Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод (книги .txt) 📗
Чуть позже мы выбрались на Урал. Концерт в Челябинске не состоялся, и вместо этого нас привезли в город Миасс, где местные жители имели очень слабое представление о том, что мы из себя представляем. Поездка была сопряжена с ещё более активным пьянством, что меня особенно угнетало. Когда мы вернулись в Челябинск, оказалось, что обратных билетов было только два и кому-то нужно было остаться ещё на три дня. Я твердо решил, что ухожу из группы, поэтому получил преимущественное право воспользоваться вторым билетом. Первым естественно был Боб. Мы сидели в разных концах самолета и не пытались поменяться, чтобы сесть рядом. Когда мы прилетели, я не смог нигде найти Боба и, когда я выходил на остановку автобуса, то увидел его отъезжающим на такси. Это было похоже на конец.
Приближался Новый восемьдесят шестой год и я решил зайти к Бобу. Я знал, что там соберутся все наши друзья. Но, зайдя к нему, я увидел душераздирающую картину. Они сидели в кухне за большим столом со всеми соседями, ели салат оливье и смотрели телевизор. Это было выше моих сил, и я поспешил уйти. Идти никуда не хотелось, и я просто побрел куда глаза глядят. Когда я шёл через Дворцовй мост, то увидел, что на берегу у Петропавловской крепости горит костер. Я почему-то подумал, что мне туда. Когда я подошел ближе, я увидел большую компанию. Люди прыгали в прорубь, а потом плясали вокруг костра. Я никогда этого раньше не видел. Мне тут же захотелось раздеться и сигануть в воду. Но я подумал, что, вероятно эти люди купаются не первый раз, а у меня нет полотенца, и потом могут быть проблемы. Стукнуло двенадцать часов, я ещё немного потусовался и побрел домой. Но у меня в голове крепко засела мысль, что я непременно должен прыгнуть в воду. Я собирался недели две, и на Крещенье я решил, что это самый подходящий день. Было восемнадцать градусов мороза, я поехал на Петропавловскую крепость и прыгнул в воду. Я не получил особенного удовольствия, но мне был очень важен сам момент совершения этого действия. Я стал туда ходить купаться каждую неделю, и меня даже записали в члены клуба зимнего плавания. И хотя эти люди мне были очень симпатичны, я не стал тусоваться в этой среде. Я не стал себя лучше чувствовать и иногда я даже простужался. Но мне был очень важен сам настрой. Я купался года три, но потом снесли сарай, в котором можно было переодеться и обогреться, и я как-то плавно это закончил.
Я засел дома и ничего не делал, поток ходоков не истощался. Мои друзья Ваня Бахурин и Джонсон подписались прорубать просеку в лесу. И хотя денег у меня совсем не было, я долго сопротивлялся, поскольку к такой работе не был готов. Но, когда было просто нечего есть, я вписался. Мы работали два месяца в свободном графике – раза два в неделю. Они купили бензопилу и топоры, и нам надо было прорубить просеку длиной полтора километра и шириной четыре метра на территории секретного радиоцентра в деревне Поповка. И по глупости мы чуть не вляпались – оформляясь на работу надо было оформлять какой-то секретный допуск и можно было навсегда остаться невыездным. Это была изнурительная работа, но вместе с тем я испытывал некоторый кайф, размахивая топором в ватнике и валенках по колено в снегу. Мне не пришлось самому валить деревья, это делали Ваня с Никитой, я же раскряжевывал стволы, обрубая ветки и кантовал бревна. Проблема была в том, что надо было успеть до весны, пока не наступило половодье. Когда эта работа закончилась, я был в полном неведении, чем стану заниматься.
Но мои дружки подыскали мне неплохую работу. Когда в очередной раз приехала Джоанна, мы собрались на тайный совет у тетушек Фалалеевых. И на общем собрании было решено выдать меня замуж за Джоанну. Я был единственным неженатым в нашей компании, и лучшую партию составить было невозможно. В мою фиктивную обязанность входило жить в Америке и наладить мост в Россию. То есть привозить музыкальные инструменты, аппаратуру, увозить записи, издавать их там и так послужить отечеству. Мы даже пошли с Джоанной в Американское консульство и беседовали с чиновником и чуть было не подали заявление. Но, по счастью, все разрешилось самым благоприятным образом, они повстречались с Юрой Каспаряном, полюбили друг друга, и необходимость в нашем браке отпала сама собой.
