Ангелы мщения (Женщины-снайперы Великой Отечественной) - Виноградова Любовь (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Забыв за давностью лет имена большинства из тех девушек-снайперов, «Борода» запомнил двух: «снайпера по имени Бэлла и ее напарницу Музу Булгакову (на самом деле Булатову)» — запомнил потому, что у этой пары были красивые имена, и сами девчонки были красивые.
Тае Киселевой они обе тоже нравились. Бэлла Морозова была «с гонорком», Муза — очень веселая, талантливая. Мать у нее была актриса, а сама Муза хотела после войны пойти в циркачки и уже много чего умела. Она была старше других девчонок на год или два. В тылу у нее остался ребенок, но про него она не распространялась, как и про то, почему пошла на войну. После войны Тая слышала, что это мать ей сказала идти. А больше всех Таисии нравилась Марина Швецова — женщина взрослее остальных на несколько лет, симпатичная и разумная [288].
После прорыва укрепленного рубежа наступление на Таллин развивалось очень быстро. Группу армий «Север» необходимо было навсегда отрезать от Восточной Пруссии. «Нужно спешить, чтобы немцы на пароходы не сели», — просто объяснила подругам суть событий их комсорг. В этом наступлении погибла Муза Булатова. Отчаянная, она поехала с танкистами в танке, и в танк попал снаряд. Все люди в нем сгорели, труп Музы опознали по винтовке. «Ваша снайпер сгорела в танке», — сказали девушкам, ехавшим сзади на грузовике. Они очень плакали, в отделении это была первая гибель — Музы, общей любимицы.
В Таллине, пока стояли там на отдыхе, девчонок поселили в школе, всех вместе в одной комнате. Там были и душ, и ванна, — просто не верилось во все это после стольких месяцев походной жизни, где «в ручье лед пробьешь, и голову помоешь, и подмоешься» [289]. А вечерами вспоминали погибшую циркачку Музу, и вытирали глаза, и пели песни.
После нескольких месяцев боев они чувствовали себя бывалыми солдатами. Комендант штаба как-то распорядился, чтобы девушки-снайперы помыли полы в штабном помещении. «Ну уж нет», — была однозначная реакция снайперов. На это есть солдаты-дневальные. За кого их принимают? Сагайдаку пришлось вмешаться и «применить меру взыскания к бунтующим снайперам» — посадить всех на гауптвахту. Там девчонки весело провели время, полковые поварихи из женской солидарности кормили провинившихся великолепно [290]. Просидели там недолго, вскоре полк погрузили в эшелоны и отправили в Литву: готовилось наступление в Восточной Пруссии.
От того лета у Калерии Петровой осталась фотография — шесть девушек в летних красивых платьях на цветущем лугу. Фотография прекрасного качества, совсем не как те, что делали в начале войны: советские военные уже вовсю использовали трофейные фотоаппараты и пленку «Кодак». На головах у подруг — венки. И не скажешь, что сделано это фото в разгар войны, а девушки — советские снайперы с десятками немцев на счету.
Про эту фотографию Роза писала позже: «Дальше мы стоим шестеро в литовских костюмах, я и они. Их была тоже тройка. Таню убило, Люду ранило, она (Валя Лазоренко) теперь одна» [291].
Зайдя в дома, хозяева которых прятались от Красной армии в лесу, Каля и ее подруги брали еду и чистые трусики — грязные теперь не стирали, а просто выбрасывали [292]. Еще брали одежду, подходившую для портянок: портянки они уже давно научились наворачивать, разрезая то, что попалось под руку. Жаль, взять с собой запас не могли, чтобы было на что в пути заменить промокшие.
Все это вошло в привычку, так было все время до конца войны, пока они наступали: и еду, и одежду они брали в покинутых домах. Позже, уже в Германии, «открывали шкаф», чтобы взять там комбинацию, трусы и фильдеперсовые чулки, которые надевали в сапоги по пять или шесть пар, вместо портянок [293]. Когда Тоня Захарова так переоделась в последний раз, ей не повезло: чистое, перевязанное ленточками белье в шкафу оказалось все штопаное. В нем она приехала в Москву, его и носила несколько лет после войны, ведь другого взять теперь было негде.
