Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович (список книг txt) 📗
Конечно же, чемпиону дают прекрасную квартиру в Москве, дарят машину, дачу, а также всякие льготы, которых лишен «простой» человек. Да, спортсмен имеет все шансы, но, увы, я припоздал. При моей воле я смог бы стать и чемпионом мира, но опоздал, опоздал… Мне уже двадцать пять лет, а делать рывок сейчас… гм… скорее всего, чемпионом стать не успею.
2. Пение. Здесь тоже не требуется образование, и нужен голос и умение петь. Ну, это исключено, с моим голосом и моим слухом только сидеть в туалете и кричать «Занято!».
3. Музыка. Гм, стоит попробовать, здесь нет тех ограничений, как в спорте.
4. Рисование. Тоже. Ограничений нет, а диплом кому нужен, если рисуешь лучше всех?
5. Литература. Все то же самое, см. выше.
Итак, здраво поразмыслив, я решил, что рояль – это чересчур. Даже пианино – это перебор, мне б че-нить поменьше. Не балалайку, конечно, и не гитару – первая для деревенских, вторая – для пацанья, а вот скрипка… скрипка – в самый раз! Красиво, благородно. Опять же, Паганини отметился…
На следующий день я отправился в магазин, купил скрипку и самоучитель игры на скрипке. И – началось… Оказалось, что это достаточно долгий, тяжкий и нудный труд. Освоив аппликатуру, долго и старательно разучивал гаммы, в то же время почти каждый день прыгал вперед по учебнику и пытался играть «че-нить настоящее».
Скрипку забросил через пару месяцев обучения, это сейчас два месяца – один день, а в двадцать пять лет это еще почти год, если не больше. И за год ничего не добиться? Значит, надо пробовать что-то еще.
Так как рисовал я еще с детства, то с этим пошло намного проще и быстрее. Начал с простеньких карикатур, первые, помню, опубликованы в журналах, а последние – в «Науке и жизнь» за 1966 год в 11-м номере, рядом с моими первыми юморесками. После того уже карикатурами не баловался, хотя некоторое время работал художником-профессионалом, зарабатывал рисованием.
Однажды пришло в голову, что для художников сейчас самое-самое мертвое время. Если выйти на улицу и попросить первых попавшихся прохожих назвать художников, то все в той или иной последовательности назовут Айвазовского, Шишкина, Левитана, Грекова, Сурикова, Серова, Врубеля… но все фамилии будут дореволюционные, современных никто не знает, как будто их и нет… или в самом деле нет?.. а вот если попросить назвать писателей, то половину назовут современников.
Почему художники словно бы исчезли? Все потому, что для существования художников должны существовать меценаты или как их ни назови, но богатые люди с разными вкусами. Потому и могли в старое время существовать разные художники, их картины раскупались.
Сейчас же у нас один-единственный покупатель: власть. И вкус у власти один. К тому же скверный.
Подумав, я бросил рисование, хотя уже укрепился как художник и попробовал писать. К счастью, подошел весьма трезво, не стал браться за романы или повести, а попробовал с крохотных микрорассказов и юморесок, которые помещались на листке школьной тетради.
Тогда, кстати, большинство писали на листках школьных тетрадей, так и отсылали в газеты, журналы и издательства.
Публиковаться начал с первых же попыток. Первая в журнале «Знання та праця», на украинском языке, № 9, 1965 год, вторая в «Технике молодежи», третья – «Наука и жизнь», четвертая – в коллективном сборнике фантастики, дальше – не помню, пошло очень много, по несколько в месяц.
С уже опубликованными рассказами пришел в местное отделение Союза Писателей СССР, здесь существует студия для начинающих, в ней я оказался, как же иначе, самым публикуемым и вообще самым-самым.
Однажды туда пришли две юные поэтессы, только-только закончившие школу, одну из них, самую хорошенькую из всех там существующих, я проводил вечером домой, это было 16 апреля 1969 года, а еще через три дня предложил ей выйти за меня замуж. Прошло два месяца, минимальный срок, который ЗАГС дает, чтобы успеть передумать, и мы поставили печати в паспортах.
