Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич (мир книг TXT) 📗
Кончился урок. Санька ждал, что всё повторится на другой перемене, но никто не подошёл, ничего не сказал, не задел. Все занимались своими делами и,казалось, забыли о нём. Потом начался второй, за ним третий, четвёртый, пятый, шестой, а Санька всё думал, и не мог понять, почему же всё так произошло?
«А другой на моём месте, ему, может быть, было бы так же трудно. Может, вокруг него был бы такой же водоворот? Может, место несчастливое, которое я занимаю? А если бы он или я погладили бы брюки? Что тогда? А может, погладиться? А зачем? Ведь всё позади? А назло всем!
После занятий он пошёл в бытовку, включил утюг, и когда тот нагрелся, стал вдавливать его в штанину через шипящую тряпку. Но не успел он закончить с первой стрелкой, как зашёл старшина Горунов со спиралью в руке.
— Гладитесь? – спросил он, но Санька промолчал. – Это правильно. Только вид у тебя такой, — перешёл на «ты» старшина, — что всем отомстить хочешь.
— Хочу, — тихо ответил Санька.
— Ну что ж, — старшина принялся разбирать утюг. – И это хорошо. Хоть так докажешь, что не хуже других.
Санька выдернул штепсель из розетки. Гладиться сразу расхотелось.
— А это напрасно, — не поднимая головы, продолжал старшина. – Я бы на твоём месте продолжал. А ты иногда будь злым. Докажи всем, что ты не размазня. Чтобы быть добрым, можно иногда и злым побыть. А то чуть что – скис, чуть что – расплакался. Так ты кем хочешь быть: офицером или… А если поражение или отступление, так что же сразу сдаваться?..
Старшина быстро завинтил утюг, проверил его и ушёл. Санька после его ухода ещё долго сидел на столе, а когда вышел, то встретил Серёгу.
— Что стрелочки навёл? А когда нужно, в жёваных ходишь, — ехидно спросил Серёга.
— Навожу и буду наводить. И сейчас получше, чем у тебя.
— Так уж лучше? – посмотрел Серёга на свои брюки.
— Лучше, — сказал Санька и пошёл дальше.
Серёга ещё раз посмотрел на свои брюки и промолчал. Сейчас ему нечего было сказать.
Летите, голуби, летите…
В этом году впервые за свою двенадцатилетнюю жизнь Санька почувствовал, что двадцать третье февраля по-настоящему мужской военный праздник. Во-первых, отдыхали, как в воскресенье, и команда «Подъём!» прозвучала на час позже – в восемь часов. Во-вторых, обед был праздничным, на второе – жареная картошка, на третье – компот с песочными пирожными, которые по спецзаказу привозили с Уссурийского хлебозавода. Вкуснее этих пирожных Санька никогда ничего не пробовал. В-третьих, между завтраком и обедом в спортзале проходили соревнования по боксу.
Санька сидел на полу у самых канатов и во всю мощь орал, подражая старшеклассникам:
— Бей его, бей гражданского!
И то ли от мощного поддерживающего рёва, то ли оттого, что суворовцы были более накачаны, коренасты, сильны и более тренированы, в конце боя судья поднимал их руки, в толстых перчатках.
Неистовые болельщики бросались обнимать неостывшего потного победителя, и боксёр, только что изо всех сил колотивший противника, буквально расслаблялся от благородных объятий.
Но самыми последними, в нарушение традиций всех соревнований, вышли боксёры – комары. Училище, на удивление всем и, в первую очередь, седьмой роте, представлял Толя Декабрёв. Его угол был красным. В синем сидел худой, то точно такой же огненно-рыжий и чем-то похожий на Толю мальчишка.
Появление на ринге двух рыжих развеселило болельщиков, и со всех сторон посыпались едкие шуточки:
— За двух рыжих комаров одного не рыжего тяжеловеса дают!
— Наш рыжий – рыжее!
— Рыжий, не подведи, дай этому рыжему!