Ближе к лету мы с Ваней снова поехали на работу рубить кусты, но кустов не было, и нам предложили подрезку пути, уверив нас, что за это платят даже лучше, чем за кусты. Мы вписались с Иваном и Джорджом Гуницким. Железная дорога постепенно оседает под тяжестью поездов, и рельсы ложатся прямо на насыпь, чего по технике безопасности не должно быть. Подрезка заключалась в том, что надо было вышибать пробку из-под рельсов, между шпалами. Это была спрессованная годами щебенка, которую нужно было дубасить киркой и ломом. Мы веселились, представляя себя работающими на Беломоре. Ничего более тяжелого мне в жизни не приходилось делать. Сделав в течение дня втроем метров десять и подсчитав КПД, мы бросили кирки, ломы и оранжевые фуфайки на ближайшем переезде и больше туда не возвращались. Затем мы с Иваном поехали в Сестрорецк, где устроились рабочими зеленого хозяйства. Работа было примерно такой же, что и на железной дороге, но только работать надо было вдоль шоссе. Это было не так вольготно, поскольку у нас была тетечка-начальник, которая настаивала на том, чтобы мы выходили на работу каждый день. Мы конечно же этого не делали. Мы сказали, что у нас есть пила, и мы можем выполнять более серьезную квалифицированную работу. Как-то раз нам поручили распилить дерево, которое упало поперек шоссе. Мы поехали с Иваном, Джорджом и Рекшаном, который хотел забрать у нас пилу на какую-то халтуру. Цепь оказалась тупая, мы мучились целый день, сделали как попало и после этого нас уволили.
Очередной фестиваль «Рок-клуба» проходил в ДК «Невском». Из Москвы приехал Сашка Липницкий, который остановился у меня, и, видимо, я ещё не до конца избавился от своего прошлого, поскольку мы вместе ходили на все концерты, как на работу. Это было то время, когда все это было ещё очень важным, и по крайней мере мы ещё придавали этому огромное значение. Конечно же я имел свободный вход за кулисы и болтался всюду, общаясь с дружками музыкантами. Я внимательно следил за всем происходящим и конечно же был на концерте «Аквариума». Я впервые услышал электрический «Аквариум» с Ляпиным со стороны, и хотя в этом конкретном выступлении не было ничего принципиально нового (а может быть именно поэтому), на меня нахлынула масса эмоций. И на песне «Рок-н-ролл мертв», которая к этому времени уже была заезжена, и которую в принципе уже больше нельзя было исполнять, меня вдруг что-то сдернуло – я оказался на сцене и на последнем куплете, который во времена оно мы пели втроем, присоединился к группе. Меня подхватила теплая волна приветствия зрителей и вероятно это было именно то, чего я хотел, хотя потом мне было немного стыдно. После концерта мне оказалось по пути с Мишей Мончадским и его подругой Леной, и мы вместе пошли пешком до площади Александра Невского. Я не помню, о чём мы болтали, но мне с ними было очень легко.
Через неделю после этого во время лауреатского концерта во Дворце Молодежи, я конечно же таких сантиментов себе уже не позволял, и моя реакция на их выступление была очень сдержанной, хотя оно было намного лучше. После концерта вся группа вышла на балкон с задней стороны Дворца, и хотя я в этот момент не считал себя членом этой группы, нас всех вместе запечатлели все фотографы. Фотографии с этой сессии стали самыми расхожими в то время. Не помню каким образом, но через неделю вместе со всеми я оказался в Москве на фестивале, где играли «Алиса», «Кино» и «Аквариум» со всеми топовыми московским группами – «Звуками Му», «Бригадой С», «Николаем Коперником» и ещё кем-то. Куссуль поехать не смог и Боб пригласил Сережу Рыженко присоединиться к нам в песне «Горный хрусталь», и в день концерта мы с ним репетировали прямо у Сашки дома. «Аквариум» выступал последним, выступил хуже всех, я был очень сильно удручен и поссорился с Дюшей. На обратном пути, когда мы ехали с Сашкой на машине, Дюша сидел впереди меня, мы о чём-то спорили, и я не выдержал и двинул его виолончелью, которая лежала у меня на коленях. В тот раз я не помню из-за чего, но в эти злосчастные периоды моих метаний и возвращений в группу, меня почему-то больше всего клинило именно с Дюшей. И я что-то не помню, чтобы мы хоть раз поссорились с Бобом. Я совершенно определенно решил, что больше никогда не вернусь в эту группу.
