Глядя в будущее. Автобиография - Буш Джордж (читать хорошую книгу .txt, .fb2) 📗
"Джордж, — сказал он, когда мы сели, — я знаю, что Шульц говорил с тобой по поводу работы в министерстве финансов, и, если тебя это устраивает, я возражать не буду. Однако на самом деле ты мне нужен в Национальном комитете республиканской партии. Сейчас важный момент для нашей партии. Мы имеем возможность в ближайшие четыре года создать новую коалицию, и именно ты — тот человек, который может это сделать".
Итак, вот в чем дело! Я сказал президенту, что хотел бы обдумать его предложение. Он согласился и попросил, когда я приму решение, позвонить Эрлихману или прямо ему.
Как только я вернулся в Вашингтон, я связался с моим добрым другом Роджерсом Мортоном, занимавшим пост министра торговли. Когда речь шла о пертурбациях в Белом доме, я ценил его суждения выше чьих-либо. Он сказал, что если я соглашусь принять председательство в партии, то я должен быть уверен в том, что стану членом кабинета и получу разрешение на перестройку комитета. Сенатор Хью Скотт, бывший председатель НКРП, поддержал этот совет. "Настаивайте на этом", — сказал он мне.
Посоветовавшись с Барбарой и детьми, я на следующий день позвонил Эрлихману и сообщил, что возьмусь за работу в НКРП, если получу доступ на заседания кабинета и полную свободу действий. Эрлихман сказал, что уверен в согласии президента с этим условием, однако он должен с ним проконсультироваться. Он перезвонил мне через час, и я получил новое назначение.
Мы вернулись в Вашингтон и в политику.
"Усажаемый мистер Президент!
Я твердо убежден, что теперь Вы должны уйти в отставку… Учитывая влияние последних событий, а оно будет сказываться долго, я думаю, что отставка — лучшее для страны, лучшее для данного Президента. Я думаю, что большинство лидеров республиканской партии по всей стране придерживаются той же точки зрения. Мне тем более трудно писать это письмо, что я всегда испытывал по отношению к Вам искреннее чувство благодарности. Если Вы покинете этот пост сейчас, история с должным уважением будет и дальше чтить Ваши достижения…"
Это было самое трудное политическое заявление, которое когда-либо приходилось делать национальному председателю партии. Однако это письмо надо было написать и доставить. Точно так же было трудно и Барри Голдуотеру возглавить делегацию лидеров республиканской партии, направлявшуюся в Белый дом в тот же день, чтобы сказать президенту, что в интересах страны и его партии он должен подать в отставку.
Я был очень обязан Ричарду Никсону и фактически обязан ему до сих пор. Он приехал в Техас, чтобы помочь мне в избирательной кампании, когда я впервые баллотировался на выборную должность; затем он дал мне весьма редкую возможность представлять мою страну на международном уровне. Однако мое письмо с просьбой о его отставке было продиктовано пониманием того, что политическая партия и страна — это нечто большее и более важное, чем любая личность, даже президент.
"Уотергейт" прижал этого президента к стенке, однако на самом деле за историю, приведшую к падению Никсона, был ответствен Белый дом; не официальный Национальный комитет республиканской партии, а независимый комитет по переизбранию президента стал базой для сомнительных операций Дж. Гордона Лидди и тех, кто планировал и выполнял взлом, приведший к фиаско.
С партийной точки зрения было важно, я бы сказал, жизненно важно, чтобы народ понимал эту разницу. Если он этого не поймет, то в политических руинах окажется не только администрация, но и вся партия.
Уотергейтский скандал разразился всего через несколько месяцев после того, как я начал работать в НКРП. С весны 1973 года до отставки президента 8 августа 1974 года я как председатель НКРП практически ничем не занимался, кроме дел в комитете.