Из брошенных литовских домов девушки брали не только белье, но и платья, и шляпки. Не для того, чтобы носить их с собой в вещмешке, — каждый ненужный предмет в нем означал дополнительные мучения во многокилометровых переходах, а посылки разрешили посылать домой только позже, — а для того, чтобы ненадолго переодеться в гражданское и почувствовать себя девушкой. «Я заболела одной болезнью — необычайно захотелось мне надеть платье и быть хоть немножко похожей на женщину», — писала 19 февраля 1943 года, отдыхая после ночного вылета, штурман женского ночного бомбардировочного полка Галя Докутович [294].
Да и вещи здесь были красивые, у большинства этих девушек ни до войны, ни в нищем послевоенном существовании красивых платьев не было. Все, что было нужно, — это нарядно одеться, сфотографироваться и послать фотографию домой — пусть там все удивляются, и пусть останется на память. А можно послать такую фотографию молодому человеку, если с кем-то переписываешься: пусть каждый день на тебе сапоги и гимнастерка и волосы коротко острижены, чтоб не набрать вшей, но на фотокарточке ты — красивая девушка в светлом платье.
Дневник Розы Шаниной за то лето, к сожалению, не сохранился. Толстая тетрадь у нее в Литве была, и писала она в нее чуть ли не каждый день [295]. Но оставленные в обозе вещи частенько пропадали. Может быть, так случилось и с этой тетрадью? Да и то, что сохранились следующие тетради, — чудо. О фронтовой жизни Розы Шаниной мы знаем подробно из ее тетрадей с сентября 1944 года до гибели Розы в январе 1945-го.
«Я привыкла к Саше и к Калерии, и мне без них скучно. Я их очень уважаю, больше чем других девушек. С подругами жить легче. Мы трое из разных семей. У нас разные характеры. Но есть что-то общее. Дружим, и крепко. Калерия — хорошая девушка. Смелая, без тени эгоизма. Я это больше всего ценю в людях. Саша толковая. Разбирается во всех вопросах. Память у нее золотая. Саша, Калерия и я — „Бродячая тройка“. Как буду жить без них, когда кончится война и мы разъедемся в разные стороны?» — писала Роза [296]. Но она из «тройки» погибла первая.
30 июля 3-й Белорусский фронт прорвал оборону противника по Неману. 1 августа немецкие части оставили Каунас. Однако немецкое сопротивление постепенно усиливалось, 3-й Белорусский двигался вперед медленно и со значительными потерями. Коммуникации растянулись, боеприпасов не хватало. Противник обрушил на фронт ряд контрударов, в середине августа несколько пехотных полков попали в окружение.
Клава Пантелеева не запомнила, где это случилось с ее полком. Окружение было не полным, «а как бы подкова» — остался небольшой выход. В памяти сохранился двухэтажный дом на хуторе — «сверху донизу лесенка» [297]. Им велели забинтовать лопаты и котелки, чтоб ничего не гремело, и вели потихоньку мимо хутора. Но если бы были поблизости немцы, о присутствии русских их непременно известили бы местные: на лесенке большого дома стояло несколько женщин. Они смотрели на проходящую военную часть, и одна из женщин, не стесняясь в выражениях, ругала советских. Никто ей ничего не сделал, позволили остаться при своих взглядах — а ведь могли и пристрелить.
К 20 августа наступающие советские войска выбились из сил. С 29-го Ставка ВГК приказала 3-му Белорусскому перейти к обороне в районе Сувалок. До границ Восточной Пруссии — территории врага — оставалось от Сувалок всего несколько километров. Немецкое население начало уезжать в панике, заверениям гауляйтера Коха уже не верили. Для 3-го Белорусского фронта операция «Багратион» закончилась.
