Путин - приемный сын Ельцина - Платонов Сергей Владимирович (книга бесплатный формат txt) 📗
Оказалось также, что следователи и прокуроры не любят утруждать себя тщательным доказыванием виновности. Отсюда презумпция невиновности, это гранитное основание правосудия, превращается в обязанность защиты по ее доказыванию (невиновности). А сомнения в виновности обвиняемого и подсудимого никогда не трактуются в его пользу, как того требует Конституция. Законодатель и здесь пошутил над правоохранителями, поручив им решать (усматривать), какие из сомнений устранимые, а какие неустранимые, то есть те, которые и должны трактоваться в пользу обвиняемых или подсудимых. Такая усмотрительность есть одновременно и почва и удобрение для коррупции.
Примером поразительного хамелеонства судей является отказ от прекращения уголовных дел при сомнении в виновности подсудимого и переход к практике вынесения немотивированных приговоров, слово в слово дублирующих обвинительные заключения следователей.
Повсеместным стал способ доказывания виновности, особенно по неявным (как говорят, «без трупа») преступлениям, путем поиска и подбора не прямых, а косвенных улик. Как когда-то признание обвиняемого, теперь косвенная улика стала царицей доказательства. Кстати, а где и кто готовит следователей? Оказывается, такой подготовки не существует. Есть правоведы и правоохранители, из которых и происходят как невинные нотариусы, так и всемогущие следователи. Власти у них больше, чем у президентов. Он может президента арестовать, а президент его — нет. Есть у них и сходство. На президентов тоже нигде не учат. Согласитесь, странное дело. Чем больше у должности власти, тем меньше требуется подготовки, чтобы ее занять. С судьями картина аналогичная. До недавнего времени главным резервом для занятия судейского поста были судебные приставы и секретари в возрасте 25 лет, когда большинство людей еще и не догадывается, что для судьи главное не ум и образование, а разум, то есть мудрость. Получается, что следователи и судьи — это не профессия, а хобби.
Собчак отошел от окна и, прохаживаясь по кабинету, продолжал увлеченно говорить, изредка посматривая в сторону бывшего студента, как бы убеждаясь, что тот его слушает. Путин был весь во внимании. Видимо, понимал, что профессор скучает по аудитории. Да и рассказ его был весьма интересным и поучительным.
— Отдельная история с арестами подозреваемых, — продолжал Собчак, — аресты как мера пресечения на период следствия и суда, вопреки той же презумпции невиновности, превратились по факту в главное орудие давления на обвиняемых и незаконным дополнительным основанием для вынесения судами наиболее карающего наказания. А залог, домашний арест (кажется, называть их мерами обеспечения было бы логичнее) так же экзотичны, как пальмы в Москве. Для бюджета страны содержание сотен тысяч подследственных, из которых более 30 процентов по приговорам судов свободы не лишаются, является ничем не оправданными расходами. Иногда без ареста до суда не обойтись. Прежде всего это касается серийных убийц. В остальных случаях он возможен на очень краткий срок, необходимый для принятия решения об иной мере пресечения — подписке о невыезде, залоге, домашнем аресте и тому подобных мерах. В настоящее время около 70 процентов обвиняемых арестовываются и содержатся до приговора в следственных изоляторах годами. Кстати, русское правосудие до XVII века не знало лишения свободы без законного осуждения!
А вы слышали по жизни, что такое «неустановленная причастность к преступлению»? Думаю, что не слышали, так как это за пределами здравого смысла. Но статьи УПК РФ такое определение содержат. Глупость глупостью, но она выручает следователей и судей, так как позволяет им нередко закрывать нестыковки следствия, например, такими записями в делах: неустановленное лицо в неустановленное время в неустановленном месте неустановленным способом для совершения преступления вступило в сговор с обвиняемым (подсудимым). И уголовное дело спасено, да еще переходит в разряд групповых, по которым наказание иногда вдвое больше.