Мне удалось изменить кое-что в его деятельности, применив те же управленческие принципы, которые я использовал в корпорации "Запата". Так, я сократил ряд статей бюджета, например заменив роскошный лимузин председателя более скромным автомобилем. Было произведено значительное сокращение штатов. Приказом, запретившим употреблять спиртные напитки в рабочее время, были также отменены "веселые часы", вошедшие в привычку у некоторых сотрудников.
Однако это были рутинные домашние изменения — совсем не то, о чем говорил мне президент в Кэмп-Дэвиде. Создать новую коалицию большинства? Это была идея, для которой время еще не настало. По мере того как взрывалась каждая новая мина, потрясающая основы президента Никсона, становилось ясно, что нам повезет, если мы спасем хотя бы ту коалицию, которая уже существовала.
Большинство председателей национальных партийных комитетов (как республиканцев, так и демократов) посещали своих партийных функционеров в штатах и на местах в качестве организаторов аплодисментов. Моя же деятельность состояла в том, чтобы носиться как скорая помощь по стране, залечивая партийные раны.
После нашей встречи в Кэмп-Дэвиде у меня состоялись еще только две частные беседы с президентом по поводу партийных дел. Были, конечно, и заседания кабинета, однако, по мере того как "Уотергейт" отнимал у Белого дома все больше и больше времени, их значение снижалось.
Но подобно тому как я разочаровался в Белом доме, разочаровалась во мне и команда президента. Холдеман, Эрлихман и Чак Колсон хотели, чтобы во главе НКРП был председатель, который стал бы застрельщиком контратак против следователей, ведущих дело об "Уотергейте".
Однажды Колсон переслал мне из Белого дома проект письма, с тем чтобы я написал его на бланке НКРП. Это письмо содержало нападки на критиков президента в тоне, который в аппарате Белого дома называли "сильными выражениями". Прочитав его, я понял, что это не "сильные", а просто ругательные выражения.
Я считал, что работа председателя НКРП состояла не в том, чтобы штемпелевать дикие политические обвинения, выдвигаемые сотрудниками аппарата Белого дома. После того как мне сказали, что подписание подобных писем было в прошлом "обычным делом", я сказал, что больше этого не будет.
Я был готов защищать президента от несправедливой критики, но провел четкую грань, за которую Национальный комитет не должен был заходить в политической ругани. Я возражал не против целей, выдвигаемых аппаратом Белого дома, а против средств их достижения: чем серьезнее становилась обстановка, тем более дикие контробвинения они хотели выдвигать от имени комитета.
Моя собственная оценка влияния "Уотергейта" на президентство Никсона основывалась не на опросах общественного мнения Институтом Гэллапа, а на количестве писем, приходивших в мой кабинет. Это были письма от республиканских функционеров и рядовых членов партии со всех концов страны. Вначале в девяти из десяти писем выражалась поддержка президента и содержались пожелания, чтобы я защищал его более активно. Однако разоблачения комиссии по расследованию Уотергейтского дела под руководством сенатора Сэма Эрвина начали вскоре оказывать свое действие. И тогда стали приходить письма, критикующие меня за то, что я недостаточно активно отделял партию от Уотергейтского скандала. В начале августа, когда я написал приведенное выше письмо президенту, прося его уйти в отставку, все были серьезно озабочены тем, что, если Никсон будет цепляться за свой пост, он погубит и всю партию.
Последний поворотный пункт наступил тогда, когда в партии прекратились всякие разногласия по этому поводу. После того как Джим Бакли, один из наиболее сильных сторонников Никсона, позвонил мне, чтобы сказать, что организует пресс-конференцию с целью просить президента уйти в отставку, стало ясно, что вне зависимости от юридического исхода Уотергейтского дела политический консенсус по нему уже достигнут.
Последнее заседание кабинета Никсона проходило 6 августа 1974 года, накануне того дня, когда я отправил президенту свое письмо. Это было, по словам Дина Бэрча, тогдашнего советника президента, "неестественно странное событие".