Ирина поступила в институт радиоэлектроники и поучилась там немного, но после замужества заниматься учебой совсем не хотелось, и, оставив институт, полностью посветила себя домашнему уюту и заботе о детях.
Двое детей, мальчик и девочка, беспокойная жизнь начинающего литератора. И хотя я зарабатывал почти всегда неплохо, даже много по советским временам, но все-таки бывали и трудные моменты. К счастью, не внутри семьи. Брак был таким, что не пожалел о нем ни на секунду.
В это время я писал множество юморесок, сочинял так называемые микроюморески, их охотно брали все журналы «на подверстку», сейчас в век компьютерных программ этот термин непонятен, но тогда, в век горячей печати, когда после романа, повести или рассказа оставались большие пустоты, они приходились очень кстати.
Те микроюморески, которые по цензурным соображениям не могли быть предложены в печать – из-за политических или нецензурных выражений и ситуаций, – именовались уже анекдотами и запускались в обращение free-ware, как сказали бы сейчас. Гонораром служило чувство глубокого удовлетворения, когда они возвращались ко мне, иногда дополненные или видоизмененные.
Затем, чувствуя, что пора вырастать из коротких штанишек юмориста, я начал писать полнометражные рассказы, и… сразу же пошли обломы. Рассказы начали возвращать один за другим.
Если бы до этого я не ощутил себя успешным писателем, возможно, на этом бы и закончилась моя карьера. Все-таки я не ощущал себя именно рожденным для литературы, для карьеры писателя.
Не получилось бы в писательстве, нашел бы другое поле деятельности. Если человек чего-то стоит, если у него есть что сказать, он найдет тот или иной способ выразить себя, донести до человечества свои идеи. И не обязательно этот путь должен идти через литературу.
Но, так как я уже успел ощутить, что на этом поле я силен, то сел и попробовал подумать здраво. Первая мысль, что я – гений, а все редакторы – дураки и ничего не понимают, была не то чтобы так уж отвергнута, но исходя из того, что те же редакторы охотно брали мои юморески, а сейчас почему-то не берут серьезные рассказы, наталкивает на мысль, что и я где-то не совсем так уж во всем абсолютно прав. Возможно, и вовсе прохлопал ушами нечто важное.
Недолгие размышления привели к открытию, что рассказы я пытался писать по тому же принципу, что и юморески. То есть яркий неожиданный сюжет и хлесткая концовка. Персонажи едва названы по именам. Так же, как в анекдотах, которые я сочинял охотнее всего.
Когда это сообразил, дело пошло лучше. Даже в коротком рассказе должен быть образ, а также хотя бы скелет характера персонажа. Это в дополнение к тому, что уже присутствует в короткой юмореске: новая тема, неожиданные повороты, хлесткая концовка.
Потом, когда осваивал повесть, то ко всем этим обязательным моментам пришлось добавить более тщательную проработку образа, который нужно провести от начала и до конца произведения. И желательно, чтобы главный герой «перевоспитался». Если кого-то покоробит это слово из советских времен, то так же построены и лучшие произведения американских и европейских авторов. Просто в действие вступает основной закон литературы: герой должен уйти с последней страницы не тем ослом, которым вступил на первую. За время повести он должен что-то переосмыслить, что-то понять, в чем-то измениться, что-то для себя решить важное.
И вот так, в неудачах обвиняя себя, а не редактора, я добрался до романов, которые тоже пошли очень хорошо.
Со своими рассказами, юморесками и анекдотами публиковался по всему Советскому Союзу. Везде, кроме родного Харькова. Почему? Ну представьте, вот я вхожу в редакцию… В то доакселерационное время мой рост считался огромным, и многие спрашивали: почему не выступаю в баскетболе? Так вот, глядя на здоровенного мускулистого парня, любой редакторишко морщится и спрашивает: а что вы кончали, какой вуз, был ли там литературный или хотя бы филологический факультет? Ну как такому сказать, что вышибли за тупость и драки из 8-го класса? И на том образование кончилось? А так: написал, положил в конверт, послюнявил края и отнес к почтовому ящику. Результат: несколько сот публикаций по всему Советскому Союзу плюс постоянные передачи по «Маяку» и Всесоюзному радио.
