из пяти танков я смог восстановить только три. Но и это уже было что-то. Вскоре командиры уже стояли у штабной машины. Не доезжая высоты юго-западнее Гранкино, они спешились и стали подниматься на высоту. Наших рядом не было. Где противник – непонятно. Комбат охранения не выслал. Немец их, разумеется, заметил и открыл минометный огонь. Комбат был убит. Отошли за высоту. Доложили командиру бригады, полковнику Юплину, что Войтов убит. Тот приказал адъютанту батальона Яше Кийло эвакуировать его танками. По тревоге подняли взвод танков. Только вышли из-за холма, как немцы по ним открыли огонь. Яша на танке подскочил к телу Войтова, зажег дымовые шашки, а еще два танка прикрыли его огнем. Экипаж погрузил тело комбата на моторное отделение, и танк задом уполз за высоту. На следующий день комбата похоронили в деревне Ясенок.
Батальон принял капитан Целканев. Закончили рекогносцировку. Поскольку я не был на рекогносцировке, новый комбат сказал, что роту в бой поведет мой заместитель лейтенант Осьминин.