— Бей рыжего! Бей гражданского…
Судья свёл боксёров, и руководитель соревнований через мегафон объявил, что в красном углу находится суворовец Толя Декабрёв, а в синем – ученик пятого класса двадцать восьмой школы Анатолий…, и он назвал фамилию, но её не было слышно из-за смеха болельщиков. На ринге столкнулись две одинаковые огненно-рыжие тёзки. Прозвучал гонг, и болельщики устремили свои взоры к двум рыжим и четырём огненно-рыжим шарам. Боксёры запрыгали, закачались, задёргались, как марионетки на резинках, нанося друг другу осторожные удары. Болельщики орали:
— Толя, давай! Толя, дави его! Давай, бей, не стесняйся!.. И Толя, правда, непонятно какой, шёл, двигался, наступал. Потом всё менялось, и уже другой, и опять не понять какой, Толя наступал, шёл вперёд, наносил удары.
Но отступать на открытой площадке ринга было не безопасно, и кому-то из боксёров вдруг пришла богатая идея – не уходить, а прятаться за тренера. И получалась какая-то беготня вокруг рефери. Он только и успевал поворачиваться то в одну, то в другую сторону, то и дело вытаскивая из-за спины то одного, то другого боксёра, и опять не понять какого: то ли из красного, то ли из синего угла. Болельщики так же не могли понять, за кого они болеют.
Наконец, отзвунел гонг, и боксёры разошлись по своим углам, предоставив судье решать, кто, кому и сколько нанёс ударов. Но больше всех был озадачен и устал рефери. Он машинально и недовольно, не смотря на все правила приличия, водил рукой за спиной, видно, пытаясь обнаружить там спрятавшегося от ударов рыжего боксёра.
Когда начался второй раунд, рефери отодвинулся близко к краю, но бесполезно. Боксёры и там продолжали накручивать вокруг него обороты, спасаясь от разящего противника. Наконец, рефери всё надоело, и он вытащил обоих боксёров перед собой и, резко взмахивая рукой, стал им что-то строго вещать. Потом сказал: — «Бокс!», — и сделал шаг в сторону. И вот тут рыжий гражданский Толя из двадцать восьмой школы прямым ударом заехал Декабрёву прямо в нос. Толя сел на ринг, капелька крови появилась у него над губой, и он заплакал. Судья остановил поединок, взял боксёров за руки и, немного подождав, поднял руку Толе гражданскому. Это был единственный проигрыш суворовцев на сегодняшний день.
Толя, плача, покинул ринг, ему дали выбраться из ряда болельщиков, и он, на ходу снимая перчатки, направился в раздевалку. Витька с Санькой подскочили к нему и стали успокаивать.
— Здорово ты этому рыжему, то есть гражданскому. Это судья, наверно, неправильно, подсчитал очки, — начал Витька. Хотя какие очки. Толя был в нокдауне.
— Не получилось из меня боксёра, — всхлипывал проигравший и размазывал слёзы по щекам.
— Да не переживай ты, подошёл к ним Володя. – Ты же был единственным из седьмой роты. Самое главное, что вышел, что переборол себя. И бокс провёл не так уж плохо. Всё будет хорошо.
Толя хотел улыбнуться, но улыбка получилась сквозь слёзы.
— Считай, что это последнее поражение. Главное – переступил через себя, а это уже победа.
«Эх, и мне бы переступить через себя», — подумал Санька…
После обеда наступил самый волнующий момент, когда все строем направились в клуб на торжественное собрание и концерт. И на этом праздник не кончился: после ужина старшеклассники торопились в клуб на танцы, а младшим ротам до самого отбоя разрешалось смотреть телевизор.
Как всегда, на торжественном собрании начальник училища долго говорил о Советской Армии и Военно-Морском флоте. Потом вручались ценные подарки, грамоты и объявлялись благодарности. Перед концертом сделали перерыв, и Витька тут же потащил Саньку в коридор.
— Пошли скорее, он ждёт!
Санька, уже привыкший к постоянно воспламеняющимся Витькиным идеям, почти безвольно, как преданный пёс, последовал за ним, не представляя, кто ждёт и зачем.
— Скорее, — торопил Витька, — он уже там.
Спрашивать было бесполезно.
В коридоре их ждал Гришка Голубков.
— Принёс? – спросил Витька.
— Восемь штук.
— Где?
— Под шинелью.
— Почему молчат?
— Там темно.
— Так давай скорей. Себе оставишь трёх, мне трёх, Саньке двух.
— Суй сразу под гимнастёрку, не гукнут, — проинструктировал Гришка и принялся вытаскивать сизохвостых, крепко сверху сжимая их за крылья. Он ловко распихал птиц по запазухам сначала Витьке, а затем Саньке и дал последнее указание, — прижимайте крепче, не шелохнутся.