И совсем уж примером дикости и произвола стали оперативные провокации. Бум оперативных провокаций начался с того времени, когда уголовно-процессуальный закон позволил судам принимать в качестве доказательств материалы оперативно-разыскной работы. Известно, что ее главным инструментом являются агенты. Это граждане, за деньги или другие блага, иногда из-за тяги к справедливости помогающие органам. Малая часть агентуры делает полезную работу, особенно при разоблачении организованных преступных сообществ. Но большая часть — это или мелочные информаторы, или провокаторы. Смыкаясь с последними, недобросовестные оперативники «делают» выгодную уголовную статистику, а заодно и свой «бизнес». Примеров множество. Вот совсем свежие. Недавно ко мне как председателю Ленсовета обратились родственники арестованного по уголовному делу с описанием классической провокации при даче взятки. Причем органы ФСБ использовали агента, который еще до окончания дела, сфабрикованного с его участием, был арестован органами МВД и осужден за мошенничество с производством и продажей паленого бензина. В суд в качестве свидетеля он доставлялся в наручниках. В газетах полно публикаций из зала суда об использовании оперативниками агентов-провокаторов для «разводки» предпринимателей на деньги. Практика показала, что без запрета на использование агентуры в так называемых активных мероприятиях (типа подставных взяткодателей) система правосудия от этой опасной болезни не вылечится никогда. Во многих странах от этого инструмента (кроме работы по терроризму) уже отказались. Вреда от него больше, чем пользы. Пора и нам. Упор надо перенести на большее и лучшее использование оперативно-технических средств. Вы, как недавний сотрудник КГБ, это прекрасно должны понимать. Поэтому поручаю вам, Владимир Владимирович, собрать руководителей правоохранительных органов города и дать установку на строгое соблюдение законов в их оперативно-разыскной работе.
— Согласен, Анатолий Александрович, с такой оценкой и непременно в ближайшее время исполню ваше поручение.
— Володя, — почему-то перешел на имя шеф, — я еще не закончил. Как вы думаете, следователь — это лицо, объективно исследующее события и факты, связанные с криминалом, или сторона обвинения? В учебниках и словарях разъясняется, что следователи — это должностные лица, производящие предварительное следствие. Про обвинение, как видно, речи нет. Только о следствии. Но почему предварительное? Значит, есть еще какое-то. Да, мы с вами знаем, есть. Называется оно судебным. Которое тоже производится не для обвинения, а для установления того, есть ли в деянии состав преступления и какой статье Уголовного кодекса оно соответствует. Творя законы, обвиняет государство, и никто больше. Поэтому и приговор выносится от его имени, а не от имени суда. Вот такие пироги, Володя. А оценка доказательств? Или достаточно? Устал?
— Что вы, Анатолий Александрович, еще как интересно!
— Тогда слушай дальше. Здесь тоже без путаницы не обошлось. Сравним две статьи Уголовно-процессуального кодекса. Одна называется очень либерально «Свобода оценки доказательств». Другая, построже — «Правила оценки доказательств». В первой утверждается, что «следователь. оценивает доказательства по своему (внимание!) внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и (еще раз внимание!) совестью». Что такое внутреннее убеждение следователя? Что, если оно как у киногероя Жеглова? А как быть, если у него закон и совесть не в ладу? Однозначных ответов нет. Во второй статье речь идет об относимости, допустимости, достоверности и достаточности доказательств. Четыре непростых критерия, из которых «достаточность» наиболее субъективна. Нередко защита настаивает на продолжении следствия, а обвинение возражает, считая, что собранных по делу доказательств достаточно. Бывает наоборот. Казалось бы, все, что стороны собрали, необходимо передать на рассмотрение суда. На практике следователь единолично может признать доказательство излишним, отказать в приобщении его к делу, и оно до суда не дойдет. Так следствие превратилось в ТОЛКОВАТЕЛЯ закона. Большего удара по системе правосудия нанести нельзя.
